Искатель. 1961–1991. Выпуск 2 - Хэммонд Иннес

— А моего Чернушика нет! — Васей зашарил по доскам: — Черный, Черный!

Услышав свою кличку, пес бросился на дверь.

— Вот он где! Смотри, Пищеблок в свой сарай перетащил!.задумал что-то.

— Ясно чего.

— Ключи принес?

— Принес. Только светло. Подождем, сейчас стемнеет Вон тучища летит.

С утра непогодило. Тянул, постепенно усиливаясь, северо-западный ветер с океана. Потом появились рваные клочья облаков. К середине дня облака закрыли все небо. Брызнула ледяная крупа. Враз потемнело, за серой завесой почти пропал из виду ближний дом.

— Хорошо, — прошептал Мишка, отряхивая лицо от снега. — По следам не найдут. Ты иди к углу, наблюдай, а я буду открывать.

Он достал из кармана связку ключей, расправил кольцо веревки и начал с самого большого ключа. Тот не подошел. Мишка попробовал второй. Нет. Третий вошел в замочную скважину, но не хотел проворачиваться. Мишка дергал его так и сяк, вытаскивал и вновь вставлял в скважину. Нет. Но вот один из ключей наполовину повернулся, затем уперся во что-то и дальше ни в какую. Пальцы перебрали все ключи, но ни один не подошел. Ничего не вышло. Теперь их точно… и никто не поможет…

— Что? — спросил Васей.

— Не подходят.

Дай я. — Васей схватил ключи и побежал к дверям. Мишка заглянул за угол. Ветер пинал дверь подъезда дома, и она с треском ходила туда-сюда. В сенях клубился снег. Неожиданно там возникла огромная фигура. Торос! Что делать? Однако Торос не пошел на улицу. Ногами вытолкал из коридора кучу снега и крепко захлопнул дверь.

— Не годятся, — раздался за спиной голос Васея. — Сколько собирали — и ни один…

Мишка взял у него связку. Вот ведь — всякие есть, а единственного, который нужен, — нету. Почему так? Размахнувшись, он со злостью швырнул ключи в темноту.

— Если сзади доску… ломиком? — нерешительно предложил Васей, но тут же сам и отказался: — Нет, там окна рядом, увидят… Надо чего другое придумать.

— Придумаем, — сказал Мишка. — Пошли домой.

— Ну рассказывай. — Отец положил на стол ножовку по металлу и амбарный замок с глубоким разрезом на дужке.

— А чего? — буркнул Мишка.

— Все. Как дошли до воровской жизни, чего вам не хватает, чего украсть хотели? — Отец нервно дернул рукой, и железки звякнули. -

— Мы не украсть. Мы хотели собак освободить, они их на шапки выращивают.

— Соба-а-ак?.. Хм… Они что, ваши?

— Не-е-ет.

— Так чего лезете? Нашли, с кем связываться. Фанера уже по селу растрезвонила: жулье, воры, воспитанию не поддаются, житья нет, в колонии им место! А Торос вот железяки эти су пул. Уйми, говорит, своего каторжника, а то в следующий раз пришибу… Эх, сын, сын, у меня забот на работе хватает, а тут бегай, твои двойки гаси. Весной за ту кнопку песца Фанере отнес, еле уговорил. Чего теперь просить у охотников? Лису.

— Ничего не надо. Сам учиться буду.

— И-их, — вздохнула мать. — Пока ты научишься, она наши с отцом души, да и твою тоже, колами измытарит… Вчера яблоки вертолет привез, утром пошла я в лавку, так вот Торос чего насовал. — Мать перевернула над столом сумку. Из нее выкатилось с десяток пожухлых, с крапинами плесени по гнилым бочкам, яблок. — Все такие, говорит. Бери, пока эти имеются в наличии. А сам смеется, глыба ледовитая. И погибели на них нет, окаянных. Ох, и когда это кончится? Дебелые, моют друг дружку, голубят. А людей… Дедушку в гражданской под Касторной зарубили, отец под Курском… а брата его на Колыме… И ничего, сидят, улыбаются: светлое будущее видят, наверное. А сидят-то на чем? Россию, как подушку, под задницу…

— Стоп, мать, — поднял руку отец. — У нас речь не о том…

— На это все речи должны быть клином, — упрямо сказала мать. — Это исток… Ладно, умолкну. Воспитывай.

Отец глянул на опущенную голову сына, узенькие плечи и заведенные за спину руки, вздохнул:

— Чего воспитывать, когда уже в четвертом классе. В войну в нашей деревне под Москвой такому вот Героя дали… Одно скажу, сынок: самые распроклятые дела в человеческой жизни — обман, воровство и предательство… Иди, решай урок.

— Мы не воровать, мы освободить, — выходя из кухни, упрямо прошептал Мишка.

— Ох, мать, не рано ты его в курс вводишь? — спросил отец, когда за сыном закрылась дверь.

— Нет Некогда ждать, Ваня. Не успеешь обернуться — последыши ЭТОГО душу заберут, — она кивнула на стену за печкой. Прежние жильцы, год назад уехавшие на материк, оклеили ее картинками из разных журналов. Белозубые дивы со всего света, лозунги, улыбки, пляски, корабли, горы и стройки. Вся земля. А посредине стены портрет медаленосного временщика с тяжелым взглядом из-под кустистых бровей.

— Торос-то или Пищеблок чуть не в каждой душе зернышком сидят, ждут часа. Чуть что — сразу в рост. Сорняки живучи. Моментом заполонят. Для этого создавали?

— Нет. Но подумай, какова будет его дорожка, если встанет поперек Торосам? О его благополучии точат мысли.

После увода Черного Рыжий стал отдаляться от веселых бесшабашных игр. Чаще ложился у двери и, уткнув нос в щель, подолгу разглядывал неизвестный мир, ловил его запахи. Раньше они только будоражили сознание, а теперь от долгих наблюдений становились понятны.

Однажды с веселым лаем мимо пронеслись собаки. Они бежали организованной цепочкой, попарно. За ними следовало легкое сооружение, на котором сидел совершенно необычный, доселе невиданный Рыжим человек. Он был весь закутан в меха. Но стоило резкому запаху ударить Рыжему в нос, пес сразу понял: мимо сарая пролетела гаканъё, упряжка, составленная из его соплеменников. На длинном потяге она пронесла орвоор, нарту. А сидевший в ней человек примчался из мира, для которого был рожден он сам, Рыжий. Где лежал этот мир и что он представлял из себя, Рыжий не знал. Но он почувствовал, что этот человек был его другом, гейвыком. Это псу сказали запахи. Не будь их, картина мелькнула и, может быть, даже не отпечаталась бы в сознании.

Рыжий взвыл и бросился на дверь. Встревоженные его голосом, подскочили и, ухватив тот же запах, переполошно заголосили его братья и сестра. Дверь затряслась под их напором.

Ишь взбеленились, — вздрогнув, замерла посреди гостиной Фанера, нервно запахнула халат и твердо сказала: — Кончать пора. Каждый день поселок баламутят. Эти стервецы с ножовкой что-нибудь похлестче придумают: голь на выдумки… Я не боюсь, но и не надо давать пищу недоумкам. А то рассуждать станут. Сельсоветская сессия в конце месяца. Там рты всякой мрази, которой нечего терять… кроме цепей, не заткнешь никакой бутылкой. В секретари еще этого мальчишку… кто догадался?