Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

Завладение островом Лезино, сильно укрепленным и имеющим достаточный гарнизон, стоило бы большей жертвы. Но когда адмирал готовился приступить и к нему, бриг «Бонасорт» доставил от гр. Моцениго уведомление, что али-паша занял Превезу, призвал к себе эскадру Шеремет-бея и движениями войск своих угрожает Корфу. По стечению таковых обстоятельств адмирал принужден был оставить намерение свое соединить силы для защищения Ионической республики, почему 11 декабря, разорив батарею на Браццо и утвердив тут морской пост, как ближайший к Спалатро, возвратился в Курцало.

Бриг «Александр» оставлен был у острова Брацо для наблюдения неприятеля и для прекращения сообщения Спалатры с островом Лезино. Генерал Мармонт, узнав, что один бриг, имеющий двенадцать 4-фунтовых пушек и 75 человек экипажа, занимает столь важный пост, выслал из Спалатры 3 канонерские лодки, одну тартану, именуемую «Наполеон», и одну требаку, посадив на оные столько солдат, сколько поместить было можно. Лодки вооружены были двумя орудиями 18 фун. калибра и несколькими фальконетами; тартана «Наполеон» одна была сильнее нашего брига, она имела на носу две 18-фунтовые пушки и шесть 12-фунтовых по бортам.

16 декабря доброхотные к нам жители, узнав о намерении неприятеля, предупредили командира брига лейтенанта Ив. Сем. Скаловского и обещали ему на берегу острова Сольта зажечь столько огней, сколько лодок выйдет из Спалатро. Для сделания сего сигнала они оставили в Спалатро двух своих товарищей. Получа сие известие, бриг приуготовлен был к принятию неприятеля как должно, особенно на абордаж. Около полуночи гардемарин, бывший на объезде, объявил, что от стороны Спалатро идут несколько судов, и в то же время на берегу зажгли пять огней. Дабы предупредить неприятеля нечаянным нападением, бриг вступил под паруса. Ночь была прекраснейшая, небо ясно и светлая луна была во всем блеске. К сожалению, ветер был очень тих, и бриг наш, не успев обойти западной оконечности острова Браццо, встретился с неприятельской флотилией. Скаловский приказал придержаться к оной как можно ближе и, обратившись к людям своим, сказал: «В числе лодок есть по названию „Наполеон“. Ребята! помните, что вы имеете честь защищать имя Александра. Если я буду убит, не сдавайтесь, пока все не положите свои головы! С богом, начинай!» Храбрый Скаловский, пустив по лодкам полный залп, приказал остановить пальбу; неприятель, сим поощренный, на парусах и веслах, произведя жестокий огонь из ружей и пушек, шел прямо к борту, дабы взять бриг абордажем. Скаловский, подпустив французов на ближний свой картечный выстрел, открыл беспрерывный огонь, и лодки тотчас стали отходить, стараясь держаться за кормой брига; но оный, обращаясь к ним то одной, то другой стороной, поражал их сильным картечным и ружейным огнем, что по причине многолюдства произвело на лодках большое смятение. Чрез час по начатии сражения сделалось совсем тихо; бриг не мог маневрировать, а лодки при помощи весел напали на него с кормы, где два фальконета и несколько стрелков противопоставляли самое слабое сопротивление. Сие невыгодное положение не могло поколебать мужественного Скаловского; он приказывает мичману Л. А. Мельникову баркасом буксировать бриг и обратить его бортом к неприятелю. Под градом пуль и картечь, в продолжение двух часов Мельников с точностью исполняет опасное и смелое сие поручение. Лодки, будучи очень близки, несколько раз покушались пристать к борту, но всякий раз были отражаемы и продолжали сражаться в самом близком расстоянии. Наконец после трех часов упорнейшей битвы «Наполеон» потерял грот-мачту (большую), другая лодка со всеми людьми пошла ко дну, прочие, также весьма поврежденные, начали отступать; бриг помощью буксира преследовал их, пока они на веслах не вышли из его выстрелов. Если б не совершенный штиль, флотилия непременно была бы истреблена или взята. Храбрый Скаловский, все его офицеры и команда получили отличное монаршее награждение. На бриге убитых было 5, раненых 7 человек; корпус его, паруса и снасти были избиты как решето. Неприятель, по верным сведениям, потерял 217 человек убитыми, ранеными и потонувшими. Остальные 4 лодки, особенно «Наполеон», так были повреждены, что если б из Спалатро не высланы были навстречу гребные суда, то они не дошли бы до порта.

Мармонт столько уверен был в победе, что он предупредил дам, бывших у него на бале, чтобы они не пугались пальбы, что он завтра сделает им нечаянный подарок «Александром», российским бригом, и все его гости пили за здоровье французских войск. Но по рассвете несчастный его «Наполеон» с 3 лодками пришел весь избитый и в гавани потонул. Он столько огорчен был сей неудачей, что командора флотилии артиллерии капитана и всех офицеров арестовал, посадил в крепость и отдал под суд.

Из экипажа сего брига матросы Устин Федоров и Иевлей Афанасьев особенно отличились. Первый, будучи ранен пулей в ногу, не хотел идти к лекарю и, перевязав рану платком, продолжал стрелять до тех пор, пока другая пуля не пробила ему левую руку. «Нет, ничего, – сказал Федоров, – у меня есть еще правая рука» и, перевязав раны, вышел наверх, взял саблю и оказывал великое желание, чтобы французы отважились на абордаж. Афанасьев был ранен картечью в ногу; когда ему рану перевязали, хотя он и ослабел от истечения крови, но, возвратившись к своей пушке, сказал удивленным товарищам: «Стыдно сидеть внизу, помните, что сказал Иван Семенович: не сдаваться, пока не положим своих голов, а у меня она, слава богу, еще цела»; но с словом сим он поражен был щепой в голову и упал без чувств. Юнга (к сожалению моему, не сообщено мне имя его), мальчик лет 12, во все сражение заряжал свою пушку, стоя за бортом совершенно открыт, с такой веселостью, как бы это было в простом учении. Капитан заметил сие и, после сражения похвалив его храбрость, спросил, неужели он ничего не боялся? «Чего бояться, ваше благородие, – ответил юнга, – ведь двух смертей не бывает, а одной не миновать; если бы французы не бежали, мне бы своей не уберечь».

1) Великодушие и примерная честность 13-го егерского полку, роты капитана Товбичева рядового Ивана Ефимова обратили на себя внимание неприятельского начальства. В сражении 5 июня 1806 года под Рагузой французский солдат, взятый нашим егерем в плен, был отнят черногорцами, которые, по своему обыкновению, хотели отрезать ему голову. Егерь бранился, просил, уступал даже им пленного с тем, чтобы они оставили его живым, и уверял, что за него, по обещанию адмирала, дадут им в главной квартире червонец. Все напрасно, сняли с француза галстук, положили на землю и уже меч блеснул над головой несчастного. Великодушный Ефимов, видя, что не может один защитить его, употребляет последнее убеждение, снимает с креста свои деньги, отдает их и говорит: «Вот вам все, что у меня есть; но если кто из вас осмелится зарезать моего пленника, того первого посажу на штык; вы должны будете убить после него и меня. Подумайте только, какой грех убить своего брата: митрополит проклянет вас!» Набожные черногорцы содрогнулись при сих последних словах, взяли деньги и полумертвый от страха француз сдан егерем в главную квартиру. Пленный сей содержался на корабле «Св. Петр». Спустя некоторое время егерь приезжает на этот корабль к землякам в гости. Француз встречается с ним, узнает его, бросается к нему на шею, обнимает, называет своим избавителем, потом оставляет его, бежит вниз и, возвратившись в минуту, убеждает принять в знак благодарности выработанные им на корабле два талера. Егерь не принимает их; никто не может понять, что это значит; наконец призывают гардемарина, говорившего по-французски, который объясняет все дело. Егерь, не утверждая и не отрицая, что заплатил за француза свои деньги, сказал только: «Может быть, он и ошибается». Француз клянется, что он и в сорока миллионах русских узнал бы его; что лицо его избавителя столь же ему памятно, как и лицо его любовницы. Тогда егерь сказал со всей скромностью: «Если я спас его от смерти и заплатил за то кровные свои деньги, то не с тем, чтобы думал воротить их назад; теперь он пленный и имеет в них гораздо более нужды, чем я. Я доволен и тем, что он меня помнит; когда же ему случится взять пленного, то пусть поступит так, как русский поступил с ним». По размене пленных избавленный егерем французский солдат, увидев, что русские содержатся у них не лучше преступников, явился к Мармонту и сказал: «Генерал! Я был в плену у русских и могу уверить вас, что они нас содержали точно, как своих, или лучше, мы были у них в гостях; сверх того один егерь избавил меня от смерти, заплатил за меня черногорцам все свои деньги, а от меня не хотел взять ничего». Мармонт, желая поощрить и впредь к таковым поступкам, прислал для вручения егерю 100 наполеондоров. В приказе по армии объявлено было: если кто заплатил за пленного несколько своих денег, то с верными доказательствами явился бы для получения оных. Прошло два месяца и никто не являлся; наконец приходит корабль «Св. Петр», отыскивают егеря и представляют адмиралу. Дмитрий Николаевич спросил: почему он не пришел прежде? Егерь отвечал: «Я не имел доказательств, когда отдал деньги, кроме Бога никого не было свидетелей; впрочем, я был уверен, что Ваше Превосходительство сыщете меня». Адмирал похвалил его поступок, отдал ему в свертке сто наполеондоров и сказал: «Французский генерал прислал это тебе в награждение». Егерь принял, развернул и спросил у адъютанта, что это за деньги и сколько в одном золотом червонцев? Адъютант отвечал ему: два. Егерь попросил разменять ему один, потом, взяв из своей суммы 13 червонцев и обратившись к адмиралу, сказал: «Я беру только свои деньги, а чужих мне не надобно». Адмирал, тронутый таковой честностью и благородством, заменил наполеондоры червонцами, прибавил к 200 несколько своих и сказал: «Возьми, не французский генерал, а я тебе дарю; ты делаешь честь русскому имени; ты достоин сей награды и сверх того жалую тебя в унтер-офицеры».