Джура - Георгий Тушкан

III

У выхода из поселка Кучак задержался у обжорных лавок. Чего только здесь не было! Старик глотал слюну и глазами ел недоступные ему лакомства, аромат которых щекотал ему ноздри. Запах душистого плова смешивался с ароматом кавурдака. Пары наперченного мясного бульона туманили голову.

Кучак не выдержал. Голод оказался сильнее страха. Старик подошел к хозяину, толстогубому китайцу с четырехугольной физиономией, и, вытащив дрожащими руками шкуру лисицы, подал ему. Хозяин молча бросил её на руки помощнику и вопросительно взглянул на старика.

— Накорми меня, — попросил странник, — чтобы я наелся.

Хозяин посмотрел на шкуру и сказал:

— Нет.

Странник разгневался: шкура хоть и осенняя, но хорошая, и он сердито подал хозяину золотое колечко с бирюзой. Хозяин утвердительно кивнул головой.

Кучак поспешно уселся в углу на ковре, поджав ноги, помыл руки под струей чистой горячей воды, политой чайханщиком, старательно вытер их матерчатым поясом и принялся за еду. Вскоре около старика собралась толпа.

— Вот, — сердился хозяин, — старик вводит меня в убыток. Я думал, он человек, а он бездонный курджум. Сам небольшой, а ест, как батыр!

И хозяин перечислял съеденное. Присутствующие поочередно щупали живот старика и говорили:

— Еще не тугой, ещё много влезет!

Вскоре весть об обжоре привлекла толпу любопытных. Но старик, не обращая внимания, быстро ел. Он ел и запивал мясным бульоном, а в его глазах блестела неутоленная жадность.

Сумерки окутали базар. Огонь карачирака освещал потное лицо старика, глотавшего уже через силу. Зрители всё прибывали. Даже базарное начальство почтило зрелище своим присутствием. — Да ведь это Кучак! — вдруг закричал Безносый. Он был теперь каким то базарным начальством — это облегчало ловлю воров и нищих, для того чтобы копать арыки на новых землях Кипчакбая.

— Ты узнаёшь меня, старик? — спросил Безносый. Старик отрицательно замотал головой и быстро глотал пищу. Посетители посмеивались:

— Если это твой знакомый, вот и угости его.

Наконец хозяин отказался кормить старика в счет шкуры и кольца, хоть это было несправедливо и нечестно. Любопытные уже за свой счет кормили его и с уважением щупали живот, разбухший, как бурдюк.

Безносый пристально всматривался в старика и все твердил:

— Это Кучак.

Старик вздохнул и поднялся.

— Я сейчас приду и опять буду есть, — сказал он окружающим, выходя за дверь.

Безносый хотел было пойти за ним, но побоялся стать посмешищем, так как подглядывать за человеком, пошедшим по своей нужде, показалось бы смешным всем присутствующим. Прождав минут десять, Безносый заволновался.

— Ловите его, это опасный человек! Я заплачу за его поимку! — кричал он.

Но Кучака и след простыл.

IV

В один из холодных осенних дней Кучак пришел к широкой реке. Он был голоден, оброс и казался ещё более немощным и несчастным. На реке работали сучи — водяные люди, как их называли. Все они были одеты в широкие шаровары. Они переправляли путников через реку на плоту из надутых воловьих шкур — пузырей, сами же при этом плыли рядом с плотом, чтобы он не перевернулся. Кучак попросил поесть. Сучи засмеялись:

— Хочешь поесть, так поработай! Есть свободное место, недавно один утонул.

Кучак с таинственным видом сообщил, что он страдает водобоязнью. Сучи охотно предложили вылечить его. По старинному обычаю, чтобы вылечиться от водобоязни, надо кусать ушки котлов в сорока кибитках. На это Кучак согласился. И сучи веселой гурьбой ходили с Кучаком из кибитки в кибитку; только один Кучак был печален, но он добросовестно кусал ушки котлов. Хозяева кибиток, давно не видавшие подобного лечения, были довольны веселым зрелищем в их однообразной жизни и охотно давали Кучаку не только кусать ушки котлов, но и есть то, что было в котлах. В десятой кибитке наевшийся Кучак воспрянул духом и объявил себя знахарем. В каждой следующей кибитке он рассказывал о своих знахарских способностях и перечислял по именам людей, которых он вылечил. Его слушали внимательно, но ни лечить, ни заговаривать не просили. И какой это знахарь, если сам себя не может вылечить!

Как ни старался Кучак стать знахарем или хотя бы кзыком — кишлачным шутом, — но все же ему пришлось стать только сучи, и он вместе с другими переправлял плоты, хотя вода была холодная и лезть в неё Кучаку не хотелось. После переправы у него болело тело и ныли кости. Но надо было работать, чтобы жить. Чтобы согреться, он пил навар из горького перца. Это хоть и жгло рот и горло, но было так же полезно, как копать колодец иглой. Однажды, в морозный осенний день, когда ледяная вода сковывала тело и надолго прерывала дыхание, сучи отказались перевезти важного китайского чиновника. Он бегал по берегу, ругался, но сучи не хотели лезть в холодную воду.

— Я важное лицо! — кричал чиновник и все набавлял и набавлял цену.

Тогда Кучак пожадничал, согласился и уговорил других. Сучи в широких шароварах, с привязанным на груди тулумом — пузырем из козьей шкуры — погрузили на плот из воловьих шкур важное лицо и его вещи. В плот впрягли лошадь. Бурная река как будто кипела. Сучи ежились в холодной воде и не могли свободно дышать. Плот двинулся. Лошадь поплыла. Длиннорукий сучи Кучак, закинув левую руку за шею лошади, усиленно греб правой. Плот подхватило течением и стремительно помчало, подбрасывая на водяных буграх.

Сучи гребли изо всех сил, поддерживая равновесие неустойчивого плота. Важное лицо быстро шептало заклинания и молитвы, испуганно всматриваясь в порог, где ревела вода и куда несло плот. Чиновнику казалось, что скалы быстро бегут вверх. На другом берегу среди отвесных скал виднелся причал, куда и пристали сучи. Они дрожали от холода и сейчас же побежали греться в чайхану.

К вечеру Кучака знобило. У него ломило все кости. Через пять дней он не смог встать с кошмы у костра.

— Тез арвах (ревматизм), — определил он сам свою болезнь. — Много ходил я по свету и слишком много жил на местах старых кочевий. Много лет жил я в пещере, где жили деды моих дедов. Вот и заболел.

Пока у Кучака были деньги, заработанные у важного лица, чайханщик охотно держал больного, давал ему место и пищу; когда же деньги кончились, сказал:

— Если будешь зарабатывать деньги, то живи у меня, а если нет денег, иди гуляй, куда хочешь.

Больной и голодный, ушел Кучак из кишлака, опираясь на палку. Беда никогда не приходит одна!

Одинокий и угрюмый, во власти отчаяния и безнадежности, старик брел все дальше и дальше на север и бормотал: — Я влачу по острым камням судьбы свою жалкую жизнь.