Я помню...(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович

Я, однако, не смог немедленно покинуть Горький. С осени я начал несколько лекционных курсов и уехать, не окончив их, я не мог, желая соблюсти традицию, сложившуюся в наших университетах с давних пор.

К январю лекции и экзамены были закончены. Я постепенно стал освобождаться от многочисленных обязанностей. Прежде всего я был освобожден от должности доцента и заведующего лабораторией, 20 января я был освобожден от должности доцента в университете. В тот же день, собрав все самое необходимое, сел на поезд и отправился в Москву. Что-то там меня ждет?

Первые дни в Академии наук СССР

Прибыв в Москву, я с небольшим чемоданчиком доехал до Калужской (Октябрьской) площади и, не зная особенности этого района, отправился пешком по Б.Калужской (Ленинский пр-кт) в Коллоидо-электрохимический институт (КЭИН). Добравшись до места, я почувствовал некоторый трепет. Шутка ли? Мне предстояла встреча и беседа с директором института, известным академиком В.А.Кистяковским.

Итак, я доложился, и мне предложили подождать. Я сел на скамеечке в коридоре и закурил. Ко мне подсел молодой человек и спросил меня: не Фигуровский ли я? Я ответил утвердительно, и мы познакомились. Мой сосед оказался К.Ф.Жигачем из Менделеевского института. Мы разговорились и с тех пор подружились.

Прошло минут 20, и вот я, наконец, приглашен в кабинет директора. Не без некоторого страха я вошел туда. За столом сидел старик. После приветствия он пригласил меня сесть.

Прежде всего он строгим голосом потребовал от меня паспорт и партийный билет. Паспорт я ему выложил, но как-то у меня вырвалось, что партбилет я представлю секретарю партбюро, когда буду становиться на учет. В.А.Кистяковский внимательно рассмотрел паспорт, прочитав все, что там было вписано. По поводу билета он сказал: «Значит, мне не полагается проверить партбилет?» Я промолчал.

Просмотрев, видимо, мое личное дело в папке, В.А.Кистяковский сказал: «Наш институт Коллоидо-электрохимический. Я знаю, что вы коллоидник, но нам надо знать и электрохимию. Подготовитесь, и я приму у вас экзамен». Мне стало не по себе. Я давно уже забыл, как сдаются экзамены. Конечно, я немного знал электрохимию, приходилось читать студентам небольшой курс, но все же перспектива экзамена как-то холодила меня. Между тем В.А.Кистяковский достал из ящика стола два выпуска своей «Электрохимии» и, передавая их мне, сказал: «Вот, почитайте внимательно и после этого придете ко мне». Далее он продолжил: «Второго выпуска у меня нет, он сгорел во время пожара». Затем он потребовал с меня расписку в получении 1 и 3 выпусков электрохимии и отпустил.

Не без некоторого облегчения (несмотря на непредвиденное осложнение) я вышел из кабинета, куда сразу же вошел К.Ф.Жигач, и встретил в коридоре П.А.Ребиндера, с которым я ранее встречался. Тот спросил меня: «Ну как? Что он вам сказал?» Я рассказал ему о разговоре с академиком. Он не без упрека спросил меня: «Почему же вы не сказали, что читали электрохимию студентам?» Относительно процедуры проверки паспорта П.А.Ребиндер рассказал мне анекдотическую историю. Месяца за два до моего приезда П.А.Ребиндер пригласил на работу в свой Отдел одну даму. Она, как и все, после сдачи документов должна была представиться директору. В.А.Кистяковский потребовал у нее паспорт и, внимательно изучив его, заявил: «Ваш паспорт останется пока у меня». Так как женщины вообще относятся к паспорту более беспечно, чем мужчины, она, ничего не подозревая, вышла из кабинета. Тотчас же был приглашен П.А.Ребиндер, которому В.А.Кистяковский, указывая на злополучный паспорт, сказал: «Как же вы принимаете человека на работу, не потрудившись проверить паспорт?». — «А в чем дело?» — спросил П.А.Ребиндер. Кистяковский протянул ему паспорт. «Паспорт как паспорт, ничего особенного не вижу». — «Ну, как же, Петр Александрович, обратите внимание на серию и номер!» Ребиндер, посмотрев, покрутил головой. «Ведь серия-то — М3!» — «Ну и что же?» — «Неужели вы не понимаете, что это означает места заключения?».

Через несколько минут из кабинета вышел К.Ф.Жигач, неся под мышкой два выпуска «Электрохимии» В.А.Кистяковского. Мы сели на ту же скамеечку и, обменявшись впечатлениями, посмеялись. Я рассказал ему только что услышанный от П.А.Ребиндера анекдот. Мы повеселились. Между тем П.А.Ребиндер вскоре после выхода К.Ф.Жигача устремился в кабинет директора. Видимо, он сказал ему, что тот напрасно потребовал с меня сдачи экзамена по электрохимии, поскольку я читал в Горьком студентам этот курс. Вскоре я вдруг был снова вызван к В.А.Кистяковскому, который упрекнул меня, что я не все ему рассказал о себе. Он потребовал с меня оба выпуска «Электрохимии» и вернул мне расписку в их получении. Затем он написал на каждом выпуске «От автора», порылся в столе, вытащил второй выпуск (будто бы сгоревший), подал мне все три выпуска и выразил удовлетворение, что я подготовлен и в области электрохимии.

Я отправился в отдел аспирантуры в Президиум АН СССР, где мне дали записку, дающую мне право занять комнату в доме на ул. Горького (против Глазной больницы) на шестом этаже (дом этот еще цел). Вскоре старик-хозяйственник отдела аспирантуры со странной фамилией Троцкий (он вскоре переменил эту фамилию на Троицкий), надо сказать — очень заботливый старик, предложил мне переехать в небольшую квартиру из двух комнат в общежитии аспирантов на Малой Бронной улице. Я переехал и стал жить барином в одиночку, пока не переехала из Горького семья.

Так началась моя докторантура в Коллоидо-электрохимическом институте АН СССР. Вначале я не получил никакой темы и стал знакомиться с методами исследований, применявшимися в Отделе физико-химико-дисперсных систем и поверхностных явлений. Познакомился я и с большинством сотрудников института, и прежде всего отдела, в том числе с А.В.Таубманом, Б.В.Дерягиным3, М.М.Кусаковым и многими, многими другими.

Первое время я занимался адсорбцией электролитов на кварце, конечно, без какого-либо успеха, так как никаких теоретических представлений о процессе я не знал, а дело это весьма сложно. Кроме этого, приходилось заниматься дроблением для получения дисперсных материалов, седиментационным анализом на приборе типа Ребиндера и прочими мелкими вопросами. Беседы с П.А.Ребиндером были первое время несерьезными. Его было трудно изловить, вокруг него всегда был целый рой дам и «евреев». Все же иногда удавалось выяснить с ним отдельные вопросы. Я бывал у него дома и даже он «подкармливал» меня, зная, что я нуждался. Стипендия была небольшой, а семья у меня довольно большая. Вскоре благодаря Ребиндеру я получил место доцента в Педагогическом институте им. К.Либкнехта на Разгуляе, где вел практические занятия. Там, кстати, я встретился вновь со своим бывшим учителем в Горьковском университете А.Н.Зильберманом, который был зам. директора по научной работе.

Первые месяцы работы в Коллоидо-электрохимическом институте прошли незаметно быстро, без каких-либо особых происшествий. Разве только следует упомянуть о выходе из печати двух моих статей в «Журнале прикладной химии»: «К вопросу о причинах потерь платины при контактном окислении аммиака на платиновой сетке». В связи с этим не могу не вспомнить с благодарностью два письма ко мне редактора журнала А.И.Горбова, близкого сотрудника Д.И.Менделеева, в частности, по написанию крупных химических статей в Энциклопедии Брокгауза и Ефрона. А.И.Горбов в первом письме поддержал мою точку зрения о механизме катализа и роли платины и ободрил меня к выступлению против почти общепринятой в то время точки зрения харьковского профессора И.Е.Ададурова. К сожалению, сейчас я не имею возможности цитировать эти письма. Сами же письма — где-то в хаосе моего архива.

Кстати, разбирая свой архив, я обнаружил некоторые материалы о первых месяцах моей докторантуры в КЭИНе. Согласно этим документам, я начал работать в КЭИНе с 23 января 1936 г. Первый производственный план был составлен к марту. Тема, которая была зафиксирована в плане по рекомендации П.А.Ребиндера, такова: «Физико-химические исследования взаимодействия жидкостей с твердой поверхностью в пористых телах». Тема эта — просто продолжение моей кандидатской диссертации. Планом предполагалось исследовать генетику пропитки пористых тел жидкостями, изучить конденсацию и испарение жидкостей, находящихся в порах, фильтрацию жидкостей через пористые тела и т. д. Кроме того, планом предусматривалось изучение языков, марксистско-ленинской методологии и истории естествознания, педагогическая деятельность и т. д. План был составлен солидно и подробно. Конечно, однако, тема работы была не продумана и едва ли могла иметь «диссертабельный» характер. Она предусматривала огромное количество экспериментов и определений, без творческой основы. Едва ли мне одному, в условиях постоянного отрыва от лабораторных занятий на разнообразные посторонние дела, удалось бы намерять столько, чтобы сделать существенные выводы и обобщения, которых хватило бы для хорошей диссертации. Но это я понял лишь позднее.