Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени - Татьяна Александровна Корсакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У тех журналистов, кто занимался социальными проблемами внутри страны, появились в лексиконе новые или напрочь забытые понятия: «беженцы» (нет, говорили власти, лучше пишите «вынужденные переселенцы»), «задержка зарплаты», «вымогатели», «мошенники», «обманщики» (причем эти последние, особенно женщины, обнаглели настолько, что придумывали свои беды, лишь бы красочным письмом разжалобить журналистов и вынудить их приехать к ним в город или деревню).
О, чуть было не забыла самое новое слово — ваучер! Куда делись ваучеры нашего с Вадимом сына-школьника и моей матери, не знаю; муж продал свой «приватизационный чек» по случаю чьего-то дня рождения за бутылку водки — неплохой вышел взнос на праздничный стол; мое личное бумажное сокровище неведомыми путями, через какой-то фонд, попало на Саратовскую макаронную фабрику, расположенную недалеко от моей первой школы, и мне с нее даже прислали перевод на 250 с чем-то рублей. Номинально сумма совпадала с моей зарплатой спецкора «Комсомольской правды» в советских деньгах, но реально на эти присланные деньги вряд ли можно было купить даже батон, и я не пошла на почту, оставив извещение на память. (Кстати, 30 лет спустя после введения ваучеров, в номере от 30.09.2022, «Комсомолка» опубликовала очень интересную беседу Владимира Перекреста с бывшим — назначенным сразу после Анатолия Чубайса — главой Госкомимущества РФ Владимиром Павловичем Полевановым. Тот заявил в интервью, что «ваучер — это полный обман. Причем тройной. Первое — его стоимость была сильно занижена. Десять тысяч — это было слишком мало, по сути, грабеж. Реальная стоимость национальных богатств России, если разделить их на всё население, намного выше… Вторая сторона мошенничества — то, что ваучер сделали обезличенным. Его можно было слишком просто продать и купить… Третья сторона обмана — это неимоверная спешка, в которой проводилась приватизация. Зачем? Абсолютно непонятно. Никакой разъяснительной работы не проводилось. Та же Венгрия 30 % своего имущества 10 лет приватизировала. А мы — ударными темпами, не считаясь с потерями… Все было как по нотам, только эти ноты написали американцы».)
В те дни не только газета «Правда» столкнулась с тем, что в новых условиях, когда издательства впопыхах дистанцировались от своих периодических изданий, пришлось задуматься о штатном расписании, т. е. о количестве сотрудников: а надо ли нам столько корреспондентов? Перед руководителями СМИ возникла еще одна проблема, противоположная: при всём при этом приходилось увеличивать штат! Газеты и журналы не могли более обходиться без нового подразделения — дирекций, куда приходилось нанимать экономистов, плановиков, специалистов по бумаге, набору, печати и проч. Руководители изданий, в том числе Г. Н. Селёзнев в газете «Правда» и В. А. Фронин в «Комсомолке», вынуждены были заняться этими проблемами вплотную. Выхода было два: либо сокращать привычный штат, либо крупно зарабатывать на то, чтобы на зарплату хватало всем.
Для работников газеты «Правда», в которой больше всего по сравнению с другими СМИ работало людей с нерушимой советской ментальностью, создание отдела рекламы было шоком. Но исключений из новых общих правил выживания быть не могло: нужно было жить и, следовательно, вертеться. Геннадий Селезнёв дал добро. Отдел рекламы начал приносить «Правде» реальные деньги.
В этой некогда самой привилегированной и профессиональной газете также сохранялся большой коллектив корреспондентов, а в рыночных условиях это становилось излишним. Решать подобные вопросы приходилось самому Селезнёву. Решения с глаголами «сократить штаты», «уволить» давались ему с трудом.
Глава 7
Командировка «по контрасту»
Газета есть газета. В те воистину военно-политические годы специальные корреспонденты газет, которых лучше бы назвать военкорами, не вылезали из командировок. Василий Андреев, спецкор «Правды», написал в своих воспоминаниях:
«Главный редактор Г. Селезнёв направил меня в Грузию. Из мятежного и довольно нервного Тбилиси, когда грузины свергали надоевшего Гамсахурдиа, я написал несколько репортажей. Шума там было много, переговоров тоже. Проспект Шота Руставели, занятый толпами праздношатающихся „восставших“, давал много картинок, и я отправлял в газету репортаж за репортажем с места „революционных“ событий. Там-то я и услышал саркастически точную формулировку, что обо всем происходящем на Кавказе можно судить точно, если „разделить на три“.
Вот спрашивают: „А какой Селезнёв был редактор?“
Ну какой тут может быть эпитет: суровый, жесткий, мягкий? Могу сказать — он был Редактором!!! Мягким, неназойливым, направляющим мысль, а не слово. И демократичным даже к тем, кого за излишнюю любовь к известной жидкости другой бы сгнобил в течение дня… Но это был бы не Селезнёв!
В те дни после первого путча 1991-го, а потом и в октябре 1993-го журналисты „Правды“ (думаю, не только они) в период бездействия решали все злободневные вопросы известным русским методом. И в компании со старшими товарищами я тоже попадал в поле зрения главного. Он символически принимал условия „игры“, а потом мягко направлял разошедшихся по нужным местам — и все моментально трезвели. И никому никаких репрессий.
А наутро: „Доброе утро, товарищи!“
И все „вчерашние“ уже сражались за место на полосе. Однажды пришлось и мне, многажды переезжавшему с семьей по Москве, идти на поклон к ответственному секретарю Николаю Кривомазову с просьбой поставить объявление о наборе в колледж в районе „Октябрьского Поля“: детей нужно было устроить. Денег на официальную оплату объявления у меня не то что не было, но и быть не могло. Мудрый ответсек порекомендовал написать обычную заметку. Я написал. И надо ж было такому случиться, когда на летучке Геннадий Николаевич высказал ряд недовольств по выставленным заметкам, на полосах многое его не устраивало. Остановился на полузаполненной второй полосе (где стояла и моя заметка строк на 100). Перечитал еще что-то из верстки, а потом: „А на второй полосе вообще читать нечего, кроме вот этой заметки про колледж…“ Хорошо, что я сидел на стуле. Я стопроцентно уверен, что он всё понял, но сделал вид, что не заметил так называемой джинсы́ (негласной рекламы), которую я просто был вынужден публиковать под давлением директора колледжа: детей ваших приму при условии оказания помощи учебному заведению».
В сентябре 1992 года Василия вновь позвали к главному. Он шел по длинным коридорам почему-то в раздражении.
«Было предчувствие, что опять в какую-нибудь заварушку…
— Василий, что-то ты давно у нас никуда не ездил, — с улыбкой усадил он меня на стул.
