Правила игры - Владимир Аренев

– Предположим. Но вы ведь предлагаете свою помощь отнюдь не из альтруистических соображений, не так ли? Он развел руками:

– Увы, каюсь. Мне нужен рассказ о том, что случилось с вами. Полный. Разумеется, анонимность будет соблюдена.

– А если я откажусь? Данкэн хмыкнул:

– Пожалуйста, отказывайтесь.

И этот проныра отыщет мою сумку вместе с материалами. Хотя, с другой стороны, тем же самым могу заняться и я, только без помощи Данкэна. Думаю, Хинэг поймет, что к чему, и выделит людей.

– Отказываюсь, – произнес я. – И что дальше? Журналист пожал плечами:

– Ничего. Считайте, я проиграл.

Он шутовски поклонился мне и ушел с колокольни. Только сейчас я заметил, что и господин Чрагэн предпочел нашему обществу уединение.

Я пододвинулся к Карне и обнял ее:

– Ну что, похоже, скоро мы выберемся отсюда. Она зябко повела плечами:

– Не знаю. У меня такое впечатление, что ничего еще не закончилось.

– Но завтра-то точно закончится.

– Да, но как?

На этот вопрос ответить мне было нечем.

ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ

За завтраком мы встретились снова – внимающие и повествователь. Похоже, встретились в последний раз.

Приближался финал, и каждый из нас явился к этому финалу со своими находками и потерями. Даже супруги Вал-хирры, даже господин Шальган и очкарик, не подозревавшие (или – только подозревавшие) о том, что происходило все эти дни в «Башне», – хоть немного, да изменились. Что уж говорить о нас с Карной, или о Чрагэне, или о Данкэне?.. Я готов был согласиться с теми людьми, свидетельства которых прочел в «Феномене»: повествования круто меняют вашу жизнь. И уж вы не захотите повторно пережить то, что пережили, внимая.

Сегодня должен был прозвучать завершающий аккорд, и всех нас переполняла праздничная торжественность. Примешивалось к этому и то, что вчера вечером камень наконец убрали, и теперь выход из «Последней башни» был открыт каждому, кто захотел бы покинуть гостиницу. Об этом господин Мугид напомнил всем нам перед тем, как начать повествование. Разумеется, никто не отказался от последнего сеанса. Всем было интересно, чем же заканчивалась настоящая история Крина.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ(последнее)

– Крина… Что там в Крина?.. – пробормотал Обхад, борясь со слабостью во всем теле. – Ну же! отвечайте!

Ха-Кынг, вспотевший и запыленный – только что с дороги, – опустился рядом с кроватью и вопросительно посмотрел на отца:

– Как он?

Седой ятру хмыкнул:

– Борется. Но больше со мной, чем с хворью. Хотя, конечно, и с хворью тоже. Думаю, его уже можно перевезти в поселок.

Тогда – сколько дней назад? – Обхад все-таки добился своего. Его доставили на Коронованный, и тысячник самолично смог подать сигнал. Правда, потом он впал в забытье и до сегодняшнего дня приходил в сознание лишь время от времени. Сегодня же, похоже, кризис миновал. Раз уж этот ятру-врачеватель говорит…

Не рискуя везти больного обратно в поселок. Ха-Кынг устроил его в шалаше, оставив на попечение отца. И до сих пор не появлялся. А теперь еще к тому же не рассказывает, как там дела. Словно специально. Как будто там настолько все плохо, что…

– Носилки я захватил с собой, – сказал Ха-Кынг отцу. – Сейчас тебе помогут его перенести.

– Что там с Крина? – Обхаду удалось протянуть руку и схватить горца за рукав. – Ответь же!

– Делаем, что возможно, – мрачно проговорил Ха-Кынг. – Ты, пожалуйста, веди себя смирно, не мешай.

– Ах ты!… – с досадой воскликнул тысячник. – Да что ж там творится?!

Старый ятру навис над ним и протянул чашу:

– Пей.

Обхад помотал головой, понимая, что не отвертеться. Опять снотворное. Сколько ж можно?!

– Я не маленький ребенок, чтобы пичкать меня этой гадостью! – взорвался тысячник. – Я…

– Ведешь себя хуже младенца. – с укоризной сказал седой горец. – Пей.

– Я буду вести себя как следует, – с мукой в голосе пообещал Обхад.

Рука ятру замерла.

– Обещаешь?

– Обещаю. Горец убрал чашу:

– Хорошо, тогда жди.

Пришли люди Ха-Кынга и осторожно уложили тысячника на носилки. Он терпеливо молчал, хотя каждое движение отдавалось в голове тупой болью.

Наконец его вынесли наружу, и процессия устремилась вниз по горной тропе, ведомая Ха-Кынгом. Завершал шествие ятру-врачеватель с кожаной сумкой на бедре, с которой он никогда не расставался – там лежали необходимые инструменты и лекарства.

Спуск занял больше времени, чем обычно. Горцы старались нести носилки так, чтобы лишний раз не потревожить больного, и Обхад был им за это благодарен.

В конце концов процессия все же оказалась у подножия утеса. Был поздний вечер, но горцы не зажигали огней, видимо хорошо ориентируясь в темноте. Тысячник приподнял голову, чтобы бросить прощальный взгляд на Коронованный.

В это время верхушка утеса взорвалась.

Выглядело это так, словно на небо плеснули огненной краской. Сверху посыпались камни и комки земли вперемешку с корнями деревьев, травой и кустарником. Но даже не камнепад сейчас был самым страшным.

– Что это?!. – прошептал Обхад. – Что это, демоны меня съешь?!

Над тем, что когда-то называлось верхушкой Коронованного, извивалось светящееся облако. Цвет его невозможно было определить; оттенки менялись с быстротой спиц в мчащейся повозке, одни краски всплывали к поверхности облака к зажигались, другие гасли и тонули в нем. Внезапно облако начало выстреливать во все стороны лучики-щупальца, которые с каждой секундой становились длиннее и толще. Страшный гул заполнил все вокруг, и Обхад закричал, хотя крика своего не услышал.

Сверху продолжали падать камни и клочья земли.

Горцы не выпустили носилок и побежали прочь от утеса, уже не заботясь об удобстве тысячника. И он был за это им благодарен.

/смещение – светящееся облако выстреливает щупальцем в тебя!/

– Что это?! – прокричал Талигхилл. – Что это такое?!

– Коронованный, – ответил за спиной господин Лумвэй. – Игрок выпустил Коронованного.

– Какой Игрок?

– Так звали когда-то давно Рафаал-Мона, – объяснил Хранитель. – До той поры, пока он не был объявлен незаконным Богом.

– Что за чушь!… – начал было Пресветлый и осекся.

– ВОТ, – сказала внизу худая фигурка и удовлетворенно потерла руки. – ЧТО ТЫ СКАЖЕШЬ ТЕПЕРЬ, ДЯДЮШКА? КАК ТЕБЕ МОЙ ИЗНАЧАЛЬНЫЙ ПРИЯТЕЛЬ?

– ТЫ СОВЕРШИЛ БОЛЬШУЮ ОШИБКУ, РАФААЛ-МОН! – Странно, в голосе Тиелига… Ув-Дайгрэйса Талигхилл не слышал той уверенности, которая должна была бы звучать. – СКАЖИ, ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО?

– Я ВЕДЬ БЕРЕГУЩИЙ, ДЯДЮШКА. ПОДОБНОЕ КОЕ К ЧЕМУ ОБЯЗЫВАЕТ, НЕ ПРАВДА ЛИ?

– ТАК ЭТО ТЫ?!

– Я, Я – КТО ЖЕ ЕЩЕ? Я ПРИШЕЛ, ЧТОБЫ ОТОМСТИТЬ ЗА ОТЦА С МАТЕРЬЮ… ВПРОЧЕМ, СИЕ НЕ ГЛАВНОЕ. ПРЕЖДЕ ВСЕГО Я ПРИШЕЛ ЗА ТЕМ, ЧТОБЫ НАКОНЕЦ-ТО НАЧАТЬ ЖИТЬ. В ПОЛНУЮ СИЛУ. В ПОЛНУЮ МОЩЬ. ДЛЯ ЭТОГО МНЕ И НУЖНО-ТО ВСЕГО НИЧЕГО: ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ОСТАЛЬНЫХ БОГОВ. ТО ЕСТЬ ОТ ВАС, ВТОРЫЕ.

– И ТЫ ДУМАЕШЬ, МЫ ПОЗВОЛИМ ТЕБЕ ЭТО СДЕЛАТЬ?1

– А ТЫ ДУМАЕШЬ, Я СТАНУ У ВАС СПРАШИВАТЬ9 ВАШЕ ВРЕМЯ ПРОШЛО, КАК ПРОШЛО ВРЕМЯ ПЕРВЫХ. КСТАТИ, ОНИ СОСЛУЖИЛИ МНЕ НЕПЛОХУЮ СЛУЖБУ. ПРИЗНАЮСЬ, С НИМИ БЫЛО ПРОЩЕ ПОЛАДИТЬ, НАМНОГО ПРОЩЕ, ЧЕМ С ВАМИ. НО В ПОСЛЕДНЕМ, ДУМАЮ, МОЙ СТАРИННЫЙ ПРИЯТЕЛЬ МНЕ ПОМОЖЕТ. НЕ ТАК ЛИ, КОРОНОВАННЫЙ?

Сверкающее облако выстрелило в небо особенно яркий сгусток и загудело еще сильнее. Похоже, оно соглашалось.

– Боги вы мои… – прошептал за спиной у Пресветлого забытый всеми звонарь. – А говорили-то, говорили, что Коронованный должен защищать…

Ув-Дайгрэйс резко повернулся к нему:

– ЧТО?!

Звонарь, заикаясь, повторил сказанное.

Бог Войны кивнул, с торжествующей улыбкой шагнув к бойнице.

И в это время дверь, ведущая на лестницу, распахнулась; в проеме возник запыхавшийся Кэйос.

– Хумины! – прокричал он срывающимся голосом. – Хумины в коридоре!

/смещение – ты бежишь, буквально летишь по ступенькам, и этажи мелькают, как призрачные видения/

Сегодня Кэн был не в духе. Впрочем, он был не в духе уже несколько дней подряд – не в этом дело. Сегодня особенно четко предстала перед ним вся прошедшая жизнь, и Клинок понял, что ничего, ровным счетом ничего не совершил из того, что непременно следовало бы совершить. Это угнетало. С досадой он подумал, что даже выполнять обещания не способен: где сейчас Кэйос, что с ним – Брат не знал. А ведь говорил Тэссе, что позаботится о пареньке.

Он помнил, что просил Кэйоса поработать в лазарете – это казалось лучшим решением. Но сейчас Кэн понимал: тем самым он просто стремился избавиться от раздражающей обузы.

Вложив в ножны меч (кажется, в последние дни он правит его так часто, как никогда раньше), Брат отправился в лазарет.

Кэйос был там. Он только что закончил раскладывать мизерные вечерние порции и, прислонившись к стене, оживленно болтал с Бешеным Обернулся, заметил Кэна и приветственно помахал рукой.

Деваться некуда, Клинок подошел.