С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…» - Евлампий Поникаровский

Глава шестнадцатая

Давным-давно окончен бой

Прошло уже четыре десятилетия, как закончилась Великая Отечественная война. Но сколько бы лет ни прошло — война не забудется. А для тех, кто ее прошел как исполнитель, она будет в сердцах до последнего вздоха. Война является к нам в тревожных снах. Она отдается болью старых ран. А то напомнит о себе песней тех далеких лет, то обелиском или памятником на площади или где-то у дороги…

Я переписываюсь со многими еще живыми однополчанами и родственниками тех, кто уже ушел в небытие. Сегодняшние письма, как и треугольнички военных лет, несут на своих страницах радость, волнение, тревогу и боль. Воспоминания… Без конца воспоминания. В одних рассказы о запомнившихся эпизодах фронтовой жизни, в других — раздумья о товарищах, дошедших и не дошедших до края войны, о пережитом и об ушедших из жизни в последние годы.

Но как бы тяжко ни сложилась их жизнь в послевоенный период, фронтовики не пали духом. Подтянув ремни и не редко стиснув зубы, все они принялись за восстановление народного хозяйства, порушенного войной. Да и как не радоваться тому, что мои друзья, однополчане, нашли свое место в жизни и изо всех сил трудились, а многие трудятся и сейчас на благо нашей Родины. Что все они были и есть уважаемые и достойные люди.

Прежде чем поставить точку в повествовании о ратных делах и суровых днях войны, нужно ответить на один вопрос, который непременно задают мне читатели в своих письмах или при встрече где-либо на вечере — о послевоенных судьбах героев книги и их месте в жизни.

Ответ этот начну с себя. Из рядов Советской Армии я был уволен в марте 1946 года. К тому времени в город на юге России, в котором размещалась наша воинская часть, ко мне приехала из Вологды жена с двумя дочками. Откровенно говоря, уходить мне из армии на «гражданку» не хотелось. Военная служба стала моей профессией и моей жизнью. А гражданской специальности я никакой не имел. Работа же секретаря или заведующим хозяйством, которую я выполнял до начала войны, теперь меня уже не удовлетворяла, да и не обеспечивала нормальной жизни семье. Но приказ! Хочешь не хочешь, а ищи себе другое дело. Искать мне другое дело пришлось недолго. В Каменском горкоме партии Ростовской области, куда я обратился на второй же день после увольнения, мне порекомендовали принять должность председателя Горплана. С чем едят эту работу и должность, какой у нее вкус, я совершенно не знал и честно признался в этом. Секретарь горкома партии, выслушав, хлопнул меня по плечу и сказал: «Быть тебе плановиком!» — и тут же порекомендовал учиться в институте.

Я последовал доброму совету, подумав, что не боги же горшки обжигают. И работу в Горплане, хотя и с немалым трудом, скоро освоил. В 1951 году закончил учебу в институте и получил профессию экономиста. Госплан РСФСР направил меня на работу в Забайкалье, Читинскую область.

Забайкалье… Что я, вятский парень, знал об этом далеком для меня крае? Почти ничего. Правда, в школе по географии я кое-какие сведения об этом крае знал. В учебнике по географии было несколько строчек о городе Чите и области. Но с забайкальцами я встретился на фронте в нашем казачьем кавалерийском полку. Хотя полк и родился из ополчения Волгоградской области, но командовали им кадровые кавалеристы. Командир полка капитан Данилевич, начальник штаба полка капитан Поддубный, его помощник лейтенант Горковенко и командир взвода полковых разведчиков лейтенант Кальмин — все они прибыли в полк из Забайкалья. Служили они там в кавалерийской дивизии в неведомой мне Даурии и, хвастаясь, считали себя коренными забайкальцами. Во всех случаях, когда у них заходил разговор о становлении человеческого характера, о воспитании мужества и храбрости у бойца, каждый из них вспоминал Забайкалье. Не могу и не хочу задним числом признаваться в любви к этому далекому краю России, но думаю, что первую искру уважения к кавалерии заронили в мою душу вот эти командиры-забайкальцы.

В читинском облисполкоме, куда я прибыл по направлению Госплана, был назначен заместителем председателя Облплана. Через два года стал председателем, а с 1967 года и до выхода в 1973 году на пенсию заведовал отделом трудовых ресурсов. Несколько раз избирался в партийные органы и депутатом областного совета. Награждался почетными грамотами и медалями.

А теперь вернусь к письмам, к письмам-исповедям моих боевых друзей.

«Пишу, и дрожат от волнения руки. Подумать только, сколько мы пережили, перестрадали, недоедая и недосыпая, промерзая до костей. И… все это в самые лучшие годы жизни. (Из письма минометчика, гвардии старшего сержанта Андрона Руденко, проживающего в Черкасской области.)

Я рад, что после излечения в госпитале попал к вам в батарею. А служил-то в Армии без перерыва с 1939 года, прошел войну и с белофиннами. В Отечественную отступал с войсками из Белоруссии до Москвы, в боях на Волоколамском шоссе ранен. Потом Сталинград, снова ранен, потом Курская дуга — ранен третий раз и вот из госпиталя попал к вам. В общем, в свои двадцать с небольшим лет схватил я лиха под завязку. Каждое ранение я получил в жарком бою. Пришел с войны в порушенное село и приступил трудиться по-гвардейски над его восстановлением. Работал и топором и мастерком, а скоро назначили бригадиром землеробов. Женился на соседской девушке, славно зажили, построили сами для себя дом, этакие хоромы, посадили сад и развели разную живность. Потом стал работать электриком на колхозной электростанции и в больнице. А вот сейчас, хотя и на пенсии и по-прежнему работать не могу — фронтовые раны дали о себе знать, но все-таки тружусь в клубе художником. Орудую кистью и, говорят, неплохо получается.

Помню, как я приехал с войны в свое село Буду Орловецкую. Узнаю, что немцы за связь с партизанами убили отца и двух младших братьев, а дом наш сожгли. Пришлось начинать все заново. Дети мои — сын и дочь тоже около нас, на Черкасчине. Оба имеют уже свои семьи и трудом своим оправдывают наше родительское имя. А мы с бабкой рады этому».

«У меня тоже дрожат от волнения руки и спазмы перехватывают горло, а глаза застилают слезы, когда я развертываю и читаю бесконечно дорогие для меня послания о пройденном, о пережитом, — пишет бывший минометчик Станислав Музыченко. — Мог ли я думать, что через сорок лет, как мы с вами расстались, вы найдете меня и сообщите о себе. Я до глубины души тронут этим и не могу найти слов, чтобы выразить вам за это сыновье спасибо. Рад тому, что хотя бы в письме слышу слова любимого мной человека, обладавшего огромной силой воли и беспредельной любовью к нам, солдатам, силой примера требовавшего от нас подражания. Вот таким вы, гвардии капитан, остались у меня в памяти, и я благодарю судьбу за это. Вы, наверное, не знали, что меня, в числе молодежи, уже после того как вы уволились из Армии, в числе многих однополчан отправили на Восточный фронт для разгрома японцев. Попал я на остров Кунашир Курильской гряды, здесь и пробыл до 1957 года. Из десяти лет службы на Востоке семь лет был сверхсрочником, там же женился и приехал с женой к моим родным в город Смелу, что на Черкасчине.