Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер

Церемония шла своим чередом. Поднявшись на трибуну, директор фонда Льюиса Кэрролла поочередно представлял авторов, кратко передавая их биографии. Когда о книге Ирины было все сказано, Рэмси с прежней яростью продолжил: «очень плохо», что она пригласила на ужин своего «ботаника», но хуже всего, что она продемонстрировала «все недостатки их брака» перед его бывшей женой. Склонившись к ее уху, Рэмси загородил ей представленные на экране иллюстрации из «Фрейм и матч».

— Лоренс всегда был движущей силой моей карьеры, — произнесла Ирина, понимая всю тщетность желания скрыть их ссору. — Вполне естественно, что он здесь.

— Естественно, — проворчал Рэмси, — приглашать на подобные мероприятия только мужа, и точка. А как он с ходу заговорил со мной о финале?

— Он ничего плохого и в мыслях не имел, просто поздравил тебя с тем, что ты смог дойти до самого финала!

Когда директор попросил вынести конверт, Рэмси забубнил ей в ухо громким шепотом:

— Он утер мне нос, а потом еще и пялился на твою задницу, а ты при этом вся…

— Прекрати! — Она старалась сдерживать Рэмси в течение последнего часа, но пытаться его успокоить все равно что заткнуть пальцем прорвавшуюся дамбу. Ирина не выдержала и заплакала.

— Я видел твое лицо, — не смущаясь ни на секунду, продолжал Рэмси. — Такое довольное, светящееся. Пыталась скрыть секреты русским. Ты еще любишь его! Ты еще любишь этого Заумного фаната, а наш брак лишь насмешка!

Публика взорвалась аплодисментами, переходящими в овацию. Ирина вытерла глаза и встала, потянув за собой Рэмси, хотя имя победителя она так и не расслышала. Ей было стыдно за себя, но она с удовлетворением поняла, что это не Джуд, поскольку та стояла и аплодировала вместе с остальными. Сама она с трудом шевелила руками. Ей казалось, что она не сможет радоваться за соперника, но сейчас была искренне рада, что этот кошмар подходит к концу. Овация странным образом затянулась. Ирина огляделась и поняла, что и остальные кандидаты не покидали своих мест. Наконец аплодисменты прекратились, и несколько пожилых гостей сели, остальные же остались стоять. «Ну и пусть», — подумала Ирина и опустилась в кресло.

— Миссис Макговерн, — произнес с трибуны директор, и по залу пробежал легкий смех, — мы уже поняли, что никто не уполномочен получить за вас премию.

Ирина вспыхнула, по телу от макушки до пят пробежала дрожь. Она в панике озиралась по сторонам, чтобы убедиться, что она все правильно поняла. Присутствующие улыбались ей и кивали. Она неуверенно прошла к сцене и поднялась по лестнице. Ей на шею надели сверкающий золотом огромный диск.

— С-спасибо, — произнесла Ирина, наклонившись слишком близко к микрофону, отчего тот загудел.

В голове образовалась пустота. Сейчас она хотела поблагодарить лишь одного человека, поддерживавшего ее все эти годы без надежды на какой-либо приз. Человека, заставлявшего ее верить в свой талант, который после трудного рабочего дня заходил в ее студию, чтобы похвалить рисунки. Среди всей этой толпы был лишь один человек, которого ей не стоило благодарить, если она желала себе добра. Но она совершенно точно не будет благодарить вместо него другого человека, который только что в одиночку едва все не испортил, вследствие чего сам лишил себя возможности услышать теплые слова.

Лоренс держался поодаль от толпы людей, набросившихся на нее с поздравлениями. Когда очередь наконец дошла и до него, он собрался лишь пожать ей руку, как и все прочие, но этого Ирина допустить не могла и крепко прижала его к себе. Она надеялась, что ее покрасневшие глаза можно объяснить слезами радости, но Лоренс пристально посмотрел ей в лицо; прожитые вместе десять лет не прошли даром. Рэмси стоял рядом с ней в позе прислоненного к стулу зонтика. Лоренс, конечно, не схватил его за лацканы, но весь вид его выражал желание это сделать.

— Если ты будешь плохо с ней обращаться, — процедил Лоренс сквозь зубы, — я дух из тебя вышибу. — Коснувшись губами виска Ирины, он вышел из зала.

Сцена в духе рыцарских романов будет дорого ей стоить.

— Ты пьян, — сказала Ирина, когда они вошли в лифт. — Не будем обсуждать это сегодня.

— И когда моя принцесса соизволит возобновить наш разговор?

— Если мы и должны вернуться к этой теме, то сделаем это не раньше возвращения в Лондон. До этих пор, что бы ты ни говорил, я не скажу тебе ни слова.

Ирина осталась верна своему обещанию. Она стойко выдержала несколько попыток Рэмси вывести ее на разговор, и в номере раздавались лишь скрип зубной нити и скрежет зубной же щетки. Затем она стянула с себя платье и чулки и легла в постель. Когда она потянулась, чтобы выключить свет, Рэмси жалобно спросил:

— Даже не пожелаешь мне спокойной ночи, голубушка?

Ответом ему был щелчок выключателя. Как правило, до полного выяснения всех наболевших вопросов сон не шел к ней, но сегодня она провалилась в него, словно упала с высоты небоскреба на тротуар.

На следующий день, в понедельник, Ирина договорилась встретиться с сестрой в кафе, поэтому ушла из номера, когда Рэмси еще спал и не имел возможности подумать о том, сколько бутылок вина было выпито за ужином с ростбифом.

Встреча вдвоем должна была стать компенсацией за то, что не только ее мать, но и Татьяна не явилась на ужин, ведь, как объяснила сестра, это могло быть расценено Раисой как принятие стороны старшей дочери.

К моменту их встречи в «Старбаксе» на Бродвее Ирина не раз поблагодарила судьбу, что та воспротивилась присутствию Татьяны на вчерашнем мероприятии. Сестра была ненадежным союзником и непременно бы рассказала о пьяной выходке Рэмси матери, а это бы еще раз подтвердило правоту составленного ей мнения о муже.

— Выглядишь не очень, — констатировала Татьяна после обычных медвежьих объятий. — Ты ведь победила, как я прочитала сегодня утром в «Таймс».

— Ну, как говорится, победа еще не все. — Ей необходимо подавить желание выговориться; сплетни неминуемо долетят до Брайтон-Бич. — Знаешь, когда получаешь все, о чем мечтала, ощущаешь себя подавленной.

— Разве ты не была бы более подавленной, если бы проиграла?

— Хм… возможно. Капучино? И кексы. Умираю от голода.

Когда Татьяна отправилась за пропитанием, Ирина задумалась о том, что единственным человеком, с которым она бы хотела сейчас поговорить, был Лоренс; для нее оказалось пыткой осознавать, что он в данный момент где-то рядом в городе.

— Хочешь посплетничать? — весело сказала она, когда сестра вернулась. — Лоренс женится.

— Не может быть! На ком?

Ирина нахмурилась:

— Черт. Я забыла спросить.

— Не такая уж и классная сплетня, сестренка. Ну и какие у тебя чувства?

Ирина сделала глубокий вдох.

— Рада за него. Очень рада.

— Уверена? Радостной ты не выглядишь.

— Ну… в этом есть и грустная сторона, — осторожно начала Ирина. Ее желание избежать темы превратит их встречу в фарс. — Теперь между нами все действительно кончено. Эпоха завершилась. Как бы то ни было, она была счастливой.

— Как ты узнала?

— Лоренс присутствовал вчера на вручении премии. Он был в Нью-Йорке, и я его пригласила.

— Представляю, как это выглядело.

— Ничего подобного, — с жаром запротестовала Ирина. — Рэмси адекватный человек, кроме того, мы все взрослые люди. Рэмси даже был рад видеть Лоренса, был благодарен мне, что я его позвала. Они всегда симпатизировали друг другу, болтали о снукере, как в старые времена.

— А как дела у вас с Рэмси?

— Прекрасно, — спокойно ответила Ирина — если уж она начала врать, надо делать это изящно. — Он был на седьмом небе, когда я вчера получила премию. Пел мне дифирамбы перед окружающими. Я даже смутилась. Пришлось сказать ему, что это немного déclassé — хвастаться собственной супругой, но он был так счастлив, что меня не слушал. Обещал, когда вернемся, устроить грандиозный пир.

Он так и сделал, в некотором смысле.

Когда они поднялись, чтобы уходить, разумеется поговорив о Дмитрии, Раисе и детях, Татьяна внимательно посмотрела на сестру:

— И все же я не понимаю. Ты любишь и любима, получила престижную премию, а выглядишь так, словно лежишь на смертном одре. Что у тебя с глазами?

— Это все из-за макияжа. Я вчера сделала подводку и забыла смыть перед сном. Поэтому остались круги под глазами.

— Надо было попробовать молочком!

— Обязательно все сделаю, — пробормотала Ирина, уверенная, что эти круги не удалит никакое молочко.

Когда Ирина вернулась в их номер в отеле «Пьер», Рэмси уже принял душ и упаковал вещи. Кажется, он смирился с ее условием, поэтому говорил не больше, чем она, — то есть молчал. Стоило их взглядам встретиться, как его глаза вспыхивали от гнева. Ирина совершенно не ощущала к нему влечения. Она принялась готовиться к отъезду, сжав челюсти так, что заболела голова. В такси по дороге в аэропорт Кеннеди, при прохождении регистрации в терминале и на борту самолета «Боинг-747» они, следуя новому протоколу, разговаривали только по необходимости с водителем, служащими и бортпроводниками, но друг другу не сказали ни слова. Садясь в десять часов утра по местному времени в «ягуар», оставленный в Хитроу, оба уже настолько смирились с молчанием, что немота стала казаться вполне естественной.