Философская теология: вариации, моменты, экспромты - Владимир Кириллович Шохин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Можно предположить, что координация вышеобозначенных целей, осуществляемых через ковид, и средств, находящихся в его «распоряжении», которые обеспечиваются деятельностью больших международных организаций (ВОЗ обеспечивает нахождение населения Земли в состоянии постоянной паники, Давосский форум – идеологическое ее оправдание через концепцию «великой перезагрузки» человеческого сообщества, Всемирный банк – через точные «предсказания» границ пандемии) и СМИ (не только фиксирующие штаммы, но и «генерирующие» их), владельцы которых окончательно превратились в глобальную власть в мире, контролирующую и правительства, и население, несет все признаки аналогов тонкой настройки. Разумеется, речь идет об аналогах, а не о прямых параллелях: разрушать, как известно, гораздо легче, чем строить, а потому и рушить мир под предлогом его спасения гораздо, конечно, легче, чем рассчитывать скорости расширения и сжатия Вселенной или количества гелия при Большом взрыве и осуществлять эти расчеты, на что способен только Разум нетварный и всемогущественный. Но то, что Гегель называл хитростью мирового разума, который ведет нужным образом тех, кто преследует свои индивидуальные цели, к ведомым ему целям, несомненно (при уточнении того, что это разум не совсем того Провидения, о котором писал великий философ[846]) здесь налицо. Не хватает, кажется, только последней параллели тонкой настройке – в инженерном происхождении самого вируса. Однако даже ВОЗ согласилась, наконец, признать возможность его «утечки» из уханьской лаборатории[847], и решительнейший отказ Китая допустить туда комиссии свидетельствует о том, что эта возможность практически равна действительности. Термин, однако, вводит в заблуждение, поскольку, как все чаще догадываются не только политики, но и вирусологи, речь идет скорее не столько о досадной случайности, сколько снова о «тонкой настройке»[848]. Если это так, то мы имеем дело не с человеческим «мировым правительством», о котором говорят многие, но с таким разумом-волей, которая обнаруживает все признаки сверхчеловеческой и личностной деструктивной и одновременно властной интенциональности. Приведенные выше ее векторы – установки на «зачистку» всех традиционных идентичностей (от историко-культурных до биологических), создание нового мирового (бес)порядка и «нейтрализация» религии, прежде всего христианства – подпадают под оба этих показателя. Отрицать эту интенциональность может только тот, кто (вспомним вновь Цицерона, но также и его последователей) мог бы поверить в возможность сложения «Анналов» Энния или «Энеиды» Вергилия из одних разбросанных по ветру букв без участия автора, а набор «Левиафана» искусностью какой-нибудь обезьяны. На мой взгляд, таковыми могли бы быть разве что только люди, не способные анализировать даже очевидные причинно-следственные отношения как таковые, глубоко верующие атеисты[849] или политики, которым это выгодно.
К таковым, как представляется, не могут принадлежать реальные христиане, мусульмане и иудеи, между которыми вполне мог бы вестись диалог на обозначенную тему. Но, конечно, отнюдь не только на эту. И здесь представляется, что именно философская теология могла бы стать общим знаменателем для реального межрелигиозного диалога, в котором несомненно есть потребность. Прежде всего потому, что нынешний религиозный диалог строится на тех основаниях, которые не позволяют считать его реальным – ввиду того, что инициативная сторона уже не одно десятилетие позиционирует себя как «менее равная» в сравнении с другими и односторонне в этом диалоге заинтресованная[850]. Но также и потому, что ситуация в современном мире такова, что устанавливается такой мировоззренческий код, при котором быть атеистами становится все более престижно, чем верующими.
Так, согласно калькуляциям Э. Ларсена и Л. Уитема, еще в 1998 году из ученых-«естественников», занимающих высокие позиции в Национальной академии наук США, 72,2 % опрошенных идентифицировали себя как атеистов, 20,8 % как агностиков и только 7 % как верующих в Бога[851]. Хорошо известно, что социология – такая научная практика, при которой ответы на вопросы нередко предопределяются формулировками самих вопросов, но нет оснований даже с поправками на это подвергать приведенные цифры очень серьезному сомнению, равно как и полагать, что с тех пор динамика могла существенно измениться в противоподложную сторону. Известно также, что некоторые книги т. н. «новых атеистов»[852] регулярно включаются в списки бестселлеров в номинации нон-фикшн и что эволюционистам удалось очень значительно преуспеть в устранении креационистов почти из всех сфер образования. Верно также, что в среде ученых и особенно «популярных научных мыслителей» охотно цитируются некоторые известные суждения о взаимоотношениях между наукой и религией, смысл которых в том, что религия сегодня уже не имеет прав на существование (по крайней мере для просвещенных умов), поскольку наука давно уже взяла верх. Таковы, например, цитаты из Питера Аткинса, твердо заявившего, что «наука и религия не могут быть примирены, и человечество должно оценивать силу своего дитя и отбивать все попытки к компромиссу. Религия провалилась, и ее провалы должны быть разоблачены. Наука с ее успешно в настоящее время достигнутой компетенцией во всем через идентификацию минимального высшего наслаждения для интеллекта, должна быть признана стоящей на престоле»[853] или из Ричарда Докинза, согласно которому «научная вера основывается на публично проверяемом свидетельстве, а религиозная вера не только не имеет за собой свидетельства, но свобода от свидетельства есть ее радость, выкрикиваемая с вершин крыш»[854].
Тем не менее оппоненты этих и других влиятельных «популярных философов от науки» обнаруживают
