Страшный дар - Екатерина Коути

Конюх не стал сворачивать к колодцу, а направился прямиком в кухню, откуда доносилась предобеденная увертюра: бульканье, шипение, пронзительный скрип вертела, ругань кухарки да скулеж девчонки-судомойки, схлопотавшей оплеуху за плохо начищенный поддон для пудинга.

– Эй, парень! – Из двери высунулась рябая служанка в сбившемся набок чепце. – Вот тебе ведро, давай-ка принеси угля.

Конюх огорченно сплюнул.

– Может, вы мне хоть напиться дадите? Почитай, пять часов в дороге тряслись. И что у вас, окромя меня, некому ведра тягать?

– Как же, была с утра прорва народа. И констебль каждый день захаживал. С месяц тут околачивались, а уж насвинячили как! Золу хоть тачками вывози!

– Во-от! – обрадовался паренек. – Пускай они вам уголь носют, а мне дайте поживиться, чем не жалко.

Служанка вытерла руки о фартук, такой грязный, что жир с него можно было отжимать и продавать.

– Ищи-свищи ветра в поле. Хозяин как вернулся, сразу их погнал отсюда. Небось, чтобы они своим пакостным видом вашей мисс не докучали. – Служанка придвинулась поближе, пропуская мимо ушей призывные вопли кухарки. – А ваша мисс что же, невеста ему аль кто? Я слыхивала, будто миссис Хант в Лондоне помирает, а он тут смотрины устроил?

– Э, нет, – загоготал парнишка, протискиваясь в кухню мимо нее, – наш мистер Линден…

Но какие виды на Агнесс имел их мистер Линден, Ронан уже не услышал.

Значит, сторожа все же были, но отец отослал их всех, чтобы Агнесс не почувствовала себя как в Ньюгейтской тюрьме.

Быть может, это только начало удачного дня?

Проползти под окнами столовой оказалось несложно, тем более что их наполовину закрывали давно не стриженные кусты. Не удержавшись, Ронан поднял голову и увидел стулья, ровным рядом придвинутые к стене. Отец купил большой гарнитур в расчете, что он непременно пригодится, когда он будет давать приемы, но бархатные сиденья с годами не истерлись. Никто на них не присел.

Дверца в сад была приоткрыта – отец расстарался на случай, если его юной гостье захочется подышать свежим воздухом.

Из гостиной доносились голоса, и Ронан замешкался. Они с Нест уговорились, что она попытается отвлечь внимание мистера Ханта, но Ронан только сейчас вспомнил, что в гостиной нет ни одной безделушки, история которой могла бы послужить началом беседы. Матушка не вышивала и не окунала проволоку в воск, чтобы вылепить коралловую ветвь, птицы тоже не вызвали у нее желания выпотрошить их, набить ватой и поставить под стекло. Для любой хозяйки гостиная была чем-то вроде тронного зала, чертогами, где она блистала, и как раз поэтому матушка заходила туда как в карцер.

Какой тут блеск, если она даже говорила осторожно, как если бы слова могли лопнуть и ядом растечься по языку…

Поначалу соседки приезжали к ней с утренними визитами, но после того, как она пролила чай на подол супруги мэра, визиты моментально сошли на нет. Еще долго Ронан не мог смотреть на стену над диваном, куда отец швырнул чайник. Все казалось, что бурое пятно проступит сквозь новые обои. Если бы матушка вовремя не пригнулась…

Но Агнесс опять проявила смекалку и предложила сыграть на пианино, а мистеру Ханту поручила переворачивать нотные листы. Ноты она тоже захватила с собой, каким-то чудом уместив их в крошечной вязаной сумочке. Пианино обиженно жалось в углу, как породистый пес, которого почему-то заперли в конуру. Не настраивали его лет этак десять, и Ронан ожидал услышать дребезжание и скрип, но, как только Нест пробежалась пальцами по клавишам, инструмент послушно замурлыкал, словно умоляя, чтобы гостья не прекращала его ласкать…

Пока Нест музицировала, отвлекая обоих мужчин, Ронан в один прыжок проскочил мимо гостиной и приблизился к кабинету. Как хорошо, что отец пока что молчал. Если бы он заговорил, Ронан бросился бы на него с кулаками… или побежал бы прочь.

И в кабинет дверь тоже не была заперта. Видимо, мистер Хант не допускал мысли, что кто-то посмеет прокрасться в его святая святых… Но о другой причине Ронан догадался, стоило ему переступить порог. В самом деле, разве отец оставит ларец с бумагами на самом видном месте? Должно быть, так тщательно его спрятал, что уже не опасается воров. Если, конечно, не спалил бумаги сразу после побега жены… Но этот вариант Ронан отмел сразу же. Во-первых, если отец хранил их столько лет, значит, они представляют какую-то ценность. Во-вторых, в таком случае Ронану оставалось бы только умереть на месте, но пока это не входило в его планы.

На всякий случай поиски он начал с камина – заглянул в дымоход и наугад потыкал в потемневшие кирпичи, надеясь, что один из них подастся назад. Но кроме чугунной решетки, неровной от наслоений копоти, ничего интересного в камине не нашлось. Обернувшись, Ронан с тоской обозрел стеллажи с книгами, тянувшиеся вдоль стен и поднимавшиеся на антресоли, куда вела резная лесенка. Если тайник за ними, то можно весь день убить, вытаскивая их одну за другой. Суровые, безликие, все как одна в темных кожаных обложках, книги стояли так плотно друг к другу, что уже слиплись в единую бесформенную массу, и достать их с полки можно было разве что кайлом. Их Ронан решил оставить напоследок.

За дверью послышались шаги. Ронан пригнулся, затаил дыхание… Но это была всего лишь служанка, спешившая в гостиную с подносом, на котором дребезжали чайные чашечки. Повезло. Насколько еще хватит удачи, Ронан не мог предположить, но ему показалось, что она истончилась настолько, что расползается по волокну. Он бросился к отцовскому столу, заваленному кипами бумаг, и наугад открыл самый просторный ящик, единственный, куда мог поместиться ларец. Но ларца и там не оказалось!

Зато на выстланном черным сукном дне ящика лежала трость. Ждала Ронана. Ждала все это время…

В удушливом запахе сафьяна от кресел вдруг проступили нотки гари. Тени на стенах налились красным и задергались, и Ронан до крови прикусил нижнюю губу, как во время наказаний. Когда отец его бил, он всегда молчал. Нутром чуял, что за крики отец ему не то что добавит – просто размозжит голову о ближайший дверной косяк. Впрочем, как раз в этом Ронан был с ним заодно. Наверное, крик он тоже перенял от матушки. А когда кричала она, кричала отрывисто, по-звериному, словно у нее горло наизнанку вывернется, Ронану хотелось заткнуть уши так крепко, чтобы пальцы встретились внутри головы… Сам он, наверное, так же жутко заорал бы, если бы попробовал. Хорошо, что никогда не пробовал. Даже в детстве.

Не вскрикнул Ронан и сейчас, когда дверь тихонько скрипнула и приотворилась на узенькую щелочку, не шире лезвия ножа, – кто-то заглядывал в кабинет, выжидая, прежде чем ворваться и обличить незваного гостя. Не успев даже ящик закрыть, Ронан кубарем откатился к окну и спрятался за шторой.