Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Жирный парень покачал головой и улыбнулся.

— Ну, я рад, любезный друг, — сказал Самуэль. — Что, вы употребляете какие-нибудь крепкие напитки?

— Изредка почему не употреблять; но вообще я лучше люблю поесть.

— Так, как мне бы следовало догадаться; но я, собственно, хотел вам предложить какой-нибудь стаканчик для полирования крови… для того, то есть, чтобы согреть немножко свои кости; но вы, как я вижу, неспособны чувствовать холод.

— Никогда, — подхватил жирный парень; — да вот и теперь, с вашего позволения, не мешало бы, так сказать, стакан хорошенькой настоечки.

— Ой ли? Мы вас попотчуем и виски для первого знакомства. Пойдемте.

За буфетом «Голубого льва» жирный толстяк, не мигнув и не поморщившись, залпом проглотил огромный стакан виски. Такой подвиг значительно возвысил его во мнении столичного слуги, и мистер Уэллер немедленно последовал его примеру. Затем они пожали друг другу руки и пошли к тележке.

— Вы умеете править? — спросил жирный парень.

— Горазд был в старину, не знаю, как теперь, — отвечал Самуэль.

— И прекрасно, извольте получить, — сказал жирный парень, вручая ему вожжи и указывая на дорогу. — Путь гладкий, как стрела: не ошибетесь.

С этими словами жирный парень улегся вдоль телеги подле трески и, положив под голову, вместо подушки, бочонок с устрицами, немедленно погрузился в сладкий сон.

— Вот тебе раз, навязали на шею славного детину! — воскликнул Самуэль. — Он уж и храпит, провал его возьми! — Эй, ты, молодой лунатик!

Но и после троекратных возгласов молодой лунатик не обнаружил ни малейших признаков присутствия сознания в своем тучном организме.

— Делать нечего, пусть себе дрыхнет.

Проговорив эту сентенцию, мистер Уэллер сел на облучок, дернул вожжами и погнал старую клячу по гладкой дороге на Дингли-Делль.

Между тем мистер Пикквик и его друзья, сообщившие деятельную циркуляцию своей крови, весело продолжали свой путь по гладким и жестким тропинкам. Воздух был холодный и сухой, трава заманчиво хрустела под джентльменскими ногами, седые сумерки приближались с каждой минутой — все это, вместе взятое, со включением приятной перспективы отдыха и угощений на гостеприимной мызе, сообщило самое счастливое настроение мыслям и чувствам беззаботных джентльменов. Прогулка на уединенном поле имела столько поэтических сторон, что ученый муж был бы, пожалуй, не прочь скинуть шинель и даже играть в чехарду с пленительным увлечением резвого юноши, и если б мистер Топман предложил ему свою спину, мы нисколько не сомневаемся, что мистер Пикквик принял бы это предложение с неподдельным восторгом.

Однако ж мистер Топман, вопреки ожиданиям, был далек от подобной мысли, и почтенные друзья продолжали свой путь степенно, с философским глубокомыслием рассуждая о многих назидательных предметах. Лишь только путешественники повернули в просеку, которая должна была по прямой линии привести их на Менор-Фарм, перед ними вдруг раздался смешанный гул многих голосов, и, прежде чем можно было догадаться, кому принадлежат эти голоса, они очутились в самом центре многочисленной компании, которая, по-видимому, ожидала прибытия столичных гостей.

— Ура! Ура! Ура!

Так голосил старик Уардль, и ученый муж мгновенно понял, из чьей груди выходили эти звуки.

Компания в самом деле была многочисленная. Прежде всего красовался в ней сам мистер Уардль, обнаруживший с первого раза энергичные признаки разгула и совершенного довольства самим собою. Потом, были тут мисс Арабелла и верный ее спутник, мистер Трундль. За ними, наконец, выступали стройным хороводом мисс Эмилия и около дюжины молодых девиц, гостивших на мызе по поводу свадьбы, которая должна была совершиться на другой день. Все были веселы, счастливы и довольны.

При таких обстоятельствах церемония представления совершилась очень скоро, или, лучше сказать, представление как-то последовало само собою, без всяких предварительных церемоний. Минут через десять мистер Пикквик был здесь как дома, и на первый раз с отеческой нежностью перецеловал всех девиц от первой до последней. Некоторые, однако ж, нашли, что старикашка чересчур назойлив, и когда вся компания подошла к плетню, составлявшему изгородь усадьбы, одна молодая девушка, с миниатюрными ножками, обутыми в миниатюрные ботинки, никак не соглашалась перелезть через плетень, пока будет смотреть на нее мистер Пикквик, и на этом законном основании, приподняв на несколько дюймов свое платье, она простояла минут пять на камне перед плетнем до тех пор, пока столичные гости вдоволь не налюбовались ее редкими ботинками и ножками. Мистер Снодграс, при этой переправе, предложил свои услуги мисс Эмилии, причем каждый заметил, что переправа их продолжалась слишком долго. Мистер Винкель между тем хлопотал около черноглазой девушки в миниатюрных меховых полусапожках, которая по-видимому, боялась и кричала больше всех, когда ловкий джентльмен пересаживал ее через плетень.

Все это было и казалось удивительно забавным. Когда, наконец, все трудности переправы были побеждены без всяких дальнейших приключений и компания выступила на открытое поле, старик Уардль известил мистера Пикквика, что они только что ходили ревизовать мебель и все принадлежности домика, где молодая чета должна была поселиться после святок, причем жених и невеста стыдливо потупили головы и зарделись самым ярким румянцем. В эту же пору молодая девушка с черными глазами и меховыми полусапожками шепнула что-то на ухо мисс Эмилии и бросила лукавый взгляд на мистера Снодграса, причем Эмилия, румяная как роза, назвала свою подругу глупой девчонкой, а мистер Снодграс, скромный и стыдливый, как все великие гении и поэтические натуры, почувствовал в глубине души, что кровь чуть ли не прихлынула к самым полям его шляпы. В эту минуту он искренне желал, чтоб вышеупомянутая девица с черными глазами, лукавым взглядом и меховыми полусапожками удалилась на тот край света.

И уж если таким образом все катилось как по маслу на открытом поле, можно заранее представить, какой прием нашли столичные джентльмены уже в пределах счастливого хутора, под гостеприимной кровлей старика Уардля. Даже слуги и служанки растаяли от удовольствия при взгляде на добродушную фигуру ученого мужа, а мисс Эмма бросила полугневный и вместе с тем пленительно-очаровательный взгляд на мистера Топмана, причем озадаченный джентльмен невольно всплеснул руками, и радостный крик сам собой вырвался из его груди.

Старая леди сидела в праздничном костюме на своем обыкновенном месте в гостиной; но видно было по всему, что она находилась в чрезвычайно раздраженном состоянии духа, и это естественным образом увеличивало ее глухоту. Она не выходила никогда из своей степенной роли и, как обыкновенно бывает с особами ее преклонных лет, сердилась почти всякий раз, когда молодые люди в ее присутствии позволяли себе удовольствия, в которых сама она не могла принимать непосредственного участия. Поэтому теперь она сидела в своих креслах, выпрямивши насколько могла свой стан, и бросала во все стороны гордые и грозные взгляды.

— Матушка, — сказал Уардль, — рекомендую вам мистера Пикквика. Вы ведь помните его?

— Много чести и слишком много хлопот, если ты заставишь меня помнить обо всех, кто здесь бывает, — отвечала старая леди с большим достоинством.

— Но вы еще недавно, матушка, играли с ним в карты. Разве забыли?

— Нечего об этом толковать. Мистер Пикквик не станет думать о такой старухе, как я. Можешь оставить его в покое. Никто, разумеется, не помнит и не заботится обо мне, и это в порядке вещей.

Здесь старая леди тряхнула головой и принялась разглаживать дрожащими руками свое шелковое платье серо-пепельного цвета.

— Как это можно, сударыня! — сказал мистер Пикквик. — Чем, позвольте спросить, я имел несчастье заслужить ваш гнев? Я нарочно приехал из Лондона, чтоб удостоиться вашей беседы и сыграть с вами партию в вист. Мы с вами должны показать пример этой молодежи и протанцевать в ее присутствии менуэт, чтоб она поучилась уважать стариков.

Старая леди заметно повеселела, и черты ее лица быстро прояснились; но чтоб сразу не выйти из своей степенной роли, она ответила довольно суровым тоном:

— Не слышу.

— Полноте, матушка, — сказал Уардль, — мистер Пикквик говорит громко, и у вас есть слуховой рожок. Не сердитесь на нас. Вспомните Арабеллу: бедняжка и без того упала духом. Вы должны развеселить ее.

Не было никаких сомнений, что старая леди расслышала ясно слова сына, потому что губы ее дрожали, когда он говорил. Но старость, как и детство, имеет свои маленькие капризы, и почтенная мать семейства не хотела сразу отстать от своей роли. Поэтому она принялась разглаживать свое платье и, повернувшись к мистеру Пикквику, проговорила:

— Ах, мистер Пикквик, молодые люди теперь совсем не то, что прежде, когда я сама была молодой девицей.