Третья истина - Лина ТриЭС

— И этого Джона Дарема, капитана, так никто больше не повстречал?

— Тише. Нет. Никто.

— Но что же, что могло случиться, если еще утром их видели? Может быть, они столкнулись с чем-то страшным, испугались и бросились в море?

— Любая, самая таинственная трагедия могла разыграться на этом судне. Посмотри, если не трудно, который час.

— Уже семь. Удивительные люди, даже мои вопли их не разбудили. — Саша оглянулась. Всего в комнате подземного помещения с низким потолком вместе с ними было человек десять. Печи не было, но воздух, казалось, вибрировал, нагретый дыханием.

О, надо знать Виконта, чтобы понять: несмотря на то, что он практически целую ночь рассказывал ей истории, то есть занимался тем, что она больше всего на свете любила, он здорово недоволен всем происходящим и, как это ни печально, ею тоже. Непослушанием или явной радостью от встречи с «товарищами»… Не спросишь ведь, когда он такой, закрытый… Вот и рассказывал не как всегда, ни разу не обратился по имени: «понимаешь, Саша?» Или: «Представь, Александрин!» Или: «Приготовься Сашенька, сейчас самое главное!» И слова для рассказа выбирал какие-то суховатые. Эх!

Вчера, когда их отправили сюда — «отложить разговоры до утра!», — Саше показалось, что спать в такой комнате и в большой компании довольно забавно. Да и устала она порядочно, треволнения дня завершились бурной встречей и ликованием по поводу возвращения комиссара, товарища Ступина, из «ада». Хлопали по плечам, жали руки, обнимали. Саша с удовольствием и возбуждением вслушивалась в слова: «командир», «комиссар», «доложить в штаб», «смена постов». Она была горда Виконтом и охотно делилась со всеми желающими подробностями освобождения комиссара, пока не последовал тот самый приказ: «Разговоры до утра. Утром — к командиру». Виконт, как только они пришли, и Саша расположилась с рассказами у поваленного ствола большущего дерева, осведомился, где у них вода и отошел умываться, и умывался долго, на холоде, не обращая внимания на разговоры. Отправился в какую-то землянку, пробыл там с полчаса и вышел без ненавистной Саше русой бородки. Пусть она густая и мягкая, но, по Сашиному мнению, портит вид, он роднее без нее. Вот тут бы со спокойной и легкой душой — наконец-то у своих — отложив собственные водные процедуры на утро, и поспать бы Саше в той самой комнатке, на десятерых. Все так доброжелательно их встретили, с таким восхищением отдали должное и смелости Виконта, и ее, Саши, героическим действиям, что она наполнилась симпатией к ним по самые уши. Но не тут-то было. Виконт внимательно и даже настороженно оглядел помещение, уселся около стенки и довольно сухо заявил, что спать его лично совершенно не тянет, но она, ребенок, может спать, сколько заблагорассудится, хотя ему вспомнилось кое-что о Летучих голландцах и вряд ли найдется другое время о них погово-рить. Разве могла она уснуть после этого? Сначала боролась со сном, а потом вошла в такой азарт, что ему приходилось сдерживать ее громкие возгласы и комментарии.

Все-таки, она отдохнула и, как ни странно, чувствовала себя довольно бодро. Однако нежеланный момент неотвратимо приближался. Саша недаром так оттягивала основательное умывание. Многие слабости ей удалось в себе подавить, но только не боязнь холодной воды. И утром она сильно замешкалась с умыванием, осторожно протирая лицо влажными руками до тех пор, пока сзади нее насмешливо не заметили:

— Ты, ровно девчонка. Красоту боишься спортить, что ль?

Пришлось со всего размаху бросить в лицо полную пригоршню. Тот, который сказал ей насчет воды, не уходил, ждал пока она доумывается, а на обратном пути в помещение пошел рядом и обратился по-свойски:

— А я думал-думал и придумал: точняк, бунт на корабле случился. Фактически! Они куда плыли? Обратно под власть богатеев? А тут, на корабле — свои допекли. Не иначе, с теми рыбаками стакнулись, классовую солидарность проявили, офицеров порезали — и в воду! А те рыбаки, опять же, в классовую солидарность, не выдали — видали их, де мол, утром, а потом куда девались— невдомек! Лихо?

Его маленькие карие глазки радостно блестели, все лицо выражало простодушную уверенность в собственной правоте.

— А вы как все это знаете? Подслушивали, что ли?

— Подумаешь, тайна, а почти никто и не спал, обсудили уж поутру, все похоже думаем. Не каждую ночь же такое! Соскучились все по развлечению, а тут… Не шевелились, чтоб не умолк, и от интереса затаились. Здорово, еще сто раз бы послушал… Я прежде про всяких сыщиков сколько знал! Нат Пинкертон, а еще Шерлок Холмс. И сам разгадывать мастак, видал, как я раскусил?

— И ничего не раскусил, — сердито ответила Саша. Так вот почему ее крики никого «не разбудили». Некого было будить. — Если так, куда же матросы с корабля делись? И потом, среди морских офицеров, знаете, какие герои бывали? Вот Крузенштерн, например, а еще Нахимов, Ушаков, Макаров… Они все о матросах заботились. А вы сразу — резать.

— А он сам-то, дядька твой — из капитанов? Я догадался. А может и вовсе просвещенный, из морского ведомства? Чересчур гладко докладает. А говорили, он свой братишка. Беляка шлепнул… А?

— Вас как зовут? — вместо ответа спросила Саша.

— Жоркой…

— Жорж? Неприятно…

— Новое дело! Чего тут неприятного? Вот, чудак! Ну, пускай Егор …

— Так. Егор лучше. Знаете, Егор, у вас так звучит, что «просвещенный» не может быть «своим». Вы не правы. Это просто значит, что у человека культура и образование проникли в самую плоть и кровь. А этого палача он действительно убил. Левой рукой!

— Да, наподобие… Ступин разъяснил, что такие нужны революции…

Выговаривая Егору, Саша буквально впилась взглядом в показавшегося у землянки высокого человека. Ужасно знакомый! И вдруг, сорвавшись с места, даже немного оттолкнув настроившегося на философский лад Егора, она подбежала к высокому.

— Дядя Гриша! Ой! Вот так встретились! Дядя Гриша! Вот она — я!

Григорий Трофимыч, а это был именно он, сначала, не узнавая, посмотрел на Сашу, а потом звучно хлопнул себя по бокам:

— Ба! Точно, Саня! Как говорится, гора с горой не сходятся… С неба ты, что ли свалилась? Родственники близко, или как?

— Да мы же вчера со Ступиным пришли, — она не задумалась над тем, что ей — «мальчику», пришел конец, так была обрадована встречей.

— С комиссаром? Докладывали — парень с мальчишкой… Ах ты ж! Вот теперь смекнул. От тебя-то всякой чудасии ждать можно, извиняюсь за выражение. Саня! Лихой казак! А с тобой кто ж? Может, Тонька переодетая? — Трофимыч добродушно загрохотал.

— Нет, что вы, Тоня — в Луганской!

— Так про тебя ж, — Валентин узнал случайно, — говорили, что отец, осатанев, из дома выставил и аккурат в Луганскую снарядил? Признаю, в этом и наша вина была. Пострадала ты, Саня, за мировую революцию, а не за понюшку табаку. Так кто ж тебя ведет? Случайный кто?

— Вы же знаете его! — она немного помедлил, — Я с Полем.

— Какой такой Поль? Неужто, Шаховской? Да нет! Быть того не может. Невозможно это… Ни в какие ворота не лезет…

Невозможный Шаховской вышел на крыльцо в рубашке без куртки и крикнул:

— Сашка, постреленок! Куда ты запропастился? Мы уже приглашены к здешнему военачальнику. Что за разговоры…

Он равнодушно скользнул взглядом по Григорию Трофимовичу, смотревшему на него, как на привидение. Только на секунду Саше показалось, что взгляд Виконта вспыхнул насмешкой и разочарованием.

— Точно… Павел Андреевич… Хоть через плечо по старорежимному плюй.

— Вы меня знаете? Откуда, интересно?

— Санечка вот меня сразу признала!

— Тише, тише, вы что, и ЕГО знаете, Сашу?

— Чего со мной-то в прятки играть?

— Поль! Это же дядя Гриша!

— Ах, дядя Гриша! Какой Гриша?

— Ну, Григорий Трофимович. Он у них… Курнаковых… работал в саду, неужели не помните?

— Приходится вспомнить. А вы молодцы оба. Здравствуйте, Григорий. Вот и знакомого встретили. Ну, проводите нас в штаб, или как это у вас называется?

— Ко мне идем, я и есть командир.

— Да, дядя Гриша? Это справедливо. Лучше вас я большевика не знаю.

— Хватила! А товарища Севера позабыла что ли? В Питере он.

— …дядя Север… все наши… А Ваня где?

— Ваня с Деникиным расправляется.

— С Антоном Ивановичем? — уточнил Виконт и, не дожидаясь ответа, прибавил: — Поторопитесь, если вам не трудно, Григорий. Вы что-то хотели уяснить для себя о нас. Прошу.

Саша оглянулась и наткнулась на его холодный, отчужденный взгляд. Трофимыч закивал:

— Так я же… Ну, идем, идем, у меня поговорим.

— Без девочки, — сказал Шаховской.

— Поль, ну пожалуйста! — стараясь не терять своих позиций, проговорила Саша. — Я пойду с вами. Дядю Гришу встретили…

— И то. Идем, конечно, Санюша. Что вы, Павел Андреевич, что за тайны? Чаю попьем.