Записки русского изгнанника - Иван Беляев

Наконец, я понял, в чем дело. В Хотине они захватили отца. Заботливая мать привела все в порядок и взяла необходимые вещи, и они всей семьей сели в автомобиль, чтобы пуститься в обратный путь. Дорогой Гримальскому пришло в голову показать маме удивительно живописный обрыв, но на спуске автомобиль соскользнул с дороги и покатился в пропасть, где разбился вдребезги… Отец, дети и шофер спаслись чудом, но милой, чудесной женщине при падении автомобиль буквально отсек голову… Обезумевший шофер скрылся, а остальные были подобраны проезжими.

— Это я убил маму, — повторял несчастный, вне себя от отчаяния. Он был ее любимец и сам был влюблен в нее без ума. Что делалось на похоронах, я отказываюсь повторять. Несчастный муж, сидя в алтаре, рыдая, повторял: «Боже мой, за что, за что?..»

Этим не кончились несчастья этой чудной семьи. Уже в изгнании наши поселенцы сообщили мне остальное. Когда ворвались большевики, они убили сына, и несчастный отец бросился с моста в Днестр. Что сталось с его девочкой и младшим сыном, они не могли сообщить мне. С тяжелым сердцем распрощались мы с Атаками и сели в поезд, уходивший в Киев. Там жила семья одного из офицеров дивизиона, служившая всем нам постоянным приютом.

Тетя Туня

— Зайка! Боже мой, вернулся!..

— Алечка моя! Как ты?

— Я — слава Богу. Только очень переволновалась за тебя. Ведь там, в Петербурге, все вверх дном!

— Да, там совсем плохо. Но, слава Богу, мне удалось провести приказ о производстве…

— Заинька мой — генеральчик!

— Подробности потом, сейчас беру экипаж и лечу к тебе.

И вот мы уже в большой уютной комнате, оба на кушетке, крепко держа друг друга за руки.

— Ну, как твои хозяева?

— Прелестные! Тут, кроме меня, столуется еще казачий сотник, она в нем души не чает, и он уговаривает Томашевского пробиваться с ним на Дон. Останутся одни женщины и Ежик их сынишка. Ну, теперь рассказывай про свои приключения.

— Это был ряд чудес… С вокзала я приехал прямо к Махочке. Она запирала квартиру, Ангелиночка уже в монастыре вместе с Лилей. Она не могла забрать вещей, все остается там: в городе нет подвод. Феклуша с Саничкой должны уехать в деревню. Дивы давно уже нет, ее брат и сестра увезены неизвестно куда с корпусом и институтом. Я бросился в штаб. «Вы попали вовремя, — сказал мне маленький штабс-капитанчик, сидевший на этом столе. Я попытаюсь вытащить ваше производство из вороха завалявшихся бумаг. Приезжайте завтра ровно в 3 часа, иначе будет поздно.»

На другой день я бросился опять туда…

— Беляев Иван Тимофеевич?

— Он самый!

— Вот ваше производство! Так это ваша тетя Генриэтта Ивановна Эллиот?.. Ведь она была музыкальной учительницей моей жены, которая знала и вас, и всех ваших братьев. Она рожденная Сушенкова, дочь петербургского брандмейстера.

— Как же, я хорошо ее помню, она часто бывала у нас!

— Когда она услыхала вчера ваше имя, всплеснула руками: «Это был ее любимец, — говорила она, обожание его тети. Из всех братьев он поражал своим удивительным благородством. Сделай для него все, ради меня, ради его милой тети!»

Я был тронут до слез. Это было последнее благословение от моей милой тети Туни!.

— Поистине это чудо Господне!

— Это чудо! За нас молятся, Алечка, не бойся ничего! Господь за нас.

…Я сразу купил себе погоны и поехал повидать родных. Елизавету Андреевну я застал у графини Голенищевой-Кутузовой, ее тети, они живут вместе. Младшие оба с нею, Ася эвакуирован в Новочеркасск с юнкерами. Бедняжка ждет Володю… говорят, немцы отпускают пленных. Видел Марию Николаевну, она ждет Тиму. Мы с ней простились очень нежно. Был у Зои, от нее уехал поздно ночью. Кока болен на дому. Сережина семья собирается на юг. Утром я был уже на вокзале.

— Узнаете меня? Я писарь Мошенский, — сказал мне кассир, — вот ваш билет, я отложил его, заметив вас вчера в кассе. Билеты нарасхват, это был последний — все спасаются, пока не поздно!

Я горячо поблагодарил его. «Ангелы Божии охраняют мой путь!», — подумал я.

В поезде все места были заняты и перезаняты. Мне удалось пробиться к окну и ко мне непостижимым чудом пробрались только что выпущенные в дивизион прапорщики Андрович и Ташков, брат адъютанта. Наконец, поезд тронулся. Миновал роковое Дно и Псков, где все походило на разгромленный врагами край. На станции Верро функционировал вокзал. Мы попытались достать там по стакану чая, за который чуть не поплатились жизнью.

Маленький и юркий Андрович подлетел к прилавку и, обернувшись ко мне, крикнул: «Ваше превосходительство, чай есть, но сахару нету.» Тотчас вокруг нас сомкнулись ряды наполнявших вокзал гусар 6-го полка.

— А позвольте узнать, господин генерал, вы теперь какому правительству подчиняетесь? — обратились ко мне два бравые ундера.

— Новому или старому?

— С последним приказом Государя, — отвечал я, — все мы перешли в подчинение новому правительству.

— Так почему же вверенные вам господа офицеры не исполняют приказа о титуловании начальства по чинам?

Это несвоевременное усердие Андровича чуть не погубило нас всех.

— Слушайте, я вижу, что вы старый служака. Наверное, служите лет шесть, но не позабыли еще сколько раз вам приходилось стоять под шашкой за ничтожную путаницу в обращении к старшим?

— Что верно, то верно! Уж сколько только мне приходилось выстоять за всю эту словесность.

— Ну вот, а теперь вот этого желтоусого птенчика после семи лет корпуса и пары годков юнкером научили, наконец, так, что когда после он уже видит генеральский погон, то забывает все на свете… А сейчас, говорят, все по-новому. Так разве можно на него обижаться, что он рявкнет некстати — Ваше превосходительство!

— И это вы изволили сказать чистую правду! А вот только вот что еще раз спрошу я вас: как это будет ваше имя и фамилия?

— Пожалуйста, — меня зовут Иван Тимофеевич Беляев.

— Вот и спасибо! Вот уже и спасибо за такое слово… А то у нас, куда ни сунься, всюду фончики да барончики… А это же и по разговору видно, что русская душа. Вот только сняли бы вы эти погончики да лампасики, так мы бы с вами всюду пошли!

— Дорогой мой, я не только погоны и лампасы, да и штаны поснимаю, если вы повернете со мной на врага. А на внутренний фронт, против своих, не ходил и не пойду, так вы меня уж увольте!

— Ну, спасибо вам за чай и за сахар, — обратился я к своим спутникам. — На сегодня на всех нас довольно!

Дивизион стоял на Вольмаре. Офицеры, всей кучкой, были в тяжелом настроении. 12-я Армия видимо разложилась. Командовавший армией генерал Юзефович делал все по приказу революционного комитета. Все было полно арестованными контр-революционерами, как говорили, многих вывели в расход.