Институт моих кошмаров. Здесь водятся драконы - Алиса Дорн

— Можно, — согласился Мор. В голосе ничто не выдавало его эмоций, он оставался таким же мягким и вкрадчивым. — Наташа. Которая не могла назвать свое истинное имя…

Черные глаза затягивали. Как подводное течение, как зыбучие пески. Я поняла, что мне сложно сосредоточиться, не из-за паники, а…

— Наталья Николаевна Соколова, — медленно, почти по слогам произнес он. — У тебя странное имя.

Обычное. Даже распространенное. Только не для тех мест, откуда он родом.

Отвернуться я не могла. Я моргнула, но темнота не отпускала.

А откуда он, кстати, узнал мое полное имя? Диз? Он предупреждал…

«О чем?» — спросила я себя, не дождавшись окончания фразы.

Но, боюсь, этот вопрос стал моей последней осознанной мыслью. Откуда? Разве это было важно? Странное оцепенение пришло вместо страха; мне уже было все равно.

— Ты хотела помочь дракону? Не думаю, что ты сможешь, — он уже мертв. Но ты можешь помочь мне. Хочешь? — предложил Мор.

Я посмотрела в черные глаза и благодарно улыбнулась.

— Конечно.

«Не переборщи с воздействием, к полуночи она должна быть в сознании». Это были последние слова, которые я запомнила. Были и другие, был тихий, бархатный голос, объяснявший мне что-то, но смысл ускользал.

Мне всегда казалось, что это такой дурацкий совет: будь собой. Что это вообще значило? Как следовать ему, когда ты сам не до конца понимаешь, кто ты? Какой ты? Как можно быть собой, если за восемнадцать лет жизни ты и сам не до конца понял незнакомца в зеркале?

А если ты с ним знаком — как можно быть собой, зная все свои недостатки, всю ту неприглядную правду, которую люди скрывают не только от других, но и от самих себя? Где взять смелость, чтобы принять ее, принять себя, полностью и без оговорок?

Мне всегда казалось, что быть собой — это трудно.

Я ошибалась.

Оказалось, легко. Не прикладывая усилий или, наоборот, идя на всё, чтобы скрыть себя, изменить, хотя бы в чужих глазах… Мы — это всегда мы. Даже когда искажаем правду о себе. Даже если не знаем ее до конца.

Чтобы осознать это, мне всего лишь понадобилось перестать быть собой.

Не было больше глупой и безрассудной (нет, не безрассудной. Безрассудство слишком похоже на храбрость, а отваги в ней не было ни на гран. Только копившееся годами отчаяние и упрямое нежелание повторять свою ошибку, которая и ошибкой-то не была) девочки Наташи с ее нелепыми страхами и еще более нелепыми мечтами. На ее месте осталась только пустота.

А каждая пустота желает оказаться заполненной.

Канцелярский нож разрезал кожу так же легко, как вспарывал землю…

В холодной равнодушной темноте мир сузился до одной точки. Он. Пугающий. Притягательный… Живой. Он был полон огня и магии, и пустота знала, что только он сумеет утолить ее голод. Но он не спешил. Бросал ей крохи, как кидают подачку послушной собаке, выполнившей очередной трюк. А пустоте и этого было достаточно. Почти достаточно; каждого нового приказа она ожидала еще сильнее предыдущего, но знала, что навсегда ее сможет наполнить только один. Последний. И терпеливо ждала.

Слизнуть лезвием проступившие капельки крови и обмакнуть нож в золото. Две жизни, две силы, две части заклинания. Третья добавится к ним позже…

Он не объяснял, зачем ему это, только дал инструкции и велел их запомнить. А пустота не задает вопросов. Ей без разницы, лишь бы он был доволен.

Узор на земле становился все сложнее, с каждым порезом сила уходила из тела и скапливалась в магическом круге…

То, что было Наташей, наверное, рассмеялось бы, узнав печать. То, что заняло ее место, почувствовало только удовлетворение: оно справилось. Выполнило приказ.

Приходила в себя я тяжело. Вначале, как ни смешно, было слово. Имя. Наташа. Я — Наташа. Наталья Николаевна Соколова, дочь Марины Толмачевой и Николая Соколова. Не пустота. Не что-либо еще. Наташа. После этого осознания мозг стал потихоньку включаться.

Первым вернулось обоняние: влажная хвоя, свежеразрытая земля… кровь. Сразу вспомнился рассказ Софии, и я мимолетно понадеялась, что меня не прикончили и не закопали. По крайней мере, безумная жажда вроде не чувствовалась, убить тоже никого не хотелось… Нет, кого-то хотелось, но я не знала кого.

Вторым — зрение. Которое не очень помогло, потому что в отличие от магов в темноте я видеть не умела. Прямо перед носом, правда, можно было различить ковер из сосновых иголок; я резко дернулась, пытаясь сесть, и взвыла от боли. А вот и ощущение собственного тела появилось. Без которого я могла бы обойтись.

Было больно. Нещадно раскалывалась голова, конечности затекли, а в и без того пульсировавшие болью запястья впивалась грубая веревка. Мокрая грубая веревка, что неприятнее.

От дискомфорта частично вернулись воспоминания, и я громко выругалась. Так, слух тоже на месте, уже хорошо. А вообще — поздравляю, Наташа! С поступлением в чуть ли не единственный вуз в мире, где в процессе учебы можно принять самое что ни есть активное участие в жертвоприношении! Если выживешь и решишь получать второе высшее образование, пожалуйста, отнесись к выбору университета с большей ответственностью.

Вместе с телом постепенно просыпалась и злость. На себя — за то, что не послушала разумные доводы, на Мора — по множеству причин (начиная с самой очевидной: кто этого психа вообще пустил учиться?), на администрацию ГООУПиОАатСДиРН с ее безумными играми, на Охотников (при чем здесь они? Я начинала подозревать, что они всегда при чем-то)… Рывком принимая сидячее положение, я обнаружила недалеко от себя начерченный золотом круг призыва. Сколько ж можно…

Замечательно, Наташа. Значит, тебя все-таки решили использовать в ритуале вместо Ребекки. Судя по состоянию, в котором ты ее нашла, участь тебя ожидает незавидная. И случится это скоро, не зря же кто-то говорил о полуночи.

Придя к такому неутешительному выводу, я решила взглянуть на ситуацию с другой стороны. А что у меня имелось сейчас? Во-первых, я была связана: руки стянуты за спиной, лодыжки тоже кем-то аккуратно привязаны друг к другу. Видимо, чтобы не сбежала, если очнусь слишком рано, пока эти два психа где-то прохлаждаются (где, кстати?). Спасибо, хоть кляпа нет, но, если мы находились там, где я думала, это не поможет. Отсюда до ближайшего корпуса было не докричаться. Подергав руками и зашипев от боли, когда веревка сильнее впилась в порезанную кожу, я выяснила еще одну неприятную вещь: вот скажите мне, кто связывает руки не только в запястьях, но и в локтях? Какой чокнутый поклонник сибари…[37] Хотя да, это было бы логичным объяснением. В таком случае стало бы понятно, откуда так внезапно взялась веревка — потому что по себе я знала, что в комнате у среднестатистического студента ее, как и мел, так просто не найдешь. Ладно, вопросов больше нет.