Там, где меняют законы (сборник) - Юлия Латынина

Человек, сидевший в кресле, повернул голову, и Елена увидела, что это Вырубов.

Более или менее пришла в себя Елена дня через три. Горло уже болело меньше, температура упала до тридцати семи с половиной, и как-то вечером Варя на всякий случай принесла ей одежду: белье, джинсы и свитер. Елена надела джинсы и свитер и вышла из спальни.

На этот раз никакой пьянки в доме не намечалось, да и была ли та пьянка или Елене все прибредилось, поручиться было нельзя. Елена осторожно спустилась в подвал, толкнулась в дверь гаража и вошла.

Гараж был просторный, на четыре машины, но сейчас в нем стояла только одна – тот самый черный, похожий на спичечный коробок джип с трехлучевой звездой на заду и надписью «брабус». Вблизи джип казался устрашающе огромным. Елена обошла его кругом и увидела, что левая передняя скула джипа смята, как использованная салфетка – видимо, отвернув, водитель влепился в какой-то столб. В изломах крыла было что-то странное и, приглядевшись, Елена сообразила, что «брабус» – бронированный.

Елена постояла в пустом гараже минут пять, а потом поднялась на первый этаж в кабинет Вырубова.

Вырубов сидел в кожаном вращающемся кресле, боком к столу и спиной к двери. Елена видела коротко стриженную голову, отливавшую белым на фоне бронированного стеклопакета, закатанный рукав черной рубашки и телефонную трубку у уха. Вырубов говорил с кем-то: Елена услышала название «Кром-инвест» и «Ларин» – так звали нового временного управляющего «Нарымгеологоразведки». К слову «Ларин» было прибавлено слово: «еб. о» и еще несколько таких же слов. Вырубов договорил, швырнул трубку на рычаг и развернулся к двери.

– О, привет! – сказал Вырубов. – Сама нашла дорогу?

– Я планировку домов не забываю.

Вырубов подошел к Елене, взял ее за руку и развернул навстречу солнцу.

– Ты что себя, голодом морила? – спросил Вырубов.

Елена скосила глаза вниз и покраснела. Ее пальцы, и без того тонкие, стали как куриные лапки, обтянутые пергаментной кожей, а длинные узкие ногти, за которыми Елена всегда так тщательно ухаживала, были обломаны, а то и обгрызены, как в детстве. Елена всегда была стройной, но сейчас она была просто тощей. Если она переворачивалась на живот, она чувствовала, как косточки таза упираются в пружины матраса; какая разница? Ее красота не смогла удержать Семина. Ей хотелось наказать свое тело за то, что оно оказалось недостаточно красивым, чтобы его удержать.

Вырубов между тем как-то неловко переступил с ноги на ногу, сделал шаг назад и наконец шумно плюхнулся на кожаный диван.

– Вы правда хотите заставить своего водителя платить за этот джип? – спросила Елена.

– Да, – сказал Вырубов.

– Но он же бронированный.

– И что?

– Ведь его из-за этого, наверное, нельзя починить?

– Нельзя.

– У вашего водителя нет столько денег, – сказала Елена, – я заплачу за него.

Вырубов помолчал.

– А у тебя есть столько денег?

Елена подумала о пятидесяти тысячах долларов, пропавших в банке Семина. Она опустила глаза и принялась перебирать складки на свитере.

– Ну ладно, девочка, – сказал Вырубов, – тебя никто за язык не тянул. Когда-то ты отказалась заняться моим домом. Это, конечно, не столько, сколько бронированный джип, но остаток я так и быть прощу.

Телевизор не соврал: за иском о банкротстве «Нарымгеологоразведки» действительно стоял Виктор Семин. После 17 августа влияние московского банка, распоряжавшегося компанией, сошло на нет: баланс банка сыпался на глазах, они прятали собственные активы от иностранных кредиторов и бегали от обманутых вкладчиков, и до далекой Сибири руки у них не доходили.

Семин давно знал, что так оно и случится – на этом и строился весь его расчет, когда он поделился компанией с москвичами. Губернатор был категорически против, боялся, что гордые москвичи не будут откатывать ему денег на выборы, не Семин объяснил губернатору, что как только рубль обесценится, банк «Мелос» наверняка станет банкротом. И тогда у банка будет столько хлопот, что ему станет не до нарымской нефти. Губернатор долго-долго вникал в доводы Семина, так и не вник, но дал согласие.

Все предыдущее время, с мая по август, управление «Нарымгеологоразведкой» строилось так, что нарымская нефть продавалась ниже себестоимости фирмам, которые контролировал Семин. Собственно, продавалась она не как нефть, а как «жидкость из скважины» – Семин нашел это московское изобретение очень удобным. Взамен фирмы Семина по завышенным ценам поставляли нефтяникам оборудование, и в результате долг «Нарымгеологоразведки» перед фирмами Семина рос и рос. Москвичам практически так и не удалось вмешаться в управление компанией.

Губернатору Семин объяснял, что половину черных доходов он вынужден отдавать москвичам, а москвичам Семин объяснял, что половину черных доходов он вынужден отдавать губернатору.

А когда «Мелос» рухнул и вынужден был разбираться с обворованными им кредиторами, фирмы Семина впарили Нарымской нефтяной компании иск на все имевшиеся у них долги – и начали банкротить самые вкусные ее части.

Когда из арбитражного суда Семину сообщили, что иск о введении внешнего управления удовлетворен и, стало быть, банку в Нарымской нефтяной компании принадлежат от дохлого осла уши, он как раз сидел в своем офисе. Семин повесил трубку, достал из сейфа коллекционный коньяк и плеснул его в хрустальный бокал из кладовых дома Романовых. Он подошел к зеркалу и чокнулся бокалом со своим отражением в зеркале. И выпил коньяк.

Потом Виктор Семин сел обратно в кресло и, подумав, набрал номер Елены. Вместо Елены был автоответчик.

– Это Семин, – сказал Виктор, – заедь ко мне. Через час.

Однако Елена не заехала ни через час, ни через два. Вечером в десять часов Семин купил букет и приехал домой к Елене, однако на звонок в дверь никто не отозвался. Семин даже постучал в дверь ногой. Тогда открылась вторая дверь, напротив квартиры Лены, и старуха соседка сказала:

– А Елены Сергеевны нет вторую неделю.

Семин внутренне подосадовал, потому что ему казалось невероятным, чтобы Елены не было на месте.

– А где она?

– А кто ее знает.

Вечером Семин поехал в «Капитолий». Неприятное чувство неудачи ушло, загналось куда-то вглубь, и Семин улыбался, принимая поздравления с выигранным иском. Вокруг него суетились два зама губернатора и глава какой-то районной администрации.

Они сели за столик ужинать, и ужин оказался очень веселый, не пьяный, а именно веселый, с шампанским и шутками, а потом один из замов губернатора наклонился к Семину и совершенно незвначай спросил его:

– А кстати, это правда, что Елена Сергеевна теперь живет у Вырубова?

Семин почувствовал, как что-то тупое ударило его в грудь.

Прошла неделя, другая, – Елена понемногу оправлялась от простуды. Вырубов улетел куда-то на несколько дней, потом прилетел обратно, но пропадал в городе, возвращаясь домой к двум-трем часам ночи.

С визгом распахивались ворота дачи, машина Вырубова ныряла в подземный гараж, а джип сопровождения оставался снаружи, и полупустой дом внезапно становился жилым, наполняясь голосами, топотом ног и человеческим запахом.

С далекого расстояния – в офисе, на официальном мероприятии, – Вырубова можно было принять за бизнесмена. Теперь, вблизи, было очень хорошо видно, что Вырубов именно бандит – не по жестокости ухваток, не по манерам, – а именно по образу жизни. Семин всегда ходил окруженный телохранителями и Вырубов ходил в окружении крепких парней. Но у Семина то были служащие, а у Вырубова – «друзья». Телохранители Семина сидели в отдалении, как верные псы: друзья Вырубова садились с ним за один длинный стол, и в ресторане, и дома.

На участке было выстроено два одинаковых дома: в одном жил сам Вырубов, в другом водились вот эти крепкие ребята. По утрам они бегали и обливались водой, днем они часто играли в хоккей на разгороженной площадке. Это был немного странный хоккей, без особых правил, – в нем разрешалось не только забивать шайбы, но и бить противника, и иногда бывало, что кого-то калечили. Малюта тоже часто играл в хоккей.

Поначалу Елена ужасно боялась свиты Вырубова. Она слишком хорошо помнила ненастное мартовское утро и молчаливую стену боевиков вокруг их дома, безглазую и безликую, с распахнутыми дверцами черных «Лендроверов» и бритыми головами, уткнутыми в кожаные куртки. Все они раньше казались Елене какой-то неведомой породой людей, и людей ли? Елена читала где-то, что по тибетским поверьям ведьма может зародиться из темного провала леса, неверно легшей тени, которую боятся путники, один за другим проходящие по дороге. Этот-то совокупный людской страх и наделяет неверно легшую тень душой, и такой одушевленной тенью окраин и представлялись ей боевики Малюты.

Теперь из этой грозной толпы начали выступать отдельные лица – и лица это были вполне обыденные и человеческие. Всех, кто появлялся в доме, можно было условно разделить на два вида – ближние подручные Малюты, приближенные к нему бизнесмены – и собственно быки, охранники, та серая масса, которая когда-то так напугала Елену.