Крест командора - Александр Кердан

Консилиума не вышло.

В первые же минуты Ваксель не удержался и похвастал:

– Мало найдется моряков, кто в такой шторм вывел бы корабль так точно к намеченному месту, как это сделали мы…

Хитрово поддакнул. Беринг промолчал.

Овцын рискнул возразить:

– Думаю, что радость господ офицеров преждевременна. Не Камчатка это. Берег пустой, и леса не видно. Да и птицы какие-то непуганые…

Ваксель взъярился:

– Молчать, матрос, пока не спрашивают! Иначе прикажу вам выйти вон…

Тут прорвало Овцына. Обычно сдержанный, он не стал стесняться в выражениях:

– Может, и остальным нижним чинам прикажете покинуть каюту? Или корабль оставить вовсе? Сами, лейтенант, будете паруса рифовать?

Воцарилась тревожная пауза:

– Да это бунт… – зловеще произнес Ваксель.

– Это правда, – не отступал Овцын.

Матросы, бывшие рядом, переглянулись: «Хрен с перцем сошёлся!»

Все ждали, что скажет Беринг. Прежде он всегда защищал Овцына, но теперь не вступился. Почувствовав свою безнаказанность, Ваксель приказал:

– Матросы, вяжите смутьяна! – и взялся за тесак.

Никто не пошевелился.

– Я вам приказы…

В этот момент дверь распахнул вахтенный с криком:

– Нас несет на скалы! Полундра!

Все, за исключением немощного Беринга, бросились на палубу.

Там бушевал новый шквал. Он ухватил пакетбот за обрывки парусов, как хватают тонущего за волосы, и стремительно волок его к берегу.

Ваксель не ожидал такого поворота, растерялся. Его уверенности как не бывало. Как будто вдруг его оставила всякая надежда чем-то помочь кораблю, спасти людей, находящихся на нем. Окатываемый с ног до головы переливной волной, он мертвой хваткой вцепился в мостик и тупо глядел на скалы, вырастающие прямо на глазах, словно кто-то выталкивал их из пучины навстречу судну.

Овцын метнулся к штурвалу, крикнул вахтенному:

– Так держать! Влево не ходи!

Услышав команду, матрос оставивший было штурвал, приободрился, откликнулся:

– Есть так держать! Влево не ходить!

«Святой Петр» уменьшил крен и пошел ровнее. Каким-то невообразимым образом ему удалось проскочить между острыми рифами и очутиться в тихой лагуне в нескольких кабельтовых от пологого берега.

Высадка заняла несколько дней. Здесь особенно отличился Стеллер. Благодаря тем травкам, что непрестанно жевал, он оставался самым здоровым во всей команде. Первым очутившись на острове, натуралист подстрелил дюжину куропаток, которых тут же переправил на корабль. Насобирал противоцинготных трав и сварил для больных настой. Он вырыл первую землянку для больного командора.

Когда все, кто был ещё жив, очутились на суше, у «Святого Петра» оборвался якорный канат, и пакетбот выбросило на берег.

– Мы и так доберемся до Петропавловска, – уже без особенной уверенности в голосе пробовал утешить товарищей по несчастью Ваксель.

Их оставалось немного: тридцать одного человека из команды забрала цинга.

Беринг, перенесённый в землянку, на суше почувствовал себя лучше. Он вполне благодушно поинтересовался у Стеллера, навестившего его:

– Что это за земля, господин адъюнкт: материк или остров?

Стеллер пожал плечами:

– Достоверно сказать не могу. Но вряд ли сия твердь – Камчатка… Это может быть один из американских островов. Я нашёл здесь ловушку, сделанную из раковины. Точно такую же видел и на американской земле. Впрочем, этот остров совсем недалеко отстоит от материка, если судить по птицам и животным, коих я здесь наблюдаю…

– Пожалуйста, не делитесь своими сомнениями с командой. Не надо лишать людей бодрости духа и надежды, – попросил Беринг. – Я очень опасаюсь, чтобы нижние чины не взбунтовались…

– Не волнуйтесь, господин командор: свои рассуждения я буду держать при себе.

Впрочем, шила в мешке не утаишь. Уже через несколько дней посланные на разведку матросы во всеуслышание объявили:

– Мы – на острове, кругом море…

Это известие подействовало, как удар грома. К тому же как раз в этот момент почва под ногами зашаталась, в ямах-землянках осыпались песчаные стены.

– Обыкновенный земельный трус, лютование стихии. И на Камчатке мы видывали подобное… – утешил Стеллер.

Ваксель собрал оставшихся людей и, сделавшись чрезвычайно вежливым, заявил:

– Господа, предлагаю, учитывая наше бедственное положение, во время пребывания на острове упразднить все чины и звания. Будем вместе искать способы для нашего спасения. Станем теперь всё делать с общего согласия…

– Надо сообщить об этом решении командору, – сказал Овцын.

Но Беринга уже не волновала судьба экспедиции. В это утро ему стало совсем худо. Он бредил, а когда приходил в себя, лежал неподвижно, как колода. Хлопая белесыми ресницами, смотрел на парусину, нависшую низко над головой, прислушивался к посвистам ветра, к шебаршению и писку вездесущих песцов. Он перестал вспоминать даже об Анне Матвеевне и детях, как будто их судьба совсем не связана с его судьбой. Да и о своей судьбе он уже не думал. Ему казалось, что его служба, экспедиция, жена и дети – всё осталось в какой-то иной жизни, которую прожил не он, а совсем другой человек. В этой жизни была только сырая песчаная яма, промозглый холод, пронизывающий всё существо, изматывающая ломота в костях, непослушные конечности…

Беринг как будто примирился с неизбежным и желал только одного: скорей бы наступил его час, прекратились бы эти мучения, не сотрясали бы тело волны дрожи, а сердце не сжималось от ужаса…

Глаза всё чаще застилал туман, такой густой, что хоть ножом его режь. Такой же туман, вдруг вспомнил Беринг, был в тот день, когда расстались «Святой Петр» и «Святой Павел»… Он тут же отринул от себя это воспоминание, чтобы не возвращаться в прошлое. Но прошлое само пришло к нему.

Дверь отцовского дома беззвучно закрылась, вытолкнув на улицу. А там – сплошное молоко. Он вытянул руку и пальцев не смог разглядеть, ткнулся из стороны в сторону, не зная, куда идти. Обернулся назад – дома на месте не оказалось.

Липкий, как паутина, сковал Беринга страх, лишая всяких мыслей, отнимая последние силы. Когда сознание почти покинуло его, вдруг из тумана вышла бабушка Мартина. Её лицо, испещрённое морщинами, подобно тому, как изрезаны оврагами прибрежные холмы, на которых стоит Хорсенс, светилось изнутри. Губы едва шевелились. Но Беринг угадал по их движению слова молитвы, которую читала бабушка перед сном: «На тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек. По правде Твоей избавь меня и освободи меня; преклони ухо Твое ко мне и спаси меня… Ты, Боже мой! Избавь меня от руки нечестивого, из руки беззаконника и притеснителя, ибо Ты – надежда моя…»