Монстры - Стивен Джонс

Подплыв к берегу, он увидел Сиэлу. Она стояла у кромки воды и с любопытством наблюдала за ним. Не дожидаясь, пока он выберется на сушу, она повернулась и побежала. Обогнув хижину, она помчалась вдоль мрачных скал к низкорослым деревьям, которые росли на высоком холме в центре острова.

Когда дождь закончился, Сиэла с криками вернулась. Свет обжигал ее тело. Небо очистилось от облаков, день становился все ярче. Она требовала назад свою кожу, но Питерсон запер шкаф. Селки, не сводя с него глаз, металась по захламленной комнате и беззвучно хватала ртом воздух. В конце концов она запуталась в сетях и, обезумевшая, беспомощная, билась в них, пока Питерсон не освободил ее.

— Что случилось с Селкой? — спросил он. Сиэла молча отвернулась. — Пожалуйста, скажи мне.

Обхватив себя руками, селки вышла из дома. В ярком серебристом свете дня кости ее проступали наружу, и сквозь ее тело Питерсон увидел изможденный образ другого существа. Внезапно он понял, что она стара. И лишь осознав это, догадался, что ей было нужно от этого острова. Она явилась сюда не для того, чтобы быть с ним, а с собственной странной целью, о которой что-то невнятное толковала ему Селка.

Неожиданно Сиэла вернулась в комнату. Оттолкнув Питерсона в сторону, она обожгла его быстрым взглядом повлажневших глаз и стала ломиться в шкаф, где хранилась ее морская кожа. Но замок не поддавался, и Сиэла сердито посмотрела на Питерсона.

— Не готова, — пробормотала она. — Вернуться в море. Кожу, пожалуйста.

— Ты хочешь свою кожу? Тогда скажи мне, где Селка. Почему она не пришла?

— Пожалуйста.

Руки Сиэлы метались по дверцам шкафа. Ногти у нее были мягкие и беззвучно царапали его, но пальцы побелели от давления. Сквозь ее кожу Питерсон увидел одеревенелую фигуру, которая корчилась от боли и настоятельно требовала освобождения. Руки этого существа проступали узлами сквозь руки Сиэлы, остов был окостеневший, неприятный, он буграми выпячивался сквозь тонкую жировую ткань женщины. Голова этого измученного существа ерзала над грудью Сиэлы и разевала рот, как человеческий зародыш внутри матки, который брыкается там, чтобы развить мышцы.

Это существо постепенно замирало внутри Сиэлы, и она поняла, что Питерсон загнал ее в ловушку.

— Пожалуйста… — в изнеможении затянула она, вынужденная заговорить. — Несчастье… нет… кожи.

— Знаю я эту легенду. Знаю ваше суеверие. Не крал я твою кожу, я просто… оберегаю ее. Ты сможешь взять ее, когда я получу ответ на свой вопрос. Где Селка? Что с ней случилось?

— Селка ушла в глубину, — прошептала новенькая. — Серебрение. — Она слегка отпрянула и снова попятилась в угол.

Питерсон с бьющимся сердцем шагнул вперед. Он уже слышал это выражение, только не мог вспомнить — где и когда. Это слово упоминала одна из селки, из тех, что обслуживали его все эти годы. За рифами, позади скального уступа было место, куда они уходили умирать, влекомые сбившейся в море луной.

— Нет! — воскликнул он. — Селка была молода. Она была здорова. Она не могла уйти в глубину.

— Большой Зуб, — сказала Сиэла. — Серебрение. — Из ее глаз сочилась влага с запахом моря.

У Питерсона закружилась голова, ноги подкосились. Он оперся о стол, сдвинув со своих мест тарелки и бокалы.

— Что ты имеешь в виду? Что ты имеешь в виду?

— Ушла в глубину, — повторила Сиэла. — Большой Зуб. Мы помним ее кожу на уступе.

— Я тебе не верю. Она была такая быстрая. Она легко могла обогнать кита-убийцу. Я не верю тебе. Она не может быть мертвой.

Сиэла вызывающе вскинула голову.

— Большой Зуб, — стояла она на своем. — Селка ушла в глубину.

Питерсон вскрикнул и тяжело осел на пол. Он так ясно видел свою возлюбленную, такую стройную, такую прелестную в сравнении с этим костлявым существом. Он помнил запах ее волос, помнил ее объятия, ее нежность, чувствовал, как ее зубы вдавливаются в его тело. Его руки еще хранили прохладу ее кожи. Он отчетливо слышал ее смех. Слышал звон бокалов, из которых они пили белые бургундские вина вприкуску с моллюсками и тушеными морскими водорослями, единственной пищей, которую она могла есть.

— Он не проглотил ее. Нет. Не проглотил. Не может этого быть.

— Не проглотил, — согласилась Сиэла. — Мы помним ее кожу.

— У вас есть ее кожа?

Сиэла кивнула:

— Немного. Кусок.

Сквозь застилавший глаза туман Питерсон пристально смотрел на селки. Хранят ли они эту кожу как память о Селке? Могут ли они воскресить ее? Он мучительно старался вспомнить свои беседы с Селкой, когда, насладившись любовью, они шептались долгими ночами, беседы, из которых только теперь начали складываться в единое целое поверья и жизненный цикл этих вездесущих морских существ.

Жизнь заключена в коже. Каждая кожа хранит в себе память о морской жизни, поэтому она так драгоценна. Новые жизни возникают из старых кож. Они как бы продолжают ту же жизнь, хотя часть памяти уходит. Недалеко от потерпевшего крушение военного самолета, в глубокой воде, есть скальный уступ. Там хранятся кожи. Некоторые из них очень старые, они ждут, когда появится новая селки и займет одну из них. Это наш остров. Здесь всегда была отмель и всегда звучал зов Прекрасного Голоса. Мы не можем противиться этому голосу. В определенное время своей жизни мы обязаны идти на его зов. Голос по-прежнему зовет меня. Но я пока не готова.

Итак, внутри старой кожи взращиваются новые жизни. Выходит, если Селка умерла, ее можно вернуть, можно возвратить к жизни существо, которое он любил, можно будет снова смотреть на нее, прикасаться к ней, вернуть часть ее воспоминаний. Эти существа умеют возрождать свои по воле случая доставшиеся им жизни. Питерсон мог вернуть свою возлюбленную.

— Не можешь ли ты принести мне ее кожу? — спросил он.

Стоявшая перед ним селки, похоже, была поражена. Она покачала головой.

— Я должен получить эту кожу. Мне очень нужна Селка. Она приходила ко мне целых три года. Она — часть меня. Я люблю ее. Ее жизнь — в моей коже. Пожалуйста, постарайся понять. Без нее…

Сиэлу трясло. Древовидная фигура распирала изнутри ее тело и причиняла боль. Время пребывания без кожи истекало. Селки необходимо было вернуться в море или же приступить к возобновлению жизненного цикла. Ома тревожно поглядывала на запертый шкаф. Питерсон с мрачным видом вышел из хижины и побрел к берегу.

Селки называли его островом Ушедших. Он был для них магическим местом. С этого острова шел зов, это был зов Прекрасного Голоса, и противиться ему порой было невозможно. Одни из пришедших на этот зов потом еще не раз посещали остров. Другие никогда не возвращались. Ни один селки не знал судьбы Ушедших. Считалось, что они могли этим навлечь на себя беду. У них было множество предрассудков, и все они говорили об извечном страхе этих обитателей моря перед людьми, которые заманивали женских особей в ловушку, а мужских обращали в рабство. Никогда не сбрасывай кожу с приходом дня. Всегда плыви к берегу по серебряной лунной тропе. Кровь селки, в гневе освобождающегося от кожи, вызывает из глубины шторм.

И наконец, самое важное суеверие: никогда не позволяй чужим рукам прикасаться к оставленной на берегу живой коже.

Питерсон проделывал это с Селкой, а теперь — с Сиэлой. И Селка пропала…

Из хижины донесся пронзительный крик, потом звон бьющегося стекла. Питерсон бросился к своей лачуге, прислушиваясь к неистовым ударам металла о дерево. Сиэла визжала, как тюлень, заходясь в животном вопле ужаса и ярости. Он сразу понял причину этого. Стоило ему переступить порог, как Сиэла размахнулась и запустила в него молотком. В шкафу образовалась выбоина, но атаку он выдержал. Там, где Сиэла сорвала со стены ковры, в полутьме сияли старые шкуры селки, а там, где Питерсон сам снял их, полупрозрачно серели их удлиненные контуры. Сиэла обнаружила все пять шкур и, возможно, узнала перекошенные лица некоторых или всех своих сородичей.

— Ушедшие! — завыла она. — Ты! — И потом, чуть не плача, в замешательстве добавила: — Прекрасный Голос.

Теперь она знала, кто он такой, и ее ужас растекался в воздухе леденящими солеными уколами.

— Моя кожа, — прошипела она. — Верни мою кожу.

— Нет. Пока не пообещаешь отдать мне кожу Селки. Принеси мне кожу Селки.

— Кожа нужна двойнику.

Она, конечно, была нрава. Он думал об этом, но теперь его сердцем овладела жестокость.

— Я отрежу от твоей кожи одну руку. Ты легко сможешь плавать и без нее. Согласна?

Селки вздрогнула при мысли о таком увечье.

— Нет. Селка ушла в глубину. Ты не должен прикасаться к коже.

— Я хочу вернуть ее. Ты обязана мне помочь.

— Не могу.

— Тогда не получишь кожу. Не видать тебе твоей кожи. Я оставлю себе. У меня она будет в сохранности.

Питерсону уже пришла в голову новая идея. Он подумал о том, что если доведет селки до безумия, то ему легче будет с ней справиться. Раньше он не считал себя холодным, бессердечным человеком, однако теперь в нем заговорила такая жестокость, которой он прежде за собой не знал. Вот что способно сотворить с ним разбитое сердце!