За день до послезавтра - Сергей Анисимов

Увидеть и осознать все это заняло у старшего прапорщика секунду. Лейтенанты выскочили из машины, как две пружины, не позаботившись закрыть дверцы или обернуться на него. Он выскочил за ними, побежал вперед. У него была безумная надежда, что его дом, кирпичную многоэтажку, просто не видно через столб серой пыли, дыма и кружащихся хлопьев. Расталкивая людей, прапорщик обежал по широкой дуге остатки общежития бессемейных, пробился через несколько цепочек кидающих друг другу обломки мужчин и женщин, воя, побежал дальше. На него нашло какое-то непонятное косоглазие, и на бегу, задыхаясь и крича от ужаса, он с удивительной отчетливостью видел происходящее вокруг сразу с двух сторон.

Огромный мужчина в военной форме, без фуражки, вопя, роет яму в многометровой куче мусора, на кистях его рук нет ни единого ногтя – они сплошные раны. Обрывок глянцевой цветной фотографии под ногами – половинка какого-то школьного класса, столпившаяся вокруг учительницы. Почему-то много обуви: одиночные ботинки, тапки, туфли, детские сандалики, вразнобой лежащие среди камней. Край бетонной плиты, под которым копаются мужчина и женщина: обломки летят в стороны, на других людей, те что-то кричат, сами ни на секунду не прекращая работу. Еще одна растрепанная женщина визгливо хохочет, обнимая серую от пыли, покрытую ссадинами голую девочку лет шести, стоящую с абсолютно застывшим лицом, как пластмассовая кукла. Увидев это, Судец наддал еще, хотя думал, что не сможет.

Пробившись через еще одну группу, обогнув работающий, рычащий, воняющий сизым дымом экскаватор с седым стариком за рычагами, он выбежал к своему дому. К месту, где утром был дом. Здесь была такая же куча, такие же люди. Мужчины, женщины, старики, подростки – они или стояли оцепенев, некоторые на коленях, или остервенело работали. Копая голыми руками, расшатывая обломки палками и гнутыми арматуринами, а затем выдергивая их из кучи, они пытались пробиться к своим детям, женам, мужьям. Оставленных утром на часы, минуты или десятки минут и теперь лежащих там, внизу.

Здесь тоже стоял гул: тихий, как шепот. Невыносимый для уха. В доме жили многие сотни человек. Мирным воскресным утром сотни были дома: завтракали, выспавшись, убирали квартиры, планировали день. Именно так поступала его жена, умывшая и одевшая девочек, накормившая их, поставившая на стол кружки с дымящимся какао «с зайчиком». Они точно были дома все это время, ждали, когда он вернется. Развозка привезла бы его и других домой после 11 утра, когда машины ушли бы в недолгий учебный полет, конечной точкой которого был другой аэродром, расположенный в 2000 километрах к востоку. Они жили на пятом этаже, погребенном теперь ровно посередине огромной, страшной кучи. И они точно были там, внизу. Сколько из их соседей живо сейчас? Сколько еще живет в треугольных складках бетонных плит? Зажатые со всех сторон, удушаемые сочащимся дымом, с раздавленными ногами и руками? Понимают ли они, что произошло? Для кого-то это могло быть землетрясение, даже конец света. Кто мог подумать, что это так началась война?

Сзади ухнуло: оторвались какие-то обломки из удержавшегося, обломанного поверху здания. Закричали люди. Задыхаясь, прапорщик огляделся. Единственный работающий экскаватор остался позади, у рухнувшей «точки», но его было видно. Его охраняла отдельно отстоявшая от других группа мужчин, и он как-то сразу понял, почему именно. Мысль, понимание заставили прапорщика охнуть. В очаги землетрясений, в Армению и на Камчатку, тяжелую технику и спасателей везли со всей огромной страны, из-за рубежа. Кто поможет им теперь? Когда рухнувшие под ударами вражеских крылатых ракет здания дымятся во многих местах. Штабы, дома, являющиеся именно «домом» для драгоценнейших на войне целей – подготовленных летчиков. Последних во всей России, в которой почти не осталось училищ и боеготовых самолетов, и летчики набирают опыт по крупицам, многими годами. И между ними, между разделенными рухнувшими мостами очагами руин, – роющие голыми руками землю люди. Безумные, как он. Не верящие в происходящее до сих пор, поверившие в него сразу либо понимающие как-то кусками, урывками. Как он.

Дышать было все труднее. Лида, Алена и Ульяна были там, посередине, куда не мог бы пробиться и экскаватор. Но его не будет – даже если цел Саратовский мост, технику Саратова бросят на авиабазу, где она важнее. Значит, остается он один.

Прапорщик шагнул вперед, поддернул рукава теплой куртки и начал взбираться на кучу. Когда шепот голосов под ногами стал особенно пугающим, он начал копать. Но продлилось это недолго. Уже через несколько минут, разбросав руками около сотни килограмм и выиграв 20 сантиметров, он понял, что не может дышать. Распрямившись на секунду, он успел еще подумать, что время истекает и его ждут на аэродроме. Потом невидимый горячий коготь разорвал его сердце изнутри. Не вскрикнув, старший прапорщик ухватился за грудь, пытаясь пробиться пальцами через бушлат и кожу, выдернуть мешающий вздохнуть сгусток крови. Потом, через два удара, сердце встало окончательно, и старший прапорщик Виктор Судец упал на землю, лицом в битые кирпичи.

Воскресенье, 17 марта

Успех свободного Ирака имеет значение для каждой цивилизованной нации. Мы благодарим те 36 государств, чьи войска находятся в Ираке, а также многие другие, которые помогают этой молодой демократии.

Командующий армией США в Европе генерал-лейтенант Марк Хертлинг стоял на одном месте, широко расставив крепкие ноги и внимательно оглядывая окружающее. Ему было на что посмотреть, и он не стеснялся того, как выражение его лица может выглядеть со стороны. Прошлую ночь он провел в Решель – редкой по своим качествам дыре в двух десятках километров к югу от Багратионовска. Именно не спал, а «провел ночь»: о сне речь даже не шла. До того он сутки пробыл в Эльбинге, и тогда ему удалось поспать целых четыре часа, с одним получасовым перерывом. Третьего дня он ночевал в Берлине, в дорогой гостинице, но тоже почти без сна. Сложно сказать, когда он в последний раз высыпался нормально. Последняя неделя была совершенно ужасна, но он действительно был вынослив, знал, что без этого не обойтись, и пока держался. Ради сегодняшнего дня, и ради завтрашнего, и послезавтрашнего, и тех, которые будут за ними.

Был час пополудни воскресного дня, и генерал-лейтенант стоял в центре Калининграда, столицы западного анклава России. Конкретно – на площади перед Домом Советов. Это было символично, и генерал одобрительно кивнул молодым сержантам с полузнакомыми лицами, настраивающим телетехнику. Рядом с ними готовились к работе несколько гражданских групп, но военные журналисты должны были начать первыми.

В Калининграде было несколько площадей, позволяющих получить широкую панораму: было бы неправильно, если бы командующий армией США в Европе жался к стене какого-нибудь дома в ожидании выстрела. Здания вокруг площади у Дома Советов сейчас контролировались полностью, но и это не было самым главным. Важнее был именно символизм. Это самое первое официальное интервью высокопоставленного офицера Вооруженных Сил стран НАТО отсюда, с территории, еще часы назад принадлежавшей России. Именно поэтому название «Площадь Победы» обязательно было бы переведено на все языки мира, и кое-кто начал бы проводить совершенно ненужные в этот момент ассоциации. «Победы над кем? Победы когда?» Показали бы их Триумфальную колонну, вызвавшую бы те же вопросы. И фоном к генеральским словам обязательно показали бы стоящий на той же площади довольно красивый и весьма заметный православный храм Христа Спасителя. Что снова вызвало бы лишние вопросы. Потому что довольно заметная доля граждан США была уверена: подавляющее большинство русских являются язычниками, а то и сатанистами. По схожей причине, не лучшим выбором стала бы и площадь Василевского, со своим собственным памятником, изображающим сидящего грузного человека в шинели. Треть журналистов провинциальных телеканалов запнулась бы на названии, начала бы переспрашивать напарников: «А кто это такой, с этой жуткой фамилией?» Какой-нибудь умник мог позвонить едва ли не в прямой эфир и разъяснить, кто такой был маршал Александр Василевский. После этого цепочка ассоциаций была бы аналогична первой. Можно представить, что через час Интернет будет переполнен непрошенными уточнениями, – когда и чем именно русский маршал прославился.

Генерал посмотрел на переминающегося в паре ярдов офицера с блокнотом в руках, но тот покачал головой. Что ж, еще несколько минут. Странно, но военная ситуация не была настолько острой, чтобы предложение об интервью не было отринуто как невозможное принципиально и безоговорочно. Цена политических аспектов данного с этой конкретной точки интервью человека его ранга – эта цена перевесила цену времени. Но политика в последние годы всегда перевешивает грубую силу, можно было бы и привыкнуть. Вот Дом Советов – уродливый памятник Перестройке: недостроенное и брошенное 21-этажное здание, похожее на закопанного в землю по пояс робота-«трансформера». Неважно, что это несостоявшийся офисный центр. Имя «Дом Советов» говорило само за себя, и сам вид названного так здания служил символом: отвратительный монстр коммунизма разрушен, приходит новая эпоха.