FLY - Александр Шуваев

- Во-во, - укоризненно проговорил раскрасневшийся, взъерошенный Мягкой - старший, оправляя растрепанную одежду, - силища - как у слона, стати - лейб- гвардейские, рожа смазливая, вроде бы и не дурак, хотя и дурак, конечно… Все, вроде бы, при нем, - а он х- хреновней занимается… Недостойным себя посчитал, видите ли! Ты просто не захотел сметь, вот что!

- Пап, - ну кто я, - и кто она? Если уж честно… Ведь все равно бы ничего хорошего не получилось…

- Та-ак, - зловеще проговорил граф Степан Мягкой, наливаясь кровью и злобно раздувая ноздри, - на пущанках, значит, жениться можно, а то и вообще, прости господи, на актрисках, а вот замуж выйти за моего сына - нельзя? Недостин, значит? Струсил ты, вот что, сам себя в недостойные записал, - да и смылся! Полный набор.

- Да брось ты это все!

- Нет уж, погоди! Мой род - уж никак не менее древен, чем у Костиничей вообще, не говоря уж об этих непонятных Кавичах в частности…

- Такова жизнь, папа. И ты это знаешь по крайней мере не хуже, чем я. Вот ты говоришь о роде, а в нашем роду мужчины сами решали, что им делать и как им жить. Вот и я решил, что так будет лучше. С глаз долой - из сердца вон.

- Он решил! - Степан даже ударил себя по бедрам от возмущения. - Он взял, - да и решил! Сам. Что при этом будет чувствовать бедная девочка - это он не подумал. Он даже - не поговорил с ней. Он вот так вот взял - да и решил!

- Решил, - опасно-ровным, глухую броню напоминающим голосом проговорил Ансельм, - решил, что всесильная соплячка приняла за любовь обычную упертость и неисправимую привычку получать все, чего она только пожелает. Допускаю даже, что в этом плане я мог и ошибиться, - допустим! Я думал, что ей через голову хватит годика, но, как выяснилось, ошибся…

Отец его вдруг присвистнул, причем это получилось настолько неожиданно, что Дубтах вздрогнул, - и спросил совсем уже другим, тихим голосом, заглядывая сыну в глаза:

- Так что, она себя как- то оказала уже и в этот твой приезд?

- Как тебе, безусловно, известно, - угрюмо проговорил Ансельм, - это был первый приезд. И, на данный момент, - последний…

- Да хоть расскажи, ты!

- Анноиномай!

Это слово, не больно-то понятное, было, однако же, сказано таким тоном, что все дальнейшие вопросы отпали как- то сами собой.

Насчет своих дочек отец семейства, понятное дело, шутил, но, однако же, в шутке его, как и положено, что-то такое было: девы, девятнадцати и семнадцати годов от роду встретили их у порога все в бело-розовом, все в кружевах, и аж даже с кружевными зонтиками. Дубтах умилился: он и представить себе не мог, что в этом подлом, жестоком, грязном мире сохранились подобные существа. Грешным делом, - он вообще считал их чистой воды фантастикой, наряду с грифонами, мантикорами, гиппогрифами и Заботливыми Сержантами. Оказывается, что ошибался. Впрочем, совсем воздушными их мог бы назвать разве что уж совсем уж бессовестный льстец, потому что это совсем не соответствовало истине: они обе были достаточно грудастыми, икрястыми и круглопопыми. А при этом еще, - аж на глаз ощутимо плотными и упругими. А к этому - вовсе не мелкими ростом. А еще - при превосходном цвете лица. Разумеется, они воспользовались тем самым "Цикломеном" по шестьдесят "зубчатеньких", - но и это не смогло их сильно испортить. Но дополняли общую впечатляющую картину и достойно венчали ее сияющие, цвета свежего меда, пронизанного солнцем, такие же, как у брата, фамильные глаза. Уж тут стало окончательно ясно, что оптика этому поколенью досталась в наследство от покойницы- матери. Да будут к ней милостивы нашедшие Конец и Начало. А как на него смотрели! Дубтах, понятно, меньше всего был самоубийцей, чтобы даже попытаться затеять что- то такое с дочками грозного магната в его доме, - и все- таки эти взгляды поневоле возбуждали.

- Ну че вылезли-то, че вылезли…- Проворчал Степан, для порядку хмурясь. - Завтрак-то накрыли? А то люди с дороги, понимать надо.

XXIV

- Значит так, гостенек дорогой, - ты самый что ни на есть классический джутт- северянин, а значит, - должен любить водку. Водка у меня, конечно, есть - но не советую: тут не север. Давай так, - с явно заметным, подчеркнутым коварством, - продолжил свою мысль хлебосольный хозяин, - ты попробуешь все сорта моего вина, потом то, что прислали мне друзья и соседи, - а худшее у нас посылать в таком разе не принято, - и уж если на тебя так ничего и не произведет впечатления, - тогда ладно! Тогда пей свою отраву, коей только руки поливать… Ну, а мне, с вашего позволения, этого… Сколь лет жду.

Он с кряхтением поставил перед собой бочонок с тем самым пивом и набурил себе огромную глиняную кружку, в то время, как бесшумный слуга лет сорока, смуглый, с иссиня-черными волосами и рублеными чертами бесстрастного лица, разлил по бокалам прозрачное, но при этом темное, похожее на рубин наивысшего сорта, вино. Завтрак был скромный: сортов восемь сыра, свежий хлеб, копченое, твердое аж до хрупкости мясо, нарезанное прозрачными, жгучими, как огонь стружками, огненные фаршированные помидоры, огненные фаршированные баклажаны, довольно-таки острое блюдо из рубленого, разобранного, с извлеченными костями, горного фазана под чесночным соусом, некоего числа жгучих салатиков из неизвестных Дубтаху душистых травок. Хозяин пока что, зажмурив от наслаждения глаза, пил свое пиво под копченую форель из собственного поместья, честно предлагал его собравшимся, но они неизменно отказывались. Наконец, он не вы- держал и обратился непосредственно к Дубтаху:

- Ну неужели ж не нравится?

Ансельм округлил глаза и предостерегающе поднял палец, но было уже поздно. Все подаваемые блюда были потрясающе вкусными, настолько, что голодному человеку и оторваться было невозможно, но при этом имели настолько палящие свойства, вызывали в глотке такой пожар, что его мудрено было залить. Какая там водка! Ухватившись за неусыпно, неуклонно наполняемый бокал, он почти не выпускал его из рук, и только каждый раз слышал: "Газави" девяносто второго года, мало его, потому что засуха была невероятная…" - или же: "Рагуз" восемьдесят девятого, с южного склона, репатриантная лоза…". После каждого следующего бокала слуга с легким поклоном подавал ему чистейшей воды, холодной, но без всякого льда. Гость, таким образом, получал теоретическую возможность отличить "Дрожске" восемьдесят третьего от розового "Латама" восемьдесят пятого, но на практике оказалось просто-напросто много. Да нет, не много конечно же, потому что такого вина много просто не бывает, а этак… Скажем, - немало. Движения обрели приятную плавность, а окружающее начало очаровательно покачиваться, на душе исподволь становилось благостно и тихо, как никогда и ни при каких обстоятельствах не бывает от водки, зато осторожность, бывшая его генетической особенностью, потерпела, как выяснилось, заметный ущерб, потому что, предупрежденный в самолете, предупрежденный сугубо только сейчас, он все равно ответил: