Механизм пространства - Андрей Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не стерпелось, не слюбилось. Дворянчик вырос, стал гвардейским офицером, наловчился саблей махать. И стрелял отменно — троих на дуэлях навек успокоил. Плечи саженные, усы до ушей — много ли для карьеры требуется? Требовались деньги. Семья Далгард славилась бедностью, и гвардеец помолвку разорвал — публично, не попытавшись смягчить отказ. А когда молодой Далгард потребовал объяснений — толкнул парня на ссору и прислал секундантов. Дворянчик ничем не рисковал: стрелять Никлас не умел, фехтовать не учился…
Драться постановили насмерть.
Согласились «камрады» с отставным лейтенантом. Неладное дело творится, нелюдское. Только что сделаешь, как поможешь? Вздохнули, руками развели.
Судьба!
Торбен Йене Торвен не стал спорить. Следующим утром он надел свой единственный фрак, нацепил звезду ордена Данеброга, взял спутницу-трость и поковылял в квартал Фредериксберг, где обитала семья гвардейца. Пускать его не хотели, но…
Пустили.
Когда усач принялся орать, Торвен дождался, пока тот снизойдет до пощечины, пожал плечами и сломал ему правую руку. Подумал — и вывихнул левую. Сбежавшимся родичам обстоятельно пояснил, что ждет всех мужчин семьи, воспитавшей подобного героя, если хоть одна собака в Копенгагене тявкнет о дуэли с первокурсником Далгардом. Затем предложил вызвать полицию, но заметил, что из тюрьмы выходят. И чаще всего — в очень плохом настроении.
Полицию звать не стали.
Торвен вернулся домой, постукивая тростью по булыжнику, выпил кофе (на обед денег не оставалось), а вечером нанес визит Далгардам. Следующий пункт его стратегического плана требовал согласования, ибо он был не прочь притащить гвардейца-усача под венец — пусть и в инвалидной коляске. Тогда‑то Зануда и познакомился с Анной-Гретой, после чего стратегические планы пришлось срочно менять.
Маргарет, первенец четы Торвен, родилась через месяц после того, как молодой отец получил диплом юриста. Отставной лейтенант не строил иллюзий; на адвокатскую практику средств не было. Родичи гвардейца-инвалида позаботились, чтобы путь в юридическую корпорацию закрылся для «негодяя» навсегда. Выручил бывший сосед. Секретарю Королевского научного общества Хансу Христиану Эрстеду требовался помощник.
Анна-Грета Торвен умерла от скоротечной чахотки в 1829‑м, перед рождеством.
— Что это, фрекен?
Свинцовый карандаш оторвался от бумаги. Иероглиф — две башенки. У той, что справа, — хвостик, над левой — фигурная крыша. Для непонятливых — латинские буквы: «Long». А поскольку Торвен все равно чесал в затылке, девушка вновь взялась за карандаш. Раз черточка, два черточка; хвост, длинная голова с усами-спиралями…
Шаги в коридоре услышали оба — громкие, гулкие, казенные. Пин‑эр отложила незаконченный рисунок, встала.
Туже затянула поясок.
— Нет, — отрезал Торвен. — Убивать никого не надо. Я разберусь.
И не выдержал — глянул на рисунок. Уши, хвост, зубастая пасть. Дракон? Интересно, кто это здесь дракон?
3
Собреро барабанил, как оглашенный. Галуа-младший деликатно скребся на собачий манер. Вежливый портье стучал три раза и ждал. Сейчас же дверь вздрогнула от уверенной требовательности, знавшей, что имеет на это право.
— Мсье! Я знаю, что вы там!
Шкатулка с пистолетами осталась в номере Зануды. Зато под рукой имелась трость.
— Мсье! Я из министерства. Портье сказал мне…
Жестом Торвен велел Пин‑эр спрятаться в соседней комнате. Прохромав к двери, он щелкнул замком.
— Роже Шатьен, чиновник по особым поручениям. Разрешите войти.
Не вопрос — утверждение. Все равно, мол, разрешите, никуда не денетесь! Хотелось ответить колкостью, но Торвен сдержался. Портить отношения с министерством, каким бы оно ни было, глупо. Полиция и так на нас зуб точит. Не хватало еще клыков правительства.
— Прошу вас.
Особый порученец вошел в номер, как к себе домой. Несмотря на партикулярное платье, в нем чувствовалась военная выправка. Первым делом визитер окинул взглядом комнату и, не найдя ничего подозрительного, кроме столика с двумя чашками недопитого чая, обернулся к постояльцу.
На лице мсье Шатьена взгляд в первую очередь приковывали усы — черные, словно наваксенные «стрелочки». Их выровняли по линейке и заострили на концах, уподобя стрелкам часов. Больше о чиновнике и сказать‑то было нечего. Сбрей он усы — человек-невидимка.
— Чем обязан?
— Вас хочет видеть министр образования, господин Гизо.
Хорошо хоть, не министр внутренних дел! Зануда сделал себе мысленную пометку: при встрече поздравить Гизо с назначением. Вспомнилось: «Мы, истинные либералы прекрасной Франции!.. Враги здесь, в Париже! О-о-о! Они мостят путь черной реакции…» Приятнейший человек этот Гизо. К такому и ночью побежишь в одной сорочке.
— Как я понимаю, меня ждут без отлагательств?
— Вы все правильно поняли, мсье. Карета внизу. У вас найдутся две рюмки?
— Рюмки? — опешил Зануда.
— Вы в курсе, что творится в городе? Холера вернулась. Доктора рекомендуют перед выходом на улицу принять порцию крепкого алкоголя, — в руках чиновника, как по волшебству, возникла плоская фляга. — У меня есть кальвадос. Вы пьете кальвадос?
— Благодарю за заботу…
Рюмки отыскались в буфете.
— Ваше здоровье.
— Взаимно.
Торвен покатал напиток во рту. Душистый яблочный огонь приятно обжег язык и нёбо; скользнул вниз по пищеводу. Сейчас Зануда с легкостью изобразил бы огнедышащего дракона — того самого, с рисунка фрекен Пин‑эр. Что ж, от заразы защитились.
Вперед!
Министерская карета была скромной, но элегантной. Лаковый короб цвета старого дуба — без резьбы, украшений и позолоты. Мягкая рессорная подвеска. В упряжке — вороная пара. На козлах восседал кучер в черном фраке и цилиндре — бесстрастный, похожий на гробовщика.
«Такой завезет…» — оценил Торвен.
Внутри карета оказалась исключительно удобной: упругие сиденья, обитые кожей, поручни, шторки на окнах. Особый порученец расположился напротив. Шторки, по обоюдному молчаливому согласию, задергивать не стали. Людей на улицах было мало, да и те спешили по своим делам, не поднимая голов.
Праздно фланирующая публика исчезла.
— Это днем, — заметил Шатьен, забавно дернув усом. — А вечером пускаются во все тяжкие. Балы, кутежи, гулянки. Вчера затеяли карнавал. Гуляли всю ночь, как перед концом света. Мы, парижане, усердно выполняем предписания врачей…
Он усмехнулся, нюхая флакон с камфарой.
— Врачей?!
— Не знаю, как у вас в Дании, а у нас чтут традиции. Нельзя показать болезни, что ты ее боишься. Напротив, надо радоваться и веселиться, как ни в чем не бывало. Тогда эпидемия испугается и уйдет.
— Помогает?
Карета проехала мимо фонарного столба, выкрашенного свежей красной краской. На столбе болталась доска с черной надписью: «ПОМОЩЬ ЗАБОЛЕВШИМ ХОЛЕРОЙ». Это значило, что поблизости можно найти больницу, носильщиков или труповозку.
— Не очень. Есть и другие методы.
— Например?
— Профессор Бруссе предлагает строжайшую диету: ничего не есть и не пить.
— Ничего?
— Абсолютно. Плюс пиявки и кровопускания.
— Его пациенты излечиваются?
— Не сказал бы. Единственным утешением им
