Тирмен - Генри Олди

На стене, где и положено, календарь. Кондратьев всмотрелся. Сектор закрыли в начале 1984-го...

Над желто-горячим листом с портретом президента гордо красовалось: «2008».

— Не исключаем мы и личное знакомство тирмена с объектом, что, как правило, имеет негативные последствия, порой непоправимые. Поэтому с целью нейтрализации данного субъективного момента работы тирмена...

Дальше слушать Петр Леонидович не стал, шагнул к столу. В бетонном бункере загадочного «минус третьего» сушеный гриб, сгинувший двадцать с лишним лет назад («С тех пор его по тюрьмам я не видал нигде... »), читает доклад о «субъективных моментах работы тирмена». Наш дом — дурдом!

— Василий Александрович! Эй!..

Ноль эмоций. Завсектора поднял листок бумаги повыше, словно хотел отгородиться от незваного гостя:

— ... предлагается обезличить процесс передачи жетона. И усилить контроль за недопущением личных встреч тирменов в процессе выполнения табельной стрельбы на результат...

— Эй, товарищи!

Шуметь не имело смысла. Не слышат. Ни утонувший в докладе гриб, ни тот, кто сидел справа, на привычном месте. Правда, строгий гражданин Иловаев все-таки заметил новичка. Кивнул важно, бровью повел. Не мешай, тирмен. Или не видишь? Заняты мы, работаем.

На Шипке все спокойно, понял?

Кондратьев потянулся к сифону. Углядел чистый стакан, нажал на рычажок. Вода показалась кипятком. Словно не сифон — термос.

— В приложении к рапорту приводится таблица неудачных стрельб за последний календарный век с указанием в отдельной графе случаев личного знакомства тирмена с объектом. Из таблицы со всей очевидностью следует...

Оказывается, не доклад — рапорт. Что пнем по сове, что совой по пню... Петр Леонидович с надеждой покосился на тугого боровичка Иловаева. Выручай, ваше превосходительство!

Бывший генерал вздохнул, с укоризной качнул круглой головой. А затем на стол уставился. Не на графин, не на сифон — левее, в самый угол. Что у нас в углу? Папки?

Закусил губу тирмен Кондратьев. Все знакомо, все взаправду на «минус третьем». И папки настоящие, памятные. На каждой номер рукой гриба сушеного выведен. Ниже — «Сектор сезонной статистики». Еще ниже...

— Благодарю за внимание, товарищи!

Петр Леонидович вздрогнул, скользнул рукой по пустому поясу. Не от выстрела — от аплодисментов. Его превосходительство хлопать изволили.

... Еще ниже — название. На папке номер двенадцать, что поверх прочих лежит, написано: «Неврученные повестки (1917-1984)». Ого!

На миг Петр Леонидович забыл обо всем — о застиранной простыне, о белом потолке палаты. Присвистнул, папку ближе подтянул. При жизни Василий Александрович такими документами не разбрасывался, в сейфе держал.

— Милостивые государи! Коллеги! Представляя просвещенному вашему вниманию рапорт сей, льщу себя надеждой...

Кондратьев только плечом дернул. Гриб гриба на поляне сменяет. Был Василий Александрович, теперь Иловаев голос подал. Неужто и впрямь спятили покойники-коллеги? Делать им нечего — в загробном бункере рапорты друг дружке под аплодисменты читать! Интересно, в какой раз? В две тысячи восьмой? В пять тысяч семьсот шестьдесят девятый?

Повестки лежали пачками, словно квитанции на электричество и газ. Упаковки наподобие банковских, на каждой — номер. Нет, не номер — год. «1966», «1951», «1918». Не по порядку, но разобраться можно.

— ... Факты оные привожу я отнюдь не в согласии с некоей системой, но исключительно ради должного примера. Ведомо нам имя первого «провидца», Ипполита Римского, жившего в конце второго столетия от Рождества Спасителя. Изучив по Ветхому Завету размеры Ноева ковчега и подсчитав темпы прироста пассажиров оного, объявил сей многознатец, что бог «заберет на небеса» всех истинных праведников в 500-м году...

Рука Кондратьева, вскрывавшая одну из пачек, дрогнула. Тот о «субъективном моменте», этот — выше бери! — о конце света. Психи, хуже Канариса. Хорошо, хоть его тут нет!

— Оказалось, однако, что не учтена была поправка на приближающееся число сатанинского года — 666-го от Рождества Христова, когда де и наступит оный конец всего сущего. Подождав указанной даты и конца света не увидев, предположили, что злодей Антихрист попытался скрыть истинный вид своего числа, замаскировав его зеркальным отображением, а именно — «999»...

В пачке с датой «1939» встретился пожелтевший мятый листок. «Кондратьеву Петру Леонидовичу. Вам предписывается отправиться в местную командировку сегодня, 29 апреля... ». Все верно. Извините, коллеги, за форсмажор.

Неужели ради этого пригласили?

Он поглядел на Иловаева. Секретный товарищ кивнул в ответ: читай, читай. И продолжил:

— Жители Исландии в ночь под Новый 1000 год, считавшийся тогда с 1 марта, все как один приняли христианство, дабы спастись. Когда же 29 марта 1000 года произошло сильное землетрясение, уверились все, что...

В пачке за 1983-й он нашел повестку Канари. Последнюю, неврученную. «Сегодня, 15 октября... ». На «целевой вызов» пришлось ехать ему. Кондратьев помнил: тракторный завод, маленький парк, две скамейки...

«Клименко Семену Игнатовичу. Вам предписывается... » Ударила боль — ржавым гвоздем под сердце. Прости, Сеня. Прости, ученик! Редко тебя вспоминаю...

Кондратьев резко захлопнул папку. Стол, семь стульев, календарь на стене. Ад-дурдом! Вот уж не думал, не гадал...

— Византиец Аргир посчитал, будто конец света должен наступить одновременно с концом очередного тысячелетия земного существования, иначе считая от сотворения мира. То есть, согласно личным Аргировым расчетам, в марте 1492 года...

Петр Леонидович чертыхнулся — и вдруг увидел картину. Прямо перед собой, на голой стене. Не подсказывай, подружка Любопытство! Сам знаю. Не было такой в «Драй Эс»!

— Следовало брать не числовые значения букв слова XPICTOC, но использовать сумму символических значений, единых для всех цифр, которыми пользовался сам Иисус, — римских...

Кондратьев не слушал. Сдергивают с койки, зовут в бетонную топь — ради старых повесток? Ради числового значения слова «XPICTOC»? Может, в картине дело?

Он шагнул ближе, всмотрелся. Нет, не встречал прежде. А интересно! Вроде «Медного Змия» у Бруни: ущелье, в ущелье — народ толпищем, все в тогах-туниках, все вверх смотрят. Не на Змия — на Ту, что в белом. У самого гребня стоит, руки вперед протянула.

Смотрят. Ждут. А поверх ущелья ждет солнце. Огромное, белое.

Холодное.

Петр Леонидович сжал руку в кулак, до боли в пальцах. Да, знакомо. Плохо, что сразу не догадался. И о том, что на картине, и о рапортах. Не спятили его друзья. Не дурдом на «минус третьем».