От Волги до Веймара - Луитпольд Штейдле

Все, что мне пришлось увидеть, я изложил в статье, опубликованной в газете «Фрайес Дойчланд» от 15 октября 1944 года. В статье говорилось:

«В школьные годы нам рассказывали, что в Древнем Риме для развлечения власть имущих сжигали людей и они горели, как факелы; в будущем в школах всех стран мира детям расскажут, что Гитлер и его палачи годами планомерно уничтожали миллионы людей. Жертвами становились люди всех возрастов, всех национальностей без различия сословия, профессии и религии, – их истребляли и уничтожали только потому, что они не склонились перед гитлеровской тиранией, или потому, что они ей были не нужны.

Прислушайтесь к слову правды! Пусть каждый немец знает: таков подлинный облик Гитлера.

Мы ехали через освобожденный Люблин в воскресный ясный, солнечный день. Улицы были заполнены радостными людьми, их лица сияли, на каждом шагу бросалось в глаза, как они счастливы, празднуя освобождение. Если бы навстречу нам не шли солдаты, если бы не было разбомбленных домов и превращенного в пустыню, сравненного с землей еврейского квартала, могло бы показаться, что войны вовсе и не было.

Но вот щит с указателем пути в концлагерь: 5 километров от города. Там, где на площади в несколько квадратных километров расположены многочисленные лагерные бараки и где надо всем высится, уходя в самое небо, двадцатиметровая башенноподобная дымовая труба для вывода газов, там происходило планомерное уничтожение людей.

В сотнях битком набитых бараков томились они, эти жертвы, доставленные из всех стран, из всех областей, долгие годы стонавших под гнетом гиммлеровского террора. Этот лагерь стал последней ступенью на тернистом пути миллионов жертв из «европейского пространства». Независимо от того, как долго «меченый» человек здесь находился, независимо от того, пригнали его из Дахау или из концлагеря Папенбург на берегу Эмса или из Варшавы, – все равно он был обречен на смерть.

«Процесс» проходил, как на фабрике, каждый был занумерован, подготовлен для отправки на бойню. Их не считали живыми людьми с душой и телом, с любящим сердцем, будь то мать или дитя, инвалид или юноша, храбрые русские солдаты, рабочий или ученый, – все они были в глазах палачей безликой массой, обреченной на гибель согласно гитлеровским планам массового уничтожения.

Что происходило с этими жертвами?

Перед бараком: «Построиться для мытья! Раздеться! Одежду вложить в бумажные мешки и сдать! Фамилии написать на вешалках! Шагом марш! Сегодня еще многие должны помыться!»

В бане моются худые, истощенные люди.

– Быстро, быстро вперед! Освободить место для следующих! В сушилку! Там получите обратно вещи после дезинфекции».

Но вещи не возвращаются, никогда не вернутся. Растерявшиеся жертвы входят в большие забетонированные камеры. Сразу двадцать, тридцать человек, голые, босые.

Процесс протекает быстро. Захлопываются стальные двери с резиновыми прокладками. Помещение ярко освещено.

Презренная тварь стоит снаружи у газонепроницаемого смотрового окошка. Несколько поворотов рычага подачи горячего воздуха. Раздается шипение. Газ проникает в помещение. Люди шатаются, стонут, падают наземь. Смертельные судороги сводят человеческие тела, падающие друг на друга… Номера, вычеркнутые из списка живых.

Так погибали тысячи, десятки тысяч. «Во имя немецкого народа!» Разве мало было немцев, говоривших; «Гитлер – это Германия»?

Может быть, у вас возникают сомнения относительно числа жертв? Следуйте за мной в длиннейшие бараки, куда попросту выбрасывали тысячи штук носильного белья и одежды. Тут нагромождены кучи последних жалких пожитков мужчин, женщин и детей. Брюки, пиджаки, блузки, рубашки, лифчики, носки, арестантская одежда с номером, пуловеры с желтым клеймом, нанесенным масляной краской, шелковое белье, арестантские куртки и детские платьица – короче говоря, все то, чем покрывают тело люди всех сословий и занятий.

На передней стороне картонной дужки бумажного мешка, на которую он вешался, ставили крест, если мешок уже был использован. Но на обратной стороне имелось свободное место для нового номера. Зачем тратить больше бумаги, чем нужно для ведения дел?

Вам недостаточно этих доказательств? Следуйте за мной дальше, даже если у вас подгибаются колени, ибо вы предчувствуете, что доказательства будут еще страшней. Но я должен показать вам все!

Большой барак длиной 45 метров, шириной 10 метров. Уже вне здания лежат под окнами тысячи сапог. Две трети барака заполнены ботинками. Тысячи пар обуви всех размеров, цветов, фасонов, среди них даже изящные туфли для пляжа, далее протезы, бандажи, ортопедическая обувь и – детские -ботиночки, в которых малыши делали свои первые шаги.

Это страшный склад – более потрясающее свидетельство, нежели картотека с именами убитых и задушенных газом в душегубке. Ведь здесь столько обуви, сколько хватило бы для жителей большого города!

Я спрашиваю себя вновь и вновь: «Неужели это все реальность?» Вокруг слышу такие же вопросы. Но факты неопровержимы. Я держу в одной руке детский башмачок, пригодный для двухлетней девочки, а в другой руке – русский солдатский сапог. А вот и подбитый гвоздями горный ботинок моей баварской родины. Итак, никого не миновало это.

Но где же оставались трупы жертв?

В открытом поле, рядом с лагерем, их закапывали массами, вповалку, в глубоких ямах.

Однако такой способ захоронения не соответствовал требованиям дела – ведь нужно было подготовиться к массовому производству круглый год. Поэтому построили на самом высоком месте крематорий с большой пропускной способностью.

В одном блоке были вмонтированы рядом пять печей для кремации. Каждую печь можно загружать одновременно четырьмя-пятью трупами. Трупы подавались в печь по рельсам в железной тележке, которая внутри печи опрокидывалась. Остатки костей и пепел падали сквозь колосники в расположенные внизу вместилища для пепла. Оттуда с обеих сторон можно было по мере надобности выгружать пепел с помощью специальных лопат и пожарных крюков. Все пять установок и теперь еще заполнены доверху пеплом сожженных людей. Он буквально просыпается сквозь двери камер. Повсюду под ногами пепел, осколки костей.

В башенноподобную четырехугольную дымовую трубу вмонтирована турбина для отсасывания газов. Даже в воздушных каналах я обнаружил полуобугленные бедренные кости и ребра. Пепел от трупов тут же отвозился на близлежащий огород и смешивался с кучами компоста, дабы лучше удобрить землю. Все это можно увидеть на месте.

На случай, если бы не было известно, кто здесь хозяйничал, на всех найденных документах и бумагах каждый раз можно обнаружить печать СС.