Харбин - Евгений Анташкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы что, хотите, чтобы я ночью…
– Господин полковник! – Голос дежурного был полумёртвый. – Вы только приедьте, а там хоть казните. Докладную записку я уже подготовил.
Через полчаса Асакуса в дежурной комнате миссии читал коряво, с брызгами чернил написанную докладную и не верил своим глазам.
«Было отчего!..» – машинально поглаживая трость, как будто это была его катана, вспоминал он.
Когда он читал ту записку, на лице и на спине, несмотря на духоту в натопленном кабинете, выступила холодная испарина. В записке дежурного было указано, что на рассвете прошедших суток маньчжурский пограничный наряд арестовал перебежчика из СССР, назвавшегося ни много ни мало начальником Управления НКВД Дальневосточного края комиссаром госбезопасности третьего ранга Эдгаром Семёновичем Юшковым.
В это было трудно поверить.
Тогда, оторвав взгляд от бумаги, Асакуса спросил откровенно дрожавшего дежурного:
– Как к нам поступила эта информация? По телефону?
– Никак нет, господин полковник, с нарочным.
– Письменно, устно?
– Устно, господин полковник. Начальник Мишаньского пограничного гарнизона капитан Ояма прислал сюда своего переводчика.
– Русского? Где он?
– Русского, господин полковник, другого не нашлось по срочности дела. Спит он сейчас.
– Будите!
– Не получится. После звонка к вам я пробовал. Спит как мёртвый!
«Да! – вспоминал Асакуса. – Спал переводчик тогда действительно как мёртвый, до самого утра. А мы вокруг него ходили, как зимние волки».
Асакуса снова вспомнил облик человека, который сейчас, наверное, уже дохлебал жиденький борщок и ждёт, что с ним будет дальше. Он посмотрел на часы – прошло ровно десять минут.
«Ещё пять минут на чай, и надо идти, а то заснёт».
Он вспомнил, как тогда мчался в своём «бенце» по пыльным просёлкам, по равнине и через перевалы, как ворвался в серый глиняный городок Мишань, где стояла пограничная полурота, состоявшая наполовину из японцев, наполовину из китайцев, как вышел из машины и не узнал её, побуревшую от глинистой маньчжурской пыли.
В штабе его встретил не спавший уже вторые сутки начальник гарнизона, старый служака капитан Ояма, высокий, плотного телосложения, обутый по-солдатски в ботинки и обмотки. Асакусу тогда поразил меч в руках этого служаки, такой же старинной работы, как и его, но расспрашивать было некогда. Капитан только кивнул за стенку, мол, спит, и указал пальцем на красную маленькую книжицу, лежавшую на столе поверх всех бумаг.
Ситуация была такова, что Асакуса отбросил все формальности с поклонами портретам императоров и докладами «по форме» командира гарнизона, уселся за стол и раскрыл эту книжицу. В ней была фотография человека в советской военной форме с петлицами и ромбами, с курчавой плотной шевелюрой на голове и мушкой усов и надписи, печатные и прописные чёрными чернилами и каллиграфическим почерком. Асакуса прочитал: «Начальник Управления НКВД Дальневосточного края… Комиссар государственной безопасности 3-го ранга…», «Действительно до…», печать, «Разрешено ношение и хранение огнестрельного оружия…», что-то ещё… Это что-то ещё и всё остальное слегка плыло перед глазами, Асакуса ни разу за всю свою службу не держал в руках таких документов.
«Да! Задали вы нам тогда задачу, господин комиссар третьего ранга Юшков Эдгар Семёнович!»
Он снова глянул на часы, встал и вышел из кабинета. В гостиной он обнаружил Юшкова бодрствующим и сидящим в кресле с папиросой.
– Как вы себя чувствуете?
Юшков не отреагировал и, судя по его виду, разговаривать был не расположен. Асакуса понял, что придётся начинать разговор сначала.
«Ну что ж! Начнём!»
– Эдгар Семёнович, вы мне можете не верить, но я вам поверил сразу!
Юшков иронично поднял брови.
«Ожил! Огрызается! – подумал Асакуса. – Сейчас бы подвесить тебя за правую… – Он посмотрел на правую поднятую с папиросой руку Юшкова. – Нет, за левую руку… Хотя нет! Нельзя! Оторвутся! И правая и левая!»
– Кто с вами работал? – спросил он.
– А то вы не знаете? – Юшков сказал это не разжимая губ.
– Да, вы правы. Конечно знаю.
«Конечно знаю!» – повторил про себя Асакуса, глядя на измождённую фигуру своего гостя, его торчащие из рукавов и брючин худые руки и ноги.
«Но он и был нетолстый, когда пришёл!»
Тогда в Мишани Асакуса рассмотрел удостоверение необычного перебежчика и приказал начальнику гарнизона ввести его в канцелярию. Начальник, несмотря на свой возраст и грузность, мигом выскочил в соседнюю комнату и уже через секунду с силой вытолкнул оттуда согнутого человека в синих галифе и тёмно-зелёной советской гимнастёрке с распахнутым воротом, без ремней и сапог. Человек не удержался на ногах, не успел выставить перед собой заломленные за спину руки и упал в пол лицом.
Асакуса поднял недоумевающие глаза на начальника гарнизона.
– Господин полковник! Коматта-на! – Капитан чертыхался и захлёбывался от злобы, его усики на дрожащей верхней губе торчали и были усыпаны бисером пота. – Эта русскэ собака… – он не мог перевести дыхание, – он сам перешёл границу, его никто не звал! Он чуть не застрелил моего фельдфебеля и сломал руку рядовому первого разряда Яритомо…
В это время перебежчик, оглушённый падением, пришёл в себя и стал подниматься; он встал на колени, оперся на руки и в такой позе оказался боком под ногами командира гарнизона. Ояма взмахнул мечом, Асакуса в долю секунды оценил движение капитана и неожиданно для себя, не вставая со стула, пнул перебежчика сапогом в плечо.
– Капитан! – заорал он.
Ояма застыл с поднятым в обеих руках клинком.
– Виноват, господин полковник, он ещё укусил меня за руку. Только что!
Капитан сделал шаг назад и кинул катану в ножны.
– Выйдите! Мне надо с ним поговорить!
Старый грузный Ояма неловко повернулся кругом, подняв пыль стоптанными каблуками солдатских ботинок, и, громко хлопнув щербатой, сбитой из грубых досок дверью, вышел.
Перебежчик уже сидел на коленях и об плечо гимнастёрки размазывал по щеке кровь. Удар Асакусы пришёлся русскому каблуком в лицо.
– Извините! – с досадой сказал Асакуса по-японски. – Но сейчас-то зачем вы укусили капитана?
Перебежчик поднял глаза, и полковнику стало ясно, что он его не понял.
– Хорошо! Спрошу вас по-русски! Зачем вы сейчас укусили капитана Ояму?
– Я бы вас всех, макак японских, перекусал.
«Вот так, – подумал Асакуса, – я его спас, а теперь впору самому доставать меч и рубить эту русскую собачью голову. Хорошо, что я выпроводил капитана».
Перебежчик тем временем отполз к стене и сел, привалившись к ней спиной.
Полковник взял со стола красную книжицу, раскрыл её лицевой стороной к перебежчику и спросил:
– Это ваше?
– Да! – коротко ответил тот.
– Вы действительно начальник Управления НКВД Дальневосточного края?
– Уже нет!
– Это понятно. А до вчерашнего дня?
– До позавчерашнего.
Перебежчик отвечал на вопросы и смотрел на Асакусу с презрительной ухмылкой.
От внезапно вспыхнувшей злобы Асакуса готов был разорвать этого дерзкого русского, забить его головой об стену…
– Хорошо, до позавчерашнего! Ваша фамилия. – Асакуса пытался успокоиться…
– Юшков Эдгар Семёнович, – сказал перебежчик.
– А?..
– Всё, что написано в моём удостоверении, – правда!
Асакуса закрыл удостоверение и бросил его на стол.
– С какой целью вы перешли границу Маньчжурской империи? – Гнев постепенно начал отпускать его.
– У меня не было выбора.
– Поясните!
Перебежчик потрогал подбитую щёку и отвернулся.
Асакуса повторил вопрос, русский молчал.
– Господин… Юшков, если вы действительно Юшков, – Асакуса поставил катану между ног и оперся на неё руками, – тогда непонятно, вы сами перешли к нам, перебежали! А сейчас молчите?
Перебежчик молчал.
Асакуса посмотрел налево, в единственное в канцелярии окно – через пыльное стекло была видна спина охранника. Он перевёл взгляд на дверь, за ней сквозь щели просматривалась большая фигура, как понял Асакуса, капитана Оямы.
«Не убежит!» – подумал Асакуса и вышел на улицу.
Ояма вытянулся перед полковником.
«Наконец-то!» – подумал Асакуса и вслух тихо приказал:
– Постарайтесь, чтобы ваши подчинённые как можно скорее забыли про этого перебежчика. У вас есть какое-нибудь снотворное?
– Да! Есть опий! – удивлённо просипел Ояма.
– Дайте ему. Когда заснёт, я его заберу с собой. Всех свободных от службы отправьте на учебные занятия.
– Слушаюсь, господин полковник. – Лицо Оямы приняло удовлетворённое выражение. Он всё понял.
– За прилежание в службе будете поощрены.
Всё же борщ, чай и папироса разморили Юшкова; он сидел в кресле и слишком широко открытыми глазами смотрел на полковника.
– Постарайтесь не уснуть. Через час вам принесут ещё еды. Жить пока будете здесь, под присмотром моих людей. На улицу вас не пустят, но во внутреннем дворе этого особняка можете по полчаса в день гулять.
