История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После этого они оба прилетели к нам в Минск. Мы взяли сторону Фомича и подтвердили, что подвал все-таки постройка и ломать его нельзя. Корветто горячо жаловался на невыносимого старика, отравляющего ему пребывание в Щаврах, а старик жаловался на Корветто, сокращающего его жизнь. Мы пытались их успокоить обоих, их волнения казались нам бурей в стакане воды в сравнении с той грозной задачей, которую нам предстояло решить: Северный банк отказал нам в ссуде под щавровские закладные. Мы решили ехать домой к своим, искать там помощи.
Глава 29. Июль-август. «Еще двадцать пять тысяч»
Очень угнетенные, почти без надежды что-либо устроить, мы решили ехать домой и по дороге завернуть в Могилев. Проезжая с вокзала в город, в отвратительной Бристоль, мы заметили вывеску могилевского взаимного кредита и решили там побывать. Мы показали свои щавровокие закладные и просили их учесть то, в чем нам отказал минский Северный банк. Неожиданно председатель, старичок Банин, совершенно о нас ничего не зная, охотно на это согласился. Нужно было записаться членом этого взаимного кредита и тогда можно было получить двенадцать тысяч, выдав векселя за нашей подписью. Остановка была только в том, что никто нас не знал в Могилеве. Наконец мы догадались указать на нотариуса Казанского. Банин запросил его по телефону. Ответ был получен благоприятный. Быть может, если бы я тогда при погашении судомировской закладной не послушала Лели и не поступила вопреки своему характеру, ответ был бы менее благоприятен? Банин сказал нам, что вечером же будет созван экстренный совет, а на другое утро, в одиннадцать часов, нам уже вручали двенадцать тысяч. Все это было устроено так быстро и легко, что просто не верилось. Окрыленные, мы уже смелее решили ехать в Губаревку. До восемнадцати тысяч нашей доли уже оставалось немного: мы решили опять просить Тетю выручить нас. От того шестипроцентного билета, который она получила из Крестьянского банка за Новополье, у нее оставалось еще восемь с половиной тысяч. Но меня ужасно терзало опять просить у Тети. Я знала, что отказа не будет, но вот именно эта готовность выручать нас, это неизменное великодушие и заставляло меня страдать невыразимо. Но Витя успокаивал меня, и как тогда, в первый раз, брал исключительно на себя переговоры о Тетей.
Прекрасным утром конца июня мы приехали на станцию Курдюм. На козлах высланного нас встречать фаэтона за кучера сидел Молосай, наша щавровская канарейка. Он был в восхищении от всех и всего в Губаревке. Были и им очень довольны. Дорогой он все расспрашивал нас о Щаврах, но также интересовался и Сарнами:
– Чай на купчую все еще не хватает? Вот мы с братом сколотили себе пятьсот рублей, только скажите, брат сейчас вам вышлет.
– Видишь, видишь, – шепнул мне Витя, – не успели мы коснуться родной земли, и нам уже идут навстречу, на помощь. Это хорошее предзнаменование, все устроится.
И все устроилось, хотя мне казалось, что я чуть живой подъезжала к дому.
Мы застали Лелю с Наташей на отъезде за границу. Они решили ехать серьезно посоветоваться с докторами насчет нервов и зоба Шунечки. Ольга Владимировна приехала принять бразды правления в оставляемом их доме. Леля, конечно, уезжал с большим сожалением, так как ничем так не дорожил, как этими месяцами летних каникул, когда он мог двинуть свои научные работы, но не даром говорят, что «путешествие целебно в случае переутомления от однообразной и заботливой жизни, какой была жизнь у Наташи», и такая поездка должна была ей быть полезной.
Кроме Ольги Владимировны мы застали в Губаревке всю семью Кандыба. Евгений Николаевич и Лиза приезжали в Пензу на могилу родителей. Они приехали из своего Черниговского имения, где они были участниками в синдикате сахарного завода. Евгений Николаевич и Лиза все так же были неразрывные голубки. Дочки их очень похорошели, выросли и радовались своему путешествию. От нас они собирались еще прокатиться по Волге. В самый день отъезда, случайно, к слову, Евгений Николаевич сказал нам, что Вера, сестра Лизы, вышедшая за офицера Филатова, должна осенью получить следуемую ей долю за Константиновку[272], двадцать тысяч. Обязательства Крестьянского банка Филатовы намерены разменять и поместить под проценты. Ввиду ненадежности супруга, Кандыба озабочен сохранить этот капитал и был бы несказанно счастлив, если бы мы согласились взять его и поместить у себя в Сарнах по семь процентов. Мы просто не верили ушам. Это было бы спасенье, потому что утром мы получили очень красноречивое письмо Кулицкого, в котором он уговаривал нас совсем больше не надеяться на Шолковкого, ибо у него гроша не будет к купчей.
С получением девятнадцати-двадцати тысяч Веры у нас сразу являлись все верхи и за себя, и за него. Нас так миловало небо, что сердиться на забастовавшего Шолковского и не хотелось. «Выходите победителями», – писал наш посредник, так убеждавший нас, что у Шолковского деньги к купчей уже готовы. Теперь на нас падала вся ответственность, и мы брали все дело в свои руки, мы не должны были надеяться на этих компаньонов, а так как предстояло еще немало накладных расходов, то мы решили попытаться еще достать пять тысяч и с этой целью съездили в Саратов, обратились в первое общество взаимного кредита и ничего не добились.
Вернувшись в Губаревку, мы застали у нас Н. Л. Кропотову. Узнав о причине нашей неудачной поездки в Саратов, она вызвалась немедленно нам устроить кредит во втором обществе взаимного кредита, где ее матушка состояла членом. Вместе с ней мы поехали опять в Саратов, и она действительно нам устроила кредит в пять тысяч. То было седьмое июля, а восьмого июля, когда мы вернулись в Губаревку, пришла телеграмма Веры о согласии дать нам девятнадцать тысяч под закладную, сроком на год. Пришлось ехать в Пензу. Там оказалось, что Вера согласна, но ждет согласия своего супруга, который был в отсутствии. Предстояло его ожидать, а так как Кандыба очень был озабочен всеми формальностями залога, потребовалось залоговое свидетельство на Щавры. Витя поехал за ним в Москву и оттуда в Минск. Я осталась у Кандыба, и в ожидании супруга Веры и залогового свидетельства из Москвы я должна была провести целую неделю в Пензе. Не могу сказать, чтобы я ее провела приятно и вспоминала это время без удовольствия. Наконец прибыл и
