Герои Первой мировой - Вячеслав Бондаренко

Но мифы — мифами, а своей дальнейшей фронтовой службой реальный, невымышленный донской казак Козьма Крючков доказал, что был вполне достоин тех авансов, которыми его наградили осенью первого военного года. Воюя в своем полку, он вовсе не был неким «символом части», которого на всякий случай не пускали на передовую. Получил три ранения, одно из них тяжелое. Журнал «Нива» в 1915 году так живописал боевую службу Крючкова: «Нужно было разведать расположение германских войск. Крючков и еще человек десять вызвались произвести эту разведку. Подъехали к деревушке М., в которой расположился отряд, человек в двадцать, германцев-кавалеристов. Недолго думая, они ворвались в деревню, половину перебили, остальных забрали в плен и нашли у них ценные документы относительно расположения германских войск. Затем Крючков участвовал в больших боях, получил три раны, из которых одна в бок — самая опасная. Крючков в настоящее время имеет все четыре степени ордена Св. Георгия (полный бант) и получает 50 р. ежемесячного жалованья».

Последняя фраза в этой публикации — типичное для тех лет преувеличение пополам с журналистской безграмотностью (в 1915 году у Крючкова был всего один Георгиевский крест 4-й степени, к тому же эта награда спутана с орденом Святого Георгия). Но сама боевая работа донца описана верно. И, что интересно, ошибка петроградского журналиста («все четыре степени») на деле обернулась пророчеством — храбрость казака была действительно оценена по достоинству. Про Георгиевский крест 3-й степени, полученный им в феврале 1916-го, мы уже упоминали. Вторую степень Георгиевского креста Крючков получил тоже в 1916-м за бой 13 ноября 1915 года, а крест 1-й степени № 5801 нашел его в 1917-м. Удостоился храбрый казак и трех Георгиевских медалей — 4-й, 3-й и 2-й степеней. Так, медаль 4-й степени № 1093246 он получил приказом по 10-й армии от 5 апреля 1917 года за подвиг, совершенный еще 31 января 1915 года. Тогда у деревни Людвиново «под сильным и действительным огнем противника Крючков обслуживал связь с кавалерийской дивизией, доставляя приказания, и тем содействовал успеху наших боевых действий» (кстати, находилось Людвиново буквально в 20 километрах от той местности, где Крючков принял бой 30 июля 1914 года; ныне это Людвинавас, Литва). Так гласят официальные данные Российского государственного военно-исторического архива.

Впрочем, именно с георгиевскими наградами Крючкова связан еще один не вполне ясный момент его биографии. Дело в том, что сам Крючков считал, что у него только… два Георгиевских креста. Об этом свидетельствует сценка лета 1919 года, когда Козьма Фирсович, будучи уже хорунжим Донской армии, общался с одним из старших офицеров. «Но ведь Вы полный бантист?» — спрашивал тот («полный бант» — набор из четырех Георгиевских крестов и четырех Георгиевских медалей). «Никак нет, у меня только два креста», — отвечал Крючков. «Как два креста? Да ведь все говорят, что Вы полный бантист…» «Никак нет, господин полковник, у меня только два креста», — повторил Крючков. С чем связано такое положение дел, точно неясно до сих пор. С одной стороны, «полным бантистом» Козьма Фирсович действительно не был (для этого ему не хватало Георгиевской медали 1-й степени), с другой — крестов у него было все же не два, а четыре, да и Георгиевские медали нельзя списывать со счетов. Единственное объяснение: в вихрях 1917—1918 годов приказы о награждениях, а тем более сами кресты и медали, попросту могли не дойти до Крючкова. Так и ушел он из жизни, будучи уверенным в том, что является кавалером только двух Георгиевских крестов…

К концу войны мужественный донец дослужился до подхорунжего (сверхсрочного унтер-офицера казачьих войск). Февральский переворот 1917 года подхорунжий Крючков, как и абсолютное большинство военнослужащих русской армии, встретил с энтузиазмом, был даже избран председателем полкового комитета. Однако от дальнейшей «свободы» Козьма Фирсович явно не пришел в восторг, потому что в конце апреля 1918 года вместе с есаулом Г.И. Алексеевым организовал на Дону «белый» партизанский отряд численностью в 70 бойцов. 10 мая 1918 года этот отряд после жестокого боя освободил от красных станицу Усть-Медведицкую, а со временем влился в ряды белой Донской армии. Служить Козьме Крючкову выпало в 1-й сотне 17-го Донского Назаровского конного полка, который входил в состав 10-й Донской конной бригады. Полк был невелик — он насчитывал всего 545 сабель при пяти пулеметах.

За храбрость, проявленную в боях с красными во время Вешенского восстания, К.Ф. Крючков вскоре был произведен в первый офицерский чин хорунжего (равен подпоручику в пехоте и корнету в кавалерии). Весть о своем производстве в офицеры казак принял, судя по всему, без особого ликования. Как вспоминал тогдашний командир Крючкова, начальник 10-й Донской конной бригады полковник А.Н. Лащенов, «вызываю как-то его к себе и передаю весть о представлении в офицеры. Благодарит, но просит не делать этого, “потому что 'чернильный' офицер к офицерской среде не подойдет, а от своей братвы он не хочет отрываться, да и грамотный-то плохо”. Через месяц он получает чин хорунжего. Страшно смущен. Получает отпуск, из которого возвращается раньше времени, потому что “стыдно в тылу”».

Один из сослуживцев Крючкова по 17-му Назаровскому полку Н. Мельников так вспоминал встречу с легендарным героем летом 1919 года: «Просторная горница была полна народу. Тут же были и начальники разъездов, ожидавшие приема. Командир бригады сидел за столиком в небольшой смежной комнате, дверь в которую была открыта. Когда адъютант стал вызывать начальников разъездов, первым вошел офицер Назаровского полка, громким голосом отрапортовавший: “На-заровского полка, хорунжий Крючков” — полковник Якушов внимательно посмотрел на вошедшего и спросил: “Вы не родственник нашему знаменитому герою Козьме Крючкову?” — “Я и есть Козьма Крючков…” — ответил хорунжий. При этих словах в горнице как-то стало сразу тихо и все, находившиеся в ней, в том числе и пишущий эти строки, случайно оказавшийся в этот момент в штабе бригады, поспешили подойти поближе к дверям комнатушки, чтобы лучше слышать интересный разговор. Перед нами был офицер среднего роста, слегка сутуловатый, с мелкими редкими рябинами на лице, с коротко стриженной, с проседью, головой. Сходства с теми портретами, которые мы привыкли видеть и которые украшали чуть ли не каждую избу громадной Российской Империи, очень мало. “Да неужели вы — знаменитый Крючков? Да где же ваш чуб?” — с некоторым волнением спросил командир бригады. “Революция съела…” — улыбаясь, ответил Крючков».

Во время Гражданской войны герой продолжал пользоваться всеобщим уважением — подчиненные почтительно именовали его только по имени-отчеству, а местное население всегда радо было повидать легендарного казака. В воспоминаниях командира Крючкова, полковника А.Н. Лащенова, содержится следующий выразительный эпизод: