Сказка - Стивен Кинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Местами я ехал по лужам. Где-то улицы были полностью затоплены, и большие колёса велосипеда погружались в неизвестность почти по самые ступицы. Дождь перешёл в мелкую морось, затем прекратился. Я понятия не имел как далеко нахожусь от жёлтого дома Ханы; без телефона и солнца в небе, моё чувство времени было совершенно бесполезно. Я всё ещё ожидал услышать двойной полуденный звон колокола.
«Заблудился, – подумал я. – Я заблудился, у меня нет GPS и я никогда не доберусь до места вовремя. Мне повезёт, если сумею выбраться отсюда до темноты».
Затем я пересёк небольшую площадь со статуей в центре – это была женщина с отрубленной головой – и понял, что снова вижу три шпиля. Только теперь я смотрел на них с другой стороны. Тут мне пришла мысль, прозвучавшая голосом – абсурд, но правда – тренера Харкнесса, который преподавал и баскетбол и бейсбол. Тренер Харкнесс расхаживал взад и вперёд по боковой линии с красным лицом и большими пятнами пота, проступающими подмышками белой рубашки, которую он всегда надевал в вечер игры, следуя за перемещениями своей команды и крича: «Чёрный ход, чёрный ход, мать вашу!»
Чёрный ход.
Вот куда меня привела череда меток мистера Боудича. Не к фасаду этого огромного центрального здания, где без сомнения заканчивалась Галлиенская дорога, но к задней части. Я пересёк площадь по левой стороне, ожидая найти инициалы на одной из трёх улиц, уходящих от неё, и нашёл: они красовались на стене разрушенного стеклянного здания, которое когда-то, возможно, было чем-то вроде оранжереи. Теперь дворец находился по правую руку от меня, и да – метки вели меня всё дальше и дальше вокруг него. Я увидел высокий изгибающийся выступ каменной кладки позади раскинувшихся центральных зданий.
Я поехал быстрее. Следующая метка указывала направо, вдоль того, что в лучшие времена было широким бульваром. Тогда он, возможно, был ярким, но сейчас тротуар потрескался и кое-где искрошился. По центру проходила заросшая разделительная полоса. Среди сорняков росли огромные цветы с жёлтыми лепестками и тёмно-зелёными сердцевинами. Я притормозил, чтобы разглядеть один, нависавший над дорогой на своём длинном стебле, но когда потянулся к нему, лепестки резко сомкнулись в нескольких дюймах от моих пальцев. Потекла какая-то белая густая жидкость. Я почувствовал жар и резко отдёрнул руку.
Дальше, примерно в четверти мили, я увидел три нависающих козырька, по одному с каждой стороны бульвара, по которому ехал, и один, казалось, нависал над самим бульваром. Они были такими же жёлтыми, как голодный цветок. Прямо передо мной бульвар переходил в еще одну площадь с высохший фонтаном по центру. Он был огромным и зелёным, с хаотичными обсидиановыми трещинами, проходящими по его чаше. ЗАПИШИ ЭТО, ПРИНЦ ШАРЛИ, постоянно повторяла Клаудия, и я проверил свои записи, просто для уверенности. Высохший фонтан – есть. Огромный жёлтый дом, стоящий поперёк дороги, – есть. Спрятаться – двойное «есть». Я сунул лист бумаги в боковой карман рюкзака, чтобы защитить его от влаги. Тогда я даже не задумался об этом, но слава Богу, что он лежал там, а не в моём кармане. То же самое с телефоном.
Я медленно поехал к площади, затем быстрее к фонтану. Его пьедестал имел в высоту около восьми футов и толщину со ствол дерева. Отличное укрытие. Я спешился и заглянул за пьедестал. Впереди, не более чем в пятидесяти футах от фонтана, стоял дом Ханы… или дома. Они соединялись жёлтым коридором над центральным проходом, наподобие надземных переходов, которые есть по всему Миннеаполису. В общем, неплохое жилище.
И Хана была снаружи.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Хана. Дорожки «вертушки». Ужас в бассейне. Наконец – солнечные часы. Нежеланная встреча.
1
ана, должно быть, вышла, когда прекратился дождь, чтобы насладиться ярким днём. Она сидела на огромном золотом троне под полосатым красно-синим навесом. Я не думал, что золотым было лишь покрытие, и сильно сомневался, что драгоценные камни, покрывающие спинку и подлокотники трона, пластиковые. Думаю, что король и/или королева Эмписа, сидя на нём, выглядели бы смехотворно маленькими, но Хане он был не просто по размеру, её огромный зад выдавливался по бокам между золотыми подлокотниками и подушками цвета королевский пурпур.
Женщина, сидящая на этом украденном (я в этом не сомневался) троне была кошмарно уродлива. Оттуда, где я укрывался за высохшим фонтаном, было невозможно сказать, насколько она крупна, но во мне шесть футов и четыре дюйма, и казалось, что она возвышается надо мной ещё на пять футов, даже сидя. Если так, то рост Ханы должен был составлять не меньше двадцати футов.
Другими словами, настоящая великанша.
На ней было платье-шатёр цвета королевский пурпур, как и подушки, на которых она сидела. Подол платья доходил ей до икр, похожих на стволы деревьев. На её пальцах (каждый был размером с мою ладонь) было множество колец. Они поблескивали в тусклом свете дня; будь на улице солнечно, они бы переливались огнём. Тёмно-каштановые волосы ниспадали на её плечи и в беспорядочных завитках волнами падали на грудь.
Платье выдавало в ней женщину, но по остальному трудно было судить. Лицо Ханы представляло собой комок шишек и больших гнойных нарывов. По центру лба тянулась красноватая трещина. Один глаз прищурен, другой выпучен. Верхняя губа была приподнята к узловатому носу, обнажив острые акульи зубы. Хуже всего, что трон полукругом окружали кости, почти наверняка человеческие.
Радар начала кашлять. Я повернулся к ней, приблизившись головой к её голове и посмотрел ей в глаза: «Тихо, девочка, – прошептал я. – Пожалуйста, сиди тихо».
Она снова закашлялась, потом притихла. Она всё ещё дрожала. Я начал отворачиваться, но кашель снова начался, громче, чем раньше. Думаю, Хана заметила бы нас, если б именно в этот момент не решила запеть:
«Вставь палку Джо, любовь моя,
Вставь куда следует, любовь моя,
Вставляй всю ночь напролёт.
Пронзи меня своим штыком,
штыком, штыком.
Пронзи меня своим штыком!»
Я подозревал, что эти слова, скорее всвего, взялись не из сказки братьев Гримм.
Она продолжила – похоже, это была одна из тех песенок,
