Или – или - Айн Рэнд

Она больше не слышала каждый четвертый такт в трясущемся поскрипывании металла, не могла слышать шаги врага, которого преследовала.

Только шум безнадежного панического бегства.

…я буду там вовремя, думала Дэгни, я прибуду первой и спасу двигатель. Двигатель, который он не остановит, размышляла она, не остановит… не остановит… Он не сможет его остановить, подумала Дэгни, пробуждаясь от толчка, сбросившего ее голову с подушки. Колеса замерли.

Мгновение Дэгни сидела неподвижно, пытаясь осознать тишину вокруг. Это походило на тщетную попытку создать чувственный образ небытия. Стерлись все характерные признаки реальности: ни звука, словно Дэгни была одна в поезде, ни движения, словно это был не поезд, а комната, ни света, словно это был не поезд и не комната, а пустое пространство, никакого признака насилия, стихийного бедствия или аварии, словно наступило состояние, при котором невозможно даже бедствие.

Осознав причину неподвижности, она стремительно выпрямилась – так бьет о берег одинокая волна, непосредственная и неистовая, как крик возмущения. Она резко подняла шторку окна; в тишине прозвучал громкий визг, разрезавший безмолвие. Снаружи ничего не было, лишь безмерные просторы прерии. Сильный ветер рвал облака, и лунный свет падал сквозь них на равнины, но они казались безжизненными, как сама Луна.

Дэгни резко нажала на выключатель и кнопку вызова проводника. Вспыхнул электрический свет, вернувший ее в мир причин и следствий. Дэгни взглянула на часы: чуть больше полуночи. Она посмотрела в заднее окно: рельсы уходили по прямой линии, и на предписанном расстоянии на земле светились красные фонари, расположенные там для защиты поезда сзади. Увиденное несколько ободрило ее.

Она снова нажала кнопку вызова проводника. Потом, подождав немного, вышла в тамбур, открыла дверь и высунулась наружу, чтобы взглянуть на состав. Несколько окон уходящей вдаль стальной ленты светилось, но ни людей, ни признаков человеческой деятельности не было заметно. Дэгни захлопнула дверь, вернулась к себе и начала одеваться, ее движения вновь обрели спокойствие и уверенность.

На ее звонок так никто и не пришел. Дэгни поспешила к соседнему вагону, она не чувствовала ни страха, ни растерянности, ни отчаяния – ничего, кроме необходимости действовать.

Проводника не оказалось ни в соседнем вагоне, ни в следующем. Дэгни ускорила шаг по узким коридорам, не встречая по пути ни одного человека. Но двери некоторых купе были открыты. Пассажиры, одетые и не совсем, молча сидели внутри, словно в ожидании. Они провожали Дэгни странными уклончивыми взглядами, будто знали, куда она мчится, и ждали, что кто-то придет и решит за них все проблемы. А она продолжала бежать по хребту мертвого поезда, мысленно отмечая характерное сочетание освещенных купе, открытых дверей и пустых проходов, – никто не отважился сделать и шага наружу, никто не решался заговорить первым.

Дэгни бежала по единственному в составе сидячему вагону, где одни пассажиры спали в неловких позах, другие, пробудившиеся, сидели неподвижно, сжавшись, как животные в ожидании удара, и ничего не делая, чтобы предотвратить его.

В тамбуре Дэгни остановилась. Она увидела мужчину, открывшего дверь и выглядывающего наружу. Мужчина пытливо всматривался в темноту, готовый сойти. Он обернулся, услышав, как подошла Дэгни. Она узнала лицо мужчины – это был Оуэн Келлог, человек, отвергший будущее, которое она когда-то предложила ему.

– Келлог! – У Дэгни вырвался звук, напоминающий смех или возглас облегчения; она словно неожиданно встретила человека в пустыне.

– Здравствуйте, мисс Таггарт, – ответил он, изумленно улыбнувшись, в его улыбке сквозила недоверчивая радость. – Не знал, что вы едете в этом поезде.

– Пойдемте! – приказала Дэгни, словно он все еще был служащим железной дороги. – Кажется, мы оказались на застывшем поезде.

– Так и есть, – сказал Келлог и дисциплинированно последовал за ней. Объяснения были излишни. Все происходило в безмолвном понимании, они исполняли служебный долг, и казалось совершенно естественным, что из сотен пассажиров именно эти двое бросили вызов опасности.

– Не знаете, как долго мы уже стоим? – спросила Дэгни, когда они поспешно шли по соседнему вагону.

– Нет, – ответил Келлог. – Когда я проснулся, мы уже стояли.

Они прошли весь состав, не обнаружив ни проводников, ни официантов в ресторане, ни тормозных кондукторов, ни начальника поезда. Иногда они поглядывали друг на друга, не произнося ни слова. Оба слышали о брошенных составах, о поездных бригадах, исчезающих в неожиданном взрыве протеста против рабства.

В начале состава они сошли с поезда, подставив лица ветру, кроме которого ничто вокруг не шевелилось, и поднялись в кабину локомотива. Включенная головная фара обвиняющим перстом отбрасывала свет в пустоту ночи. Кабина была пуста.

У Дэгни непроизвольно вырвался отчаянно-радостный крик:

– И правильно! Они же люди!

Она остановилась, ошеломленная, как от чужого крика. Дэгни заметила, что Келлог с любопытством наблюдает за ней, чуть заметно улыбаясь.

Это был старый паровоз, лучший, какой железная дорога могла предоставить «Комете». Топка, огороженная решеткой, низкая труба; сквозь лобовое стекло был виден луч фары, падающий на ленту шпал, которые сейчас покоились неподвижно, как ступени лестницы, подсчитанные и пронумерованные.

Дэгни взяла бортовой журнал и прочитала имена членов последней поездной бригады. Машинистом числился Пэт Логган.

Ее голова медленно склонилась, и она закрыла глаза. Она вспомнила первую поездку по зеленовато-голубому железнодорожному пути, о которой, должно быть, думал Пэт Логган во время своей последней поездки, как сейчас думала она.

– Мисс Таггарт? – мягко окликнул ее Оуэн Келлог. Дэгни вздернула подбородок.

– Да, – отозвалась она. – Что ж… – Ее голос был ровен, в нем слышались лишь металлические нотки, означавшие, что решение принято. – Надо найти телефон и вызвать другую бригаду. – Она взглянула на часы. – Судя по скорости, с которой мы ехали, сейчас мы милях в восьми от Оклахомы. Мне кажется, что в этом направлении ближайший пункт, куда можно позвонить, – Брэдшоу. Мы примерно в тридцати милях от него.

– За нами следует какой-нибудь поезд «Таггарт трансконтинентал»?

– Следующий – двести пятьдесят третий товарный, но он не появится здесь до семи утра, если идет по расписанию, в чем я сомневаюсь.

– Всего один товарный за семь часов? – Келлог спросил непроизвольно, с ноткой оскорбленной преданности железной дороге, работой на которой когда-то гордился.

Губы Дэгни растянулись в подобии улыбки:

– Движение уже не то, что было при вас.: Келлог медленно кивнул:

– Полагаю, что и поездов «Канзас вестерн» сегодня не предвидится. '

– Точно не помню, но думаю, что нет. Келлог посмотрел на столбы вдоль дороги:

– Надеюсь, люди из «Канзас вестерн» поддерживают телефонную связь в исправности.

– Судя по состоянию железнодорожного пути, надежды на это мало. Но нужно попробовать.

– Да – Дэгни повернулась, намереваясь идти, но задержалась. Она знала, что бесполезно что-то объяснять, но слова вырвались непроизвольно:

– Знаете, тяжелее всего осознавать, что кто-то поставил на путь за поездом эти фонари, чтобы защитить нас… Они беспокоятся о жизни людей больше, чем страна об их жизни.

Быстрый взгляд Келлога был похож на яркую предупредительную вспышку, затем Келлог мрачно ответил:

– Да, мисс Таггарт.

Спускаясь по лестнице с паровоза, они увидели кучку пассажиров, собравшихся у путей, несколько человек сошли с поезда и присоединились к остальным. Особый инстинкт подсказал людям, сидевшим в ожидании, что кто-то начал действовать, принял на себя ответственность; теперь ничто не мешало проявить признаки жизни.

Дэгни подошла к этим людям, все они вопрошающе смотрели на нее. Казалось, неестественно бледный лунный свет стер различия с их лиц и подчеркнул присущее им всем выражение: осторожный интерес, страх, мольба, сдерживаемая наглость.

– Есть ли среди вас человек, желающий стать делегатом от пассажиров? – спросила Дэгни.

Все переглянулись, но ответа не последовало.

– Хорошо, – продолжила она, – вам не нужно говорить. Я – Дэгни Таггарт, вице-президент этой железной дороги по грузовым и пассажирским перевозкам, – в группе раздался шелест – легкое движение, шепот, похожий на облегчение, – и говорить буду я. Мы находимся на поезде, брошенном бригадой. Никакой аварии не произошло. Двигатель не поврежден. Но нет никого, кто бы мог повести состав. Это то, что газеты называют застывшим поездом. Вы все знаете, что это означает, и вам известны причины. Возможно, вы знали их задолго до того, как о них узнали люди, которые сегодня бросили вас. Закон запрещает оставлять поезда. Но сейчас это нам не поможет.