Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Такое богатство досталось молодой девице, когда она достигла совершеннолетия, и первое, что она сделала, узнав об этом, было письмо кайзеру: «Я мысленно, нижайше склоняясь, целую руку Вашего Величества». Однако оставалось еще четыре года, пока ей исполнится двадцать один. А до этого срока, как объявлялось в завещании Фрица, все доходы переходят к его вдове. Это не слишком нравилось кайзеру, который не мог простить ей то, что он называл «это дело с Капри», но обеспечение материального стимула для управляющей было очень разумно. Дому Круппа опять позарез нужна была такая женщина – вдова Крупп, какой была Катарина в XVII столетии, Хелен Амали – в XVIII и Тереза Вильгельми – в XIX.

Марго, подобно своим предшественницам, стала известной в Эссене как вдова Крупп и, так же как и они, заведовала конторскими книгами, в которых цифры доходов становились все более внушительными. За первый финансовый год ее доход в марках в пересчете на доллары составил 30 миллионов, а в последующие три года доходы по трастовым капиталам возросли с 6–7,5 процента до 10 процентов.

Марго не была докой в финансовых делах. Она сама признавалась Хоксу, что неважно разбиралась в цифрах, и, положи он ей на подпись ее собственный смертный приговор, она «подмахнула» бы его не глядя. Конечно же Хокс никогда не обманул бы Марго, и она знала это. Допустив однажды ошибку в оценке мужского характера, она никогда ее не повторяла. Она была очень строга в подборе своих подчиненных и понимала, что судьба АО «Фридрих Крупп», так же как и ранее фирмы «Фридрих Крупп», была связана с троном. Наступив на свою гордость, она даже пригласила Вильгельма в «Хюгель» («это выражение учтивости дает мне и моим дочерям утешительную уверенность в том, что расположение и интерес Вашего Величества к фирме Круппа остаются неизменными»), и, хотя он в тот момент не захотел оказать ей честь в ответ на этот реверанс, Марго упорно подбирала к себе в советники людей, пользующихся особым расположением императора. Самоубийство Фрица сломило стойкого Ганса Йенке; он подал в отставку сразу после похорон. На смену ему на должность председателя она выбрала Альфреда Гугенберга, чиновника имперского казначейства, которому выпало сыграть важную роль в германской политике в течение последующих трех десятилетий, включая роковой 1933 год. Гугенберг имел вспыльчивый нрав и моржовые усы. В совет входили также экс-министр, отставной офицер военно-морских сил, банкир из окружения императора, семь высокопоставленных чиновников из Берлина и девять инженеров, администраторов и юристов – все они были лично известны кайзеру.

Марго оставила на их попечение дела чистого бизнеса. Сама же сосредоточилась на том, как поднять дух предприятия Круппа, который был серьезно подорван катастрофой 1902 года. Каждое утро из «маленького дома» виллы «Хюгель» (после возвращения из «ссылки» она уже никогда больше не спала в собственном замке) экипаж отвозил ее в офис покойного мужа. Утро она посвящала концерну, время после обеда – крупповцам. Она стала образцом отзывчивой «баронессы фабричных труб». Вдовы, больные и оказавшиеся в беде семьи рабочих всегда могли рассчитывать на то, что их навестит фрау Крупп. В цехах говорили, что, если кто-то из рабочих хочет увидеться с ней, ему только нужно отправить письмо на виллу «Хюгель»; она всегда отвечала на персональные обращения. На ее рабочем столе в маленьком доме лежали планы строительства рабочих поселков: Альт-Вестенд, Ной-Вестенд, Нордхоф, Баумхоф, Шедерхоф, Кроненберг, а также Альфредсхоф и Фридрихсхоф – по именам двоих людей, чье дело стало ее жизнью после трагедии.

Все, за что бралась, она выполняла с необыкновенной тщательностью. В одно время она могла выглядеть очень доброй женщиной, а в другое – более походила на муштрующего солдат сержанта. Дома в поселках для крупповцев-пенсионеров выглядели так, словно их спроектировал Ганс Христиан Андерсен, а их обитателей просили носить одежды, в которых они смахивали на стареющих эльфов. В новых поселениях Марго подсчитала точное число шагов от крыльца до цеха; о результатах этого подсчета проинформировали рабочих, поощряя каждого к расторопности. Один из примеров ее благотворительности за пределами Рура – содержание дома в Баден-Лихтентале для «женщин из образованных слоев общества, оставшихся без средств». Пребывание там было бесплатным, но кто знает, не казалось ли порой пансионеркам, что уж лучше уличная проституция, чем этот рай. Все строго нормировано, включая воду. Правила, вывешенные в каждой комнате, предписывали «соблюдать чистоту, дисциплину, быть пунктуальными, уметь экономить и ладить с другими»; свет следовало выключать в 10.15 вечера и не включать до 7.30 утра.

Карл Дорман, служивший дворецким на вилле «Хюгель» со времени, когда Марго стала управляющей концерна, вспоминает, что она была «очень энергичной, очень требовательной»; дань уважения Берты по отношению к ней к концу ее жизни сводится главным образом к следующему: «Наша мать была безупречной с нами во всех смыслах, и мы держались за нее в глубочайшей привязанности, но всегда глядя снизу вверх: мы, как дети, все время боялись, что не соответствуем ее требованиям».

Один семестр в Баден-Бадене, на большее девочек не хватало. Они предпочитали «Хюгель»: ведь если управляющий старался, то вилла была очень приятным местом. Марго брала девочек с собой, когда заходила домой к работникам. Ее популярность в семьях крупповцев настолько впечатляла, что Берта переняла этот обычай, следуя ему буквально до последнего дня, а Барбара посвятила свою жизнь работе в социальной сфере. Попытки обучить сестер секретам стального производства были менее успешными. Каждую неделю в назначенные часы лучшие специалисты водили девочек по кузнечным цехам и прокатным станам. Сестры прилежно слушали, а после каждого урока признавались, что не поняли ни слова из того, что им рассказывали. В перерывах они совершали хорошо подготовленные поездки в столицу. Их появления в обществе оказывались столь же неудачными, хотя здесь нет вины девочек. Не зная причины смерти своего отца, они не испытывали и смущения по этому поводу. В Берлине же постоянно сплетничали на эту тему, и взрослые испытывали неудобство за детей. Графиня Брокдорф, хозяйка гардероба императрицы, снисходительно отмечала в своем дневнике: «Довольно трогательно видеть, до чего просто и скромно одевает и воспитывает фрау Крупп своих двух дочерей, очаровательных молодых девушек. Им очень нелегко держаться в таком окружении».

В истории династии Круппов выделяется несколько странный период между ноябрем 1902-го и августом 1906 года. Разрастающаяся промышленная империя Круппа никогда еще не была такой деятельной, а вот в светской жизни на вилле «Хюгель» наступило затишье. Поскольку его величество все не появлялся, Марго решила не принимать у себя никаких гостей императорского двора вообще. Все встречи с чужеземными гостями были свернуты, потому что она не хотела рисковать – как бы Вильгельм не счел это оскорбительным для себя. Дела с европейскими монархами перешли в компетенцию совета. Тем не менее, министры за рубежом, как и прежде, были весьма неплохо осведомлены о семье Крупп. Так же как и ее критики, что блистательно продемонстрировал Бернард Шоу в декабре 1905 года, когда поставил в Лондоне свою пьесу «Майор Барбара» – тонко завуалированную сатиру, в значительной мере опирающуюся на факты о Круппах. В пьесе Барбара заменяла собой Берту, глава семьи оружейников был назван сэром Эндрю Ундершафтом, а у Берты-Барбары был брат-пацифист по имени Штефен. Штефен жалуется: «Дня не проходит без того, чтобы, открывая газету, не видел в ней нашу фамилию. Торпеда Ундершафта! Скорострельные пушки Ундершафта! Десятидюймовка Ундершафта! Убирающаяся крепостная пушка Ундершафта! Подводная лодка! И теперь штурмовик Ундершафта!»