Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

При рождении каждой дочери Марго покупала толстый альбом в элегантном синем кожаном переплете и делала в нем записи до совершеннолетия, а затем передавала его ей. Альбом Берты пропал во время беспорядков 1923 года, когда французский генерал на короткий срок стал управителем виллы «Хюгель». Альбом Барбары сохранился. Просматривая его, читатель почувствует разницу между девушками. Барбара была надменной и лощеной, Берта – сердечной, царственно великодушной. Она увлекалась верховой ездой, а когда вступила во владение наследством, то построила яхту «Германия», ставшую главной соперницей «Гогенцоллерна» на кильских регатах. В отличие от своей сестры она презирала парижские моды. Большую часть жизни она носила дорогие, неброские твидовые костюмы. С юности и вплоть до глубокого разочарования 1918 года политику Берты можно определить популярным во всем рейхе выражением: вера в кайзера. Генрих Класс, основатель всегерманского союза и близкий друг Гугенберга, был приглашен в замок на обед; целый вечер излагая свои империалистические, антисемитские идеи, он ушел в убеждении, что Берта была «пылкой немецкой женщиной».

Однако по-настоящему преданно она относилась к империи Круппа, а не Гогенцоллерна. Похоже, она все-таки считала себя своего рода официальной фигурой, правителем, первейший долг которого – печься о нуждах своих подопечных. Тот факт, что она являлась немецкой женщиной, бесконечно усложнял дело. Она не могла управлять сама. Она должна была делегировать свои полномочия. Тем не менее, она никогда не забывала своих обязанностей перед 63 тысячами крупповцев, которые перешли в ее подчинение. И это одна из причин, почему ее память поныне чтят в Руре. Ежегодно она принимала на вилле «Хюгель» ветеранов, проработавших в цехах четверть века и полвека, и прикрепляла к лацканам их пиджаков серебряные и золотые изображения трех колец торговой марки фирмы. Этот ритуал порождал множество прелестных историй. Один старый чудак бродил по всему замку, таская сигары и пряча их в нагрудном кармане. А когда делал прощальный поклон хозяйке, они высыпались на пол. Берта просияла. «Ну что вы, господин Шмидт, – упрекнула она его, – вам вовсе незачем брать с собой собственные сигары, приходя к нам!»

Дела в замке на холме, регулярные поездки на заводы и матриархальные обязанности как некоронованной королевы Рура оставляли ей очень мало времени лично для себя и своей семьи. Но долг есть долг. У дочери крупповской империи не было выбора. В более поздний период своей жизни она позировала скульптору. Работая, скульптор заметил между прочим, что королеве Англии, наверно, приходится очень трудно, если она даже своим детям уделяет столь ограниченное время. Берта отвечала: «Но ведь она иногда может проводить с ними по три недели за городом, и этого вполне достаточно для людей, подобных нам».

Ранней весной 1906 года, когда фрейлейн Берте исполнилось двадцать лет, кайзер решил, что пора ей пожертвовать своим девичеством во имя империи. В это время сестры находились на пути в Неаполь, они хотели повидать друзей отца по интересам к зоологии и узнать о его исследованиях в Средиземном море. Скорее всего, их приезд не доставил бы большого удовольствия ученым, но им не пришлось беспокоиться по этому поводу: девушки так до них и не добрались. В Риме их удачно «увели», и Берта встретилась со своим будущим супругом не где-нибудь, а в прусском королевском посольстве при Ватикане. Он занимал там пост атташе. Этот профессиональный дипломат был тонкогуб, затянут в корсет, на шестнадцать лет старше и на голову ниже своей потенциальной невесты. Звали будущего жениха Густав фон Болен унд Хальбах. Каким образом он стал женихом Берты, неизвестно; Барбара – единственный тому свидетель – была изумлена быстротой, с какой разворачивались события. Сама она только что обручилась с потомком прусских аристократов – бароном Тило фон Вильмовски, внуком последнего статского советника Вильгельма I и сыном одного из министров Вильгельма II, который несколько лет назад был гостем Круппов на вилле «Хюгель». В жизни сестры не было ни малейшего намека на какой-либо роман до поездки на юг. А теперь вдруг Берта приняла предложение этого ничем не примечательного, но весьма напыщенного маленького франта! Поскольку ни Берта, ни Густав не принадлежали к типу людей, влюбляющихся с первого взгляда, то в Эссене не сомневались, что этот союз был придуман и воплощен в жизнь имперским купидоном в Берлине.

Реакция его величества убедила даже скептиков. Марго объявила о помолвке старшей дочери в мае. В августе на вилле «Хюгель» появился кайзер, непринужденно расположившись в своих апартаментах и раздавая ордена. Грудь двух членов правления фирмы украсил орден Красного орла, а сама Марго стояла в положении смирно, пока к ее платью прикалывали орден Короны. Когда же, поинтересовался кайзер, будет свадьба? Ее назначили на 15 октября, и кайзер пообещал присутствовать вместе с Генеральным штабом, Тирпицем и канцлером. Он сдержал слово; ничего подобного этой свадебной церемонии еще не бывало. Император, его брат принц Генрих, его кабинет министров, командующие армией и военно-морским флотом – все выступили в роли посаженых отцов невесты. Во время банкета на жениха уже не обращали внимания. Вильгельм встал и обратился к невесте. «Дорогая моя Берта, – начал он и, напомнив, что ее отец был его «верным и любимым другом», выразил пожелание: – Когда вы идете по заводу, пусть рабочие в знак благодарности и любви снимают перед вами шапки». Затем кайзер перешел к деловой части речи. Это не обычная свадьба, отметил он. От нее следует ожидать большего, чем от заурядного брака. И это вполне естественно. Нужно думать о будущих поколениях. Рейху всегда будет нужна его наковальня. Но в настоящий момент существенно важным является обеспечение его безопасности в ближайшем будущем. И предложил тост: «Да сопутствует вам. дорогая моя дочь, успех в поддержании вашего предприятия на том высоком уровне производства, которого оно уже достигло, чтобы вы продолжали снабжать наш германский фатерланд столь действенным и качественным наступательным и оборонительным оружием, какого не смогло бы произвести любое другое государство!»

Наполнив день блеском своей персоны, его величество решил ни в чем себе не отказывать. Гости спустились на первый этаж, и он заметил женщину, которую знал во времена своей невинной юности. Пока монарх и его старая любовь стояли, разговаривая в середине зала, остальные гости входили и рядами вставали вдоль стен, перешептываясь друг с другом. Им нельзя было садиться, прежде чем сядет государь. По недомыслию или намеренно – разъяренный Хокс, страдавший от варикозного расширения вен, уверен, что так и было задумано, – но император не дал гостям присесть целых два часа. В течение всего этого времени, с горечью заметил советник по финансам, они должны были слушать «сдавленный гундосый смех» его величества, эхом отдающийся в гостиной.