Крепость - Петр Алешковский

– Завалил, сука, и даже не остановился, – еле выговорил дрожащим шепотом Мальцов, упал на слежавшееся сено, свернулся клубочком около давно погасшего энкавэдэшного кострища и заплакал навзрыд от бессилия и страха. Он не знал, как поступить, никак не мог контролировать ситуацию: всё произошло мгновенно, его воля ничего не решала – всё совершил бульдозер, ведомый спятившим Маничкиным. Раз! – и захлопнулась мышеловка, и ничего предпринять он не мог, как бы ни пытался. Один, отрезанный от мира, который и не подозревал, что он тут законопачен, засыпан рыхлой землей, и остается только выть и готовиться к худшему. Готовиться? За что? За что? – не находил ответа.

13

Сколько времени он пролежал на сене, борясь со страхом, осознавая, что же на самом деле произошло? Минуты? Полчаса? Час? Мышцы, еще недавно выполнявшие молниеносные приказы мозга, задеревенели, словно их свело судорогой. Темнота прибавляла страху, страх сковывал тело, леденил кровь, вызывая боль в животе и тошноту, вытягивая из души оставшуюся силу. Паника накатывала волнами, накрывала с головой, по телу разбегались мурашки, и самопроизвольно начинали клацать зубы. Противный лязгающий звук поселялся в ушах, казалось, стены пещеры усиливали его. Звук возвращался, ссыпа́лся с потолка, выскакивал из темных закоулков, дробный, костяной, как будто очнулись спавшие до поры алчные мертвецы и вот – подбираются к нему, хохочут над его бессилием. Он еще сильнее сжимался, почти доставая коленями подбородка, и затыкал ладонями уши. Погребен! Запечатан! – эти крики ужаса звучали только в его голове, из пересохшего горла не вырывалось ни звука, ему казалось, что он сходит с ума.

Но постепенно безумие отступило, мышцы расслабились, боль ушла из живота. Он смог пошевелить ногами и руками и понял, что цел и невредим. Отер со лба пот, ощупал плечи, распрямил ноги, растянулся на спине, с радостью ощущая, как силы возвращаются к нему. Глаза уже привыкли к темноте, он начал различать смутные очертания пещеры. Наконец заставил себя сесть, стряхнул с пиджака пыль, похлопал себя по застывшим щекам, восстанавливая кровообращение. Сильнее всего в проигранной схватке пострадала одежда – единственный приличный костюм и рубашка теперь никуда не годились, правая брючина порвалась на колене, но он был жив, жив!

– Черт, ну кто бы мог подумать, что этот вот решится на такое? – прошептал сиплым голосом. Глотка пересохла, Мальцов понял, что очень хочет пить.

Жажда заставила его встать. Привалился к деревянному стеллажу – ноги еще предательски дрожали, – пошарил рукой, нащупал оставленный большой фонарь. Включил свет, стало заметно веселее. Первым делом ввинтил в переноску лампочку, но она не загорелась – видимо, гусеницы перебили провод. Вспомнил, где положил пакет со свечами, нашел и зажег одну свечу – теплый оранжевый свет озарил небольшой пятачок вокруг него, такой спасительный, такой необходимый, и он обрадовался живому огоньку, как младенец, и радостно потер руки. Выключил фонарь из экономии, объясняя себе, что спасательные работы начнутся не сразу и фонарь еще понадобится. Держа свечу перед собой, подошел к ванночкам со студеной водой, встал на колени и пил жадно до тех пор, пока не свело зубы. В темном зеркале воды увидал свое отражение – осунувшаяся физиономия, блестящие, как у зверя, глаза. Подмигнул сам себе, намочил ладонь и зализал упавшую на глаза челку.

Затем ощупал карманы, достал телефон, но, увы, связь в пещере отсутствовала. Окно! Церковное окно! – мелькнула спасительная мысль, и вот он уже пробирался по переходам к храму, держа свечу перед собой, как средневековый монах, спешащий на службу. Водрузил свечу на алтарь, проверил связь, но камень глушил сигнал. Взглянул на часы: двенадцать двадцать восемь – полпервого, обеденное время, вспомнил, что оставил на сене пакет с покупками, и порадовался – по крайней мере не помрет с голоду. Прикинул расстояние до окна – два с половиной метра, не меньше.

Отроют, отроют, подгонят экскаватор – час работы! А Маничкин, небось, там волосы на себе рвет… Погоди, погоди, дай только выбраться на волю!

Неужели струсит и сбежит, ведь должен же он прийти в себя? Должен. И Фарход – свидетель, не даст директору сбежать, не оставит Мальцова под землей. Но откуда им знать, что он жив, если они не видели пещеры? Господи, неужели Маничкин так просто и хладнокровно его закопал? И уйдет и ничего не предпримет? Нет, в голове не укладывалось.

– Спокойно, спокойно, Ваня, думай, – твердил он себе, успокаивая, прогоняя страх. – Ты всё придумаешь. Придумаешь.

Хлопнул себя по лбу, поспешил назад, в первую пещеру. Принялся отрывать доски от стеллажа. Идея казалась удачной, если только всё получится – он спасен! Подобрал брошенный энкавэдэшниками топор, расставил в трех ближайших нишах свечки, чтоб было удобнее работать. Свечей было много – целая пачка!

– Погоди-погоди, дай только связаться, выведу тебя на чистую воду, – он как бы разговаривал с похоронившим его Маничкиным.

Отрывал доски, складывая их в штабель, собирал освободившиеся гвозди, выправлял их на входной ступеньке. Набрал тридцать две штуки – прикинул, что хватит. Принялся перетаскивать доски в церковь, ставил их там стоймя к стене в алтаре прямо под окном. Затем сколотил простую прямоугольную туру, соединив боковые доски откосами. Пошатал конструкцию – должна была выдержать, аккуратно забрался наверх, прямо под окном достал телефон. Внутри связи не было, но у окна-то будет! Взмолился про себя, нажал вызов. Ни одного деления! Припал к щели, протянул руку, вжался в камень лицом, просунул аппарат как можно дальше. Щель была косая и длинная, рука утонула в ней вся до плеча, но так и не вышла наружу. Набрал телефон Николая, нажал кнопку вызова, развернув телефон на себя. Сигнал не проходил, только с легким посвистом врывался в оконце уличный ветер. Все мучения были напрасны. И тут же задрожали ноги, и он чуть не развалил всю хлипкую конструкцию, тура заходила под ним ходуном. Не хватало еще сверзиться и сломать ногу или руку. Тихонько, нащупывая ногами опору, спустился на пол, первым делом затушил свечу – теперь их надо было экономить, – добрался до каменной скамейки у стены, залез на нее весь, растянулся и принялся думать.

– Спокойно, Ваня, спокойно, – как мантру, твердил он шепотом, но спокойствие не приходило.

Взглянул на часы: стрелка подползала к четырем. Лучик света кое-как освещал алтарь, но противоположная стена с входной нишей терялась в полумраке. Опять зажег свечу, вернулся в первую пещеру, подобрал фонарь, топор, пакет с пряниками и сыром, вернулся в церковь – у живого света из окна было всё же веселее. Он проголодался, а потому умял целый батон и полквадратика сыра. Затем пришлось снова совершить поход к ванночке с водой. Запил еду, с шумом выдохнул, похлопал себя по сытому животу.

Он уже настолько привык к подземным ходам, что мог бы передвигаться без свечи, но, озаряемый ее теплым светом, чувствовал себя не так одиноко. Подобрался к заваленному проходу, замер и принялся вслушиваться. Урчание трактора умолкло, ни звука не пробивалось снаружи, только действовала на нервы неустанная капель с потолка. У выхода еще витал едва различимый запах солярки. Он вдыхал его жадно, сладкая нотка, пробивающаяся сквозь заполнившую выход землю, уже не раздражала, напоминая о близкой, но пока недостижимой свободе.

Оставалось одно – ждать подмоги и как-то обустраивать свое временное жилье. От земли тянуло холодом; он еще раз напился, освободил мочевой пузырь, пописав прямо на стенку пещеры, подальше от чистой воды, перебрался в церковь, ставшую для него на какое-то время домом.

Растянулся на спине вдоль узкой каменной скамьи, положил голову на пакет с буханкой черного и закрыл глаза. Не хотелось ни думать, ни двигаться. Скамейка была жесткой, но не холодной. Он привык к здешней температуре и похоже что начинал привыкать к положению заключенного. Выход? Он подумает о нем чуть позже. Организм всё еще отходил от чудовищного стресса, Мальцов лежал, уставившись в окно, и по ассоциации вспомнил одну старую историю.

14

В начале девяностых он прошел пешей археологической разведкой всю область вдоль и поперек. Вдвоем с коллегой, Васькой Аникишиным, они медленно путешествовали по карте, следуя руслу мелких речушек, выявляли археологические памятники. Находили селище или мезолитическую стоянку, собирали подъемный материал – обломки керамики, вымытую паводком бусину или шиферное пряслице, кремневые отщепы, наконечники от стрел, пластинки каменных ножей. Забивали шурф два на два метра для определения мощности слоя, чертили профиля, а после и снимали планы памятников теодолитом: один глядел в глазок, другой бегал с развернутой рейкой. Они работали над сводом археологических памятников области – управление культуры тогда неплохо платило за эту работу.

Ночевали в деревнях, но, если было лень идти до жилья, спали в пустых сараях или при случае растягивали крохотную палатку, заводили костер, варили кашу или суп-шулюм. Васька брал в разведку ружье и никогда не упускал случая подстрелить выпорхнувшего из-под ног рябчика или зазевавшуюся утку.