Слой - Евгений Прошкин

– Смысл чего? – Лукаво прищурился Черных.

– Жизни.

– А он есть? Можно подумать, до того, как вы открыли тетрадь, он у вас был.

– Вера. В спасение, в бессмертную душу.

– Ну и верьте на здоровье. Разве я вам мешаю?

– Но если этих душ целая пропасть…

– Пропасть – еще мягко сказано. А вы отвечайте за себя, и все будет в порядке.

– Там у вас не совсем внятно. Про смерть. Ну, допустим, таких, как я, бесконечное множество. Но мы же все ровесники. Мы все состаримся и дадим дуба.

– Обязательно дадите, Александр Александрович, – со смехом заверил Борис. – Волнуетесь, куда душа ваша денется? Или души? Не знаю. Одно могу сказать наверняка: ничего не пропадает. Не пропадает зря, я имею в виду.

Черных устал держать доску на весу и, чтобы не поцарапать покрытия, аккуратно пристроил ее на коленях.

Наплававшись до изнеможения, Людмила вышла из воды и подцепила ногой полотенце.

– Дядя Саш, обедать пойдем?

– Ты иди, я попозже.

– Вы к нам присоединитесь? – Обратилась она к Борису.

– С удовольствием, но я не одет, – он показал взглядом на свои шорты и поправил сползающую доску.

– Да бросьте вы! – Людмила достала из ящика бутылку пива и, открыв винтовую крышку, не спеша побрела к лесу. – Габриэль накроет на троих. Без вас не начну.

– Восхитительная женщина, – вполголоса проговорил Черных. – Ради нее стоило…

– Что?

– Пока вы затаскивали ее в истребитель, на границе готовили перехватчики. Вы могли и не успеть.

– Это я помню… Что сейчас дома? Как там?

– Все нормально, Александр Александрович. Очередной выход из очередного кризиса.

– А Константин…

– Роговцев? Вы потому спрашиваете, что он, как и вы, осознал себя, верно? Только не в этом слое. Здесь он обычный человек. Мы с ним вместе работаем, а начальник у нас угадайте кто. Еремин, бывший сотник.

– И кто они теперь?

– Какая разница? Вы все не о том. Ведь не ради этого вы себя подвергли столь малоприятной процедуре.

– Ради совета.

– Как жить, да? – Усмехнулся Черных. – Как жить, зная, что вы…

– Вот-вот.

– Представьте себе учителя музыки, который по ночам пишет гениальные симфонии. Пишет, и не может никому показать. А утром идет в школу и вдалбливает сопливым оболтусам сольфеджио. Почему?

– Это его долг.

– Так чего вы от меня требуете? Вы сами на все ответили. Существует несколько миров, где вы стали президентом. У вас неплохо получается. Бывают, конечно, исключения, – добавил он, разгребая белый песок. – Здесь вы, признаться, наворотили. Вероятно, это русский способ выживания: довести себя до ручки, до самого края, а потом предпринимать титанические усилия. Чтоб с надрывом. Как у классика: чтоб кровь выступала из-под ногтей. По-другому нам скучно. А в итоге вы здесь, в Эквадоре, в компании, достойной виселицы. Если б у нас было побольше времени, я бы сводил вас на могилу Адольфа Шикльгрубера. Американские неонацисты поставили ему сногсшибательный памятник.

– Время кончается?

– Да, к сожалению. Вы не настолько здоровы, чтоб позволить себе час комы.

– Вы мне так ничего и не объяснили, – вздохнул Немаляев.

– Раз вы меня нашли, значит, сами все понимаете.

Борис встал и погладил доску для серфинга.

– Вы-то здесь кто? – Поинтересовался Немаляев.

– Обычный военный. Как и Костя, подчиненный Еремина. Еремина Петра Ивановича, народного комиссара ГБ.

Он развернул доску другой стороной, и Немаляев увидел, что к днищу приделан пистолет-пулемет с глушителем.

– Извините, Александр Александрович, служба. Скажите спасибо, что не ледоруб.

– Эх ты, сотник… – проронил он. – Людмилу не трогайте.

– Мы оставим ей один из ваших счетов в Колумбии и депозитную ячейку в Цюрихе. Нуждаться она не будет.

– Все раскопали…

– Служба, – повторил Черных, касаясь курка. – Долг. У вас – свой, у меня – свой.

– Похороните меня подальше. Подальше от того памятника, – попросил Немаляев, но это было уже не на пляже.

– Я не нотариус, я анестезиолог, – напомнил врач.

– А?..

– Где вас похоронят, мне все равно. Лежите смирно.

Доктор пощупал пульс, затем посмотрел ему в зрачки и потребовал пройтись по комнате. Немаляев уверенно встал, но тут же рухнул обратно.

– Тошнит?

– Вроде, порядок. Спасибо. Возьмите деньги, вас отвезут домой.

– Неужели не тошнит? – Удивился врач.

– Вам что, обидно?

Немаляев хотел добавить что-то еще, но в следующую секунду желудок вспух и выпрыгнул наружу.

Так паршиво ему не было никогда. Пища скоро кончилась, кончился и горький желудочный сок, а спазмы все продолжались, и в их силе угадывалось намерение вытащить через горло кишки. Голова кружилась так, будто он выпил два литра водки, а затылок он даже придерживал рукой – чтоб не раскололся от боли.

– Вот теперь порядок, – удовлетворенно произнес доктор. – Всего доброго.

Немаляев растекся по дивану, заклиная время идти быстрее. Врач не сказал, сколько это продлится, но он подозревал, что до самого вечера. А если до утра? Это невозможно, он не выдержит.

– Дядя Саша, ну что же вы! – Воскликнула вбежавшая в комнату Людмила. – Что вы творите?

– Живой, живой, – помахал он одной ладонью. – Все нормально. Ты иди, я попозже… Мне немножко отдохнуть…

– Я позову врача.

– Вот этого не надо, – закашлявшись, выдавил он.

Немаляев посмотрел на стол с пустыми ампулами и бессильно прикрыл глаза. Как плохо… как же ему плохо! И ведь ничего нового. Долг… Ну да, понятно. Что еще? Ах, черт… как паршиво! Потом, потом. Будет время осмыслить. Не сейчас. Долг. И ради этого?.. Что узнал? Что в одном слое сбежал из страны? А в другом стал хорошим президентом? Как в сказке. А что это – хороший президент? Ну и боль… Хороший – это какой? И как?.. с этими людьми… и с этой болью. Нет, не сейчас. Потом. Будет время. Без боли. Неужели правда? Неужели она когда-нибудь пройдет?! Не сейчас…

Глава 12

Квадратная дверца, обитая кровельным железом, взвизгнула и встала в проем. Константин еще раз потянул ее на себя и, убедившись, что люк захлопнулся плотно, медленно отпустил нитку. С той стороны было слышно, как звякнула о петли дужка навесного замка. Костя подергал дверь – все в порядке, не промахнулся. Нитка осталась снаружи, впрочем, и замок висел кое-как, но все это можно было увидеть только вблизи. Солнце скоро уйдет, и лифтовая площадка над верхним этажом окунется в сумерки. А лампочка около выхода на чердак не загорится – об этом Костя позаботился в первую очередь.

Пройдя по скрипучему керамзиту до вентиляционного окошка, он пригнулся и выглянул на улицу. Не то. Костя перешел к соседнему отверстию и снова посмотрел – между двумя высокими зданиями открывался узкий сектор, включавший в себя двадцать метров серой стены и крыльцо с козырьком.