Избранный выжить - Ежи Эйнхорн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот же день я встречаюсь с приветливой фру Лагерман, она говорит, что я ей подойду – неважно, что я мужчина и не знаю ни слова по-шведски. На следующий день я переезжаю к ним со своим нехитрым имуществом. Необходимо как можно скорее избавиться от пресса тети Густавы.
В моей жизни начинается новый период. Передышка. Горечь от разлуки с Польшей и семьей начинает понемногу затихать – но меня ждут еще новые удары.
В середине 40-х годов народные школы в Швеции – единственное место, где могут получить образование выходцы из небогатых семей. Стипендий для студентов университетов очень мало, их получают только особо одаренные студенты. Гарантируемые государством кредиты на образование, сегодня – нечто само собой разумеющееся, еще не введены. Юношам и девушкам из бедных семей, или одиноким – вроде меня – почти невозможно найти состоятельного человека, который поручился бы за его банковский кредит. В Швеции в то время еще очень велика социальная пропасть между богатыми и бедными, и фундаментальное правило равноправия – одинаковые возможности и права на образование – еще не введено.
Это будет сделано намного позже, когда совсем еще молодой Улоф Пальме сначала по заданию тогдашнего министра культуры и просвещения Таге Эрландера начнет изучать этот вопрос, а потом, будучи премьер-министром, проведет в жизнь сегодняшнюю систему финансирования образования. И чуть позже, когда Пальме совместно с Ингваром Карлссоном добьется закона о всеобщем обязательном среднем образовании. Я согласен с Ингваром Карлссоном – эта реформа, может быть, самая большая заслуга Улофа Пальме – выходца из очень богатой семьи. Этот закон позволил мобилизовать интеллектуальные ресурсы нации и немало способствовал благосостоянию нации.
Но осенью 1946 года подобные реформы не существуют даже в проекте, и народные школы – единственная возможность для детей из рабочих семей получить образование.
Помимо бедности, у меня есть еще и другие проблемы – я знаю не больше десятка слов по-шведски, да и то, когда я пытаюсь их произнести, меня никто не понимает. В том же классе, что и я, учится еще одна девушка-еврейка из Польши, тоже беженка, кроткая Галина Зайончковска. Ей легче – у нее здесь мать, старшие братья и сестры. А, главное, она лучше меня говорит по-шведски, хотя лучше меня говорить совсем несложно.
Все на нашем потоке с какими-то странностями, что нас, наверное, и сближает. Но это еще и лозунг школы и Йиллиса Хаммара – понимать и принимать, быть понятым и принятым. Для многих из нас, испытавших мучительное чувство отверженности, это очень и очень важно.
Для большинства учеников народная школа Биркагорд – настоящий дом. Некоторым счастливчикам даже удалось получить комнату в школьном общежитии – в том же здании, так что они проводят в школе круглые сутки. За очень небольшую сумму – девяносто крон на полгода – нас вкусно и обильно кормят три раза в день, не считая полдника – совсем неплохо. Некоторые из учеников уже женаты и имеют детей. Они работают по ночам, чтобы как-то обеспечить семью, и по ним видно, как они устают.
Каждый вечер в школе что-то происходит, иногда организованно, иногда мы сами выдумываем какие-то занятия. Отстающим по какому-то предмету предлагается помощь. Я с удовольствием провожу вечера со своими товарищами, к тому же мне очень нужна помощь в шведском языке. И я получаю эту помощь – учительница шведского Сигне Фагерхольм занимается со мной дополнительно три раза в неделю по два часа. Я не знаю ни одного учителя в Биркагорде, который отказался бы работать в неурочное время, или хотя бы пожаловался. Они знали, на что шли, а на оплату сверхурочной работы у школы просто нет средств.
Все мое формальное образование в шведском языке до сих пор – один семестр в народной школе.
Мы изучаем, пусть коротко, зато очень добросовестно историю страны. Я начинаю понимать, как работает демократия и как функционирует общество, стремящееся к равенству. Учусь не бояться противоречить признанным авторитетам.
Я вырос в иерархической среде, в любящей, но авторитарной семье, и учился в авторитарной школе. Я даже не мечтал о том, что можно поставить под сомнение сказанное учителем, и уж подавно – открыто высказаться по этому поводу. Когда я обнаружил, что в Биркагорде все по-иному, я на своем спотыкающемся шведском с немыслимым акцентом начал испытывать, где же границы этой свободы, особенно на лекциях Йиллиса Хаммара – он же самый главный в школе авторитет.
К моему удивлению, я вскоре понимаю, что границ свободы нет. Наоборот, Йиллис Хаммар поощряет нас во всем сомневаться, и с забавной серьезностью сам принимает участие в дискуссиях. Он может иногда проявлять признаки нетерпения, когда я чересчур надоедаю ему или просто мешаю, но он никогда не позволяет себе высмеять незадачливого ученика, он принимает всерьез все, что я спрашиваю.
Это мне знакомо – Пинкус тоже всегда выслушивал мои вопросы очень серьезно.
Как это важно, когда тебя принимают всерьез! Только так воспитывается уверенность в себе, человек не боится думать самостоятельно. И по возможности без предрассудков – совсем без предрассудков не мыслит ни один человек на земле.
Дни и вечера в Биркагорде заполнены интересными и занимательными делами. Меня принимают таким, какой я есть, и я тянусь к этим людям. Я учусь, и довольно успешно, старинным шведским народным танцам. В теплице Биркагорда я постепенно начинаю понимать то, что, как мне кажется, и есть душа народа, населяющего мою новую родину.
Благодарность моя Йиллису Хаммару безгранична.
Письма мои в Ченстохову становятся все реже и короче, и, самое главное, я начинаю вновь интересоваться девушками – явный признак выздоровления от апатии. Я начинаю встречаться с… назовем ее Ульрикой.
Ульрика – стройная, немного медлительная, но гибкая девушка с коротко стрижеными темно-рыжими волосами и зелеными, чуть сонными глазами. Она
