Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы - Олег Терентьев

Андрей! Кузьма!

А что, Максим?

Чего стоймя

Стоим, глядим?

Вопрос не прост,

И не смекнем,

Зачем помост

И что на нем.

Нет, без хмельного не понять,—

Пойти, бутыль побольше взять.

Кузьма! Андрей!

А что, Максим?

Давай скорей

 Сообразим.

И-их — на троих.

А ну их, на троих.

На троих так на троих...

И-их, и-их, и-их!

Андрей! Кузьма!

А что, Максим?

Чего стоймя

Опять стоим?

Теперя вовсе не понять:

И тут висят[ь] и там

висят[ь]!

Так был же Петр?!

Тот был сперва...

Нет, не пойдет

У нас стрезва!

Кузьма!

Готов!

Неси ка штоф!

Нет, на троих не пойдет.

На троих не возьмет!

Чего же ждем?

Давай вдвоем!

И-их — на двоих.

А ну их, на двоих.

На двоих так на двоих,..

И-их, и-их!

Кузьма, Кузьма!

Чего ты там?

Помрешь глядеть,

Ходи-ка к нам!

Теперя вот, тетеря вот

И на двоих-то не возьмет.

Кричат, орут...

А ну его,

Давай, дави на одного!

И-их, а ну их.

Пей, пей, не робей!

Не робей так не робей.

Не робей... не робей...

не робей... воробей...

Соловей, пташечка,

Канареечка жалобно поет!

Публикация О. Терентьева и Б. Акимова

Лирическое отступление

Фото Д. Кричевского

ЗА КАДРОМ

Многие интересные материалы повести «Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы» остаются как бы «за кадром», поскольку не имеют порой прямого отношения к его творчеству. Некоторые из них просто жалко терять, поэтому мы избрали несколько необычную форму подачи материала — вне контекста повести. Пусть это будет своеобразным «лирическим отступлением».

К иллюстрациям мы прилагаем интервью, взятое у фотокорреспондента журнала «Спортивная жизнь России» Д. М. Кричевского.

«Моя встреча с Высоцким произошла в 1968 году. Где-то в 20-х числах марта я вернулся с соревнований, где готовил фоторепортаж (был выходной день — суббота). Вдруг неожиданный звонок: завтра утром приедет в редакцию Высоцкий. Нужно провести съемку — сделать портрет для статьи и, кроме того, постараться сфотографировать его с гантелями.

К тому времени Высоцкий уже был популярен как актер и автор нетрадиционных песен. Думаю, что появившиеся у него тогда песни о спорте и явились одной из причин интереса, проявленного нашим журналом. Но я этого имени еще не знал.

Назавтра в полдень пришел в редакцию аккуратный молодой человек спортивного вида. Был он не один — вместе с красивой блондинкой. Тогда я не знал, что это французская кинозвезда Марина Влади. Она держалась очень скромно, отойдя как бы на второй план.

Они оба проявили неподдельный интерес к тому, что нам предстояло. Владимир старался во все вникнуть: он рассматривал фотографии на стенах лаборатории, расспрашивал про спортивные дела, интересовался, бывал ли я у них в театре.

Закончив основную съемку, я попросил его сняться еще и с гантелями (гантели всегда у меня были наготове — они и сейчас здесь). Владимир посетовал, что у него нет с собой спортивной формы, но все-таки согласился позировать.

По тому, как он взял гантели, было видно, что Владимир с ними знаком. Он, правда, не обладал хорошей школой (это чувствовалось по мелочам: параллельности рук и т. п.), но был явно не новичок: имел крепкий хват, выверенную технику, пластика движений была ему хорошо знакома. Свой комплекс упражнений проделал крайне энергично — вся съемка длилась чуть более часа.

Откровенно говоря, видя его экипировку, я не захотел его мучить позированием. Решил: пусть будет как есть. А потом эти снимки с гантелями не стал показывать в редакции, и в номер пошел один из портретов.

За время нашего краткого знакомства у меня сложилось о Высоцком хорошее и доброе впечатление — как об очень культурном, интеллигентном и воспитанном человеке».

Популярная поэтическая библиотека

Несостоявшаяся книга

В издательстве «Молодая гвардия» была задумана новая серия «Популярная поэтическая библиотечка», в рамках которой готовились к изданию сборники Пушкина, Тютчева, Фета, Блока, Есенина, Гумилева, Ахматовой, Цветаевой, Пастернака, Горация, Хайяма, Шекспира, Бернса, Беранже, Лорки и других знаменитых поэтов.

Открывал серию Владимир Высоцкий. Такому «нарушению» иерархии мы придавали символическое значение, как бы приглашая молодых почитателей Владимира Высоцкого в дальнейшее увлекательное путешествие к вершинам мировой поэзии.

Однако, как жестокие морозы, грянула тотальная коммерциализация и заморозила наши поэтические начинания. Даже такой издательский колосс, как «Молодая гвардия», имея замечательные традиции поэтического книгоиздания, не справляется с ситуацией. В этих горьких обстоятельствах нашей духовной жизни есть одна маленькая отрада: настоящая поэзия была, есть и будет вне коммерции. И слава Богу, что «Ст.М.» взял на себя некоммерческую миссию — опубликовать фрагменты несостоявшихся книг.

Если найдется меценат, заинтересованный в издании «Популярной поэтической библиотечки», мы готовы представить ему рукописи заявленных сборников.

Любовь Калюжная, редактор невышедшей книги

Голос Владимира Высоцкого в середине 60-х годов буквально ворвался в нашу жизнь — и общественную, и личную. Его песни стали событием, вызвали острый эмоциональный отклик. Их хвалили, хулили, но - парадокс! — слушали все. При отсутствии студийных записей их цитировали, им подражали... Чуть позже Высоцкий завоевал и самых непримиримых — сказанное им оказалось близким людям разных поколений, различных социальных уровней. Его голос как бы вобрал всё многоголосье разноликой улицы.

Впрочем, надо признать, что налет приблатненности на его ранних песнях коробил даже самых восторженных почитателей: почему такие сюжеты и такие герои? С одной стороны, обжигающие душу «Братские могилы», «Я — «Як»-истреби-тель...», «Он не вернулся из боя», которые вполне органично смыкались с песнями о мужской дружбе и даже с иронично-озорными сказками или первыми спортивными песнями. С другой же — лагерная «чернуха».

В самом деле — откуда и зачем в репертуаре совсем молодого актера и певца, к тому же коренного москвича, могли появиться такие вещи, как «Татуировка», «Я был душой дурного общества», «Бодайбо», «Тот, кто раньше с нею был», «Наводчица», «Счетчик щелкает»? Отчасти эту линию творчества Высоцкого можно было объяснить тем, что в послевоенную пору приблатненность в среде городской молодежи имела некую романтическую привлекательность.