Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р. - Павел Фокин

…В этот, как мне кажется, тяжелейший для него период я и имел возможность наблюдать Михайловского. Вблизи, со стороны окружающих, он встречал прежний благоговейный культ, чтился как блюститель традиций старых „Отечественных записок“, сотрудник Некрасова и Щедрина, бессменно стоящий „на славном посту» (так был озаглавлен большой сборник статей, выпущенный сотрудниками и почитателями Михайловского по случаю сорокалетия его литературной деятельности). А дальше, за этим видимым кругом, чувствовалось большое, смутное пространство, где была вражда и, что еще ужаснее, пренебрежение и насмешка…Михайловскому хотелось думать, что перед ним – очередная полоса безвременья, равнодушные к общественной борьбе люди, которых заклеймит история и борьбу с которыми она поставит ему в славу. Так хотелось думать. А в душе было ощущение, что все сильное, смелое и достойное уходит к его противникам, что сам он – на мели, а бурный, все больше вспухающий революционный поток несется мимо. Он ужасно страдал – и с тем большею враждою относился к приверженцам нового учения» (В. Вересаев. Литературные воспоминания).

МИЧУРИНА-САМОЙЛОВА Вера Аркадьевна

Драматическая актриса. На сцене Александринского театра с 1886. Лучшие роли: Ренева («Светит, да не греет» Островского и Соловьева), Наталья Петровна («Месяц в деревне» Тургенева), Раневская («Вишневый сад» Чехова), Леди Мильфорд («Коварство и любовь» Шиллера).

«Говорить о В. А. Мичуриной-Самойловой как о прекрасной, большой артистке – это, как говорится, „ломиться в открытую дверь“. Истина эта всем известна, как и упрочившаяся за Верой Аркадьевной репутация „холодной артистки“. (Об этом упоминает в своих мемуарах и сама Мичурина.)

Укоренившееся мнение о холодности таланта Мичуриной имеет две серьезные причины. Во-первых, преобладание в ее репертуарном списке ролей, которые Вера Аркадьевна остроумно называла „амплуа мерзавок“. И в самом деле, играя мерзавок, интриганок, злостных и коварных соперниц, международных шпионок и воровок, Мичурина справедливо прибегала к холодным тонам и краскам своей артистической палитры.

Вторая причина „холодности“ Мичуриной кроется в самом характере Веры Аркадьевны. Давно доказано, что личные свойства артиста в большей или меньшей степени отражаются на создаваемых им образах. Вера Аркадьевна во всех своих жизненных проявлениях была умна, хладнокровна, настойчива, строго последовательна, остроумна и тактична. Это настолько вошло в плоть и кровь артистки, что даже в создаваемых ею положительных образах проступал этот мичуринский холодок, завуалированный филигранной игрой и тонкими психологическими деталями. Украшать роль специально придуманными разнообразными „кундштюками“ было специальностью Веры Аркадьевны. Так, например, создавая образ международной интриганки миссис Чивлей в пьесе О. Уайльда, она вводила в свое исполнение роли такую деталь. Угрожая Чилтерну разоблачением его незаконных манипуляций, миссис Чивлей в зеленом бальном платье цвета змеи точно ползет по ступенькам, отделяющим зал от авансцены. Колеблющийся Чилтерн останавливает ее. Он согласен. Мичурина – Чивлей поворачивается, издав какой-то неопределенный хищный возглас, и, повернувшись вполоборота, взмахнув своим веером, застывает с раскрытым во всю ширь орлиным крылом. Получалось это эффектно и смело и притом вполне оправдывалось самим образом миссис Чивлей, созданным Уайльдом» (Н. Тираспольская. Жизнь актрисы).

МОДЗАЛЕВСКИЙ Борис Львович

Историк литературы, публикатор, библиограф. Автор более 650 статей по истории русской литературы. Совместно с А. Сиверсом написал 580 биографических статей для «Алфавита декабристов». Книги «Библиотека А. С. Пушкина» (СПб., 1910), «Роман декабриста Каховского…» (Л., 1926), сборник статей «Пушкин» (Л., 1929; посмертный). Один из создателей Пушкинского Дома.

«Неужели близко осуществление нашей общей мечты о достойном Пушкина Пушкинском Доме? Помните, Вы подарили мне „Бориса Годунова“ с надписью: „Борис! Борис! борись! борись!“ Я честно исполнил Ваш завет: боролся непрерывно, неустанно, не покладая рук, буквально днем и ночью думая о Пушкинском Доме, собирая его по песчинкам, по зернышку, по капельке. И вот – в результате этой маньяческой подчас работы – Пушкинский Дом не мечта, а факт: с 8-го ноября, когда мы отпраздновали пирогом наше новоселье… мы живем в своем здании, хоть еще и не довершенном, но близком к довершению; у нас 20 человек сотрудников, работа налажена во всех трех отделениях – рукописном, книжном и музейном, – в первом у нас понемногу собрано до 300 рукописей Пушкина и все рукописи Лермонтова, в книжном – библиотека Пушкина, в музейном – его портрет Кипренского (пастель), Тропинина (копия из Музея Александра III – от Беэр) и Жана Вивьена (из Тригорского), весь Лицейский музей, весь Лермонтовский, а теперь, по-видимому, придет и весь Толстовский! Но в довершение всего – как высшая награда за идейную борьбу, Вами мне завещанную, – Вы передаете еще и Онегинский музей! Честь Вам и слава, дорогой Александр Федорович!» (Б. Модзалевский. Письмо А. Онегину. 21 ноября 1922).

МОЗЖУХИН Александр Ильич

Оперный певец (бас). С 1906 пел в театре Солодовникова, в 1912–1915 в Театре музыкальной драмы в Санкт-Петербурге (Петрограде), с 1921 выступал преимущественно в концертах. Лучшие партии – Борис Годунов («Борис Годунов» Мусоргского), Ганс Закс («Нюрнбергские мейстерзингеры» Вагнера), Мефистофель («Фауст» Гуно), Дон Базилио («Севильский цирюльник» Россини). Брат И. Мозжухина. С 1925 – за границей.

«Ученик Ю. Н. Вишневецкой, Александр Ильич Мозжухин, младший брат чрезвычайно популярного в те годы киноактера Ивана Мозжухина, пришел в ТМД со значительным актерским стажем и опытом провинциального артиста. По стажу он был по крайней мере вдвое старше любого члена труппы.

Человек без образования, он обладал умением „чему-нибудь и как-нибудь“ учиться буквально на лету, отличался большим трудолюбием и выносливостью.

Голос его – высокий бас, близкий к низкому баритону, особенно ввиду не очень густого наполнения, – не располагал нотой соль, но в то же время никакой высокой тесситуры не боялся. Если бы не одна неприятная черта – некоторое дребезжание, блеяние звука, – этот голос можно было бы отнести к перворазрядным.

Исполнителем Мозжухин был чрезвычайно вдумчивым, эмоциональность его исполнения была внешняя, но все же впечатляющая. Потрясти слушателя в Борисе или поразить его какой-нибудь неожиданно сверкнувшей молнией таланта, как это удавалось П. И. Цесевичу или Григорию Пирогову, он не мог, но растрогать слушателя, безусловно, был способен. Его дарование было скорее лирическое, а не драматическое; между тем именно в последнем нуждается сильный басовый репертуар.