Рассказы (сборник) - Михаил Харитонов

— И кто же это тебя угощал? — поинтересовался профессор, передавая сыну плошку со свежесмолотым коричневым порошком.

— Заказчики, — сказал сын. — На переговорах насчёт съёмок.

— Каких съёмок? — заинтересовался профессор. — Ты вообще где сейчас работаешь?

— У себя. Я тебе не говорил разве? — удивился сын. — У нас с ребятами небольшая студия, делаем клипы… Конечно, всё это пока очень непрофессионально, — самокритично добавил он. — Но уже есть клиенты… в общем, стараемся, — он сделал неопределённый жест рукой.

— Ну, если к вам ходят с такими подношениями, — вздохнул профессор, — глядишь, и денег отсыплют.

— Деньги предлагали неплохие, — из турки повалила коричневая пена, и Дёма ловко подбросил её над огнём, — но заказ неинтересный. Хотя, если найти нестандартные ходы… будем думать.

— Неинтересный, — пробурчал отец, не слишком-то поверивший рассказу младшего, — всё лучше, чем Зину Вагину писать.

— Знаешь, — осторожно сказал сын, — я тут почитал эту вашу Зину Вагину. С определённой точки зрения это интересно. Кстати, «Зина против Резус-Фактора» — твоя работа?

— Я же тебя просил как человека: не читай треш, испортишь вкус, — на этот раз Пенсов и в самом деле рассердился. — Зину особенно не читай. Та ещё отрава. Я-то знаю.

Зина Вагина вызывала у профессора сложные чувства — смесь стыда и извращённой гордости. Сейчас, правда, Зину писал не только он, а человек десять литературных негров. И, разумеется, на управление проектом Жора посадил педоватого мальчика из рекламного отдела, а не заслуженного Пенсова. Тем не менее, идея культового сериала принадлежала именно ему.

Всё началось тривиально. После расставания с кожаными куртками и польской помадой профессора помотало по всяким разным местам, пока не прибило к издательству «Арго-Речь», в ту пору претендовавшее на интеллектуальность. Сначала Андрей Валентинович процвёл на ниве мелкого интеллигентского штукарничества — всякого там копания в умных книжках, сверки латинских цитат и так далее. Платили за это немного и часто обманывали, но это всё-таки была относительно пристойная работа, а не промораживание мозгов.

Ситуация переменилась, когда издательство, в полном соответствии со своим двусмысленным названием, поставило на стапеля одновременно «Словарь античной мифологии» и «Словарь блатной фени». Профессору предложили заняться «Мифологией»: было важно прошлёпать на супере слова «под редакцией проф. такого-то». На «Блатную феню» нашли какого-то ушлого мужичка со смешной фамилией Хапузов, который предъявил диплом филфака МГУ и наколки на грудях, что вроде бы свидетельствовало о достаточном знании предмета. Пенсов же от предложенной чести курировать мифологию отказался: он всё-таки был биологом, а не филологом и не антиковедом, к тому же считал себя честным человеком и торговать профессорством не хотел. Тогдашний главред несколько удивился, после чего послал Андрея Валентиновича в жопу. Профессор принял это с достоинством, хотя и потирая ушибленный карман: к тому времени аргошные гонорары стали для него одним из основных источников дохода. Напоследок он предупредил бывшего кормильца, что мужик с дипломом и наколками кажется ему подозрительным, особенно в части диплома.

Через полгода оба словаря вышли. Античный был ужасен: Агамемнон там был перепутан с Агесилаем, Гомер с Гектором, а смазанная фотка развалин Форума была почему-то поименована «раннехтонической базиликой Артемиды Блаженной». «Блатная феня», судя по всему, тоже не блистала достоинствами. Во всяком случае, как убедился въедливый Пенсов, не побрезговавший взять том в руки, орфографических ошибок избежали только матные слова, да и то не все — во всяком случае, глагол «пиздеть» там писался то через «е», то через «и», что бросало густую тень и на всё прочее содержание, могущее быть охарактеризованным производным существительным от означенного глагола. В выходных данных вместо «Арго» было набрано «Агро».

Пенсов не знал, что к тому моменту мужичок с наколками уже вскарабкался на место главредактора, каким-то образом избавившись от пенсовского обидчика. Осмотревшись на новом месте, он устроил среди подчинённых чистку, после чего начал подбирать кадры под себя.

Профессорский телефончик Хапузову подсунул кто-то из старых корректоров: срочно понадобился вменяемый и недорогой интель для перевода немецкой книжонки «Античная гомоэротика».

К тому моменту профессор поддерживал штаны в основном благодаря техническим переводам, которые он уже успел возненавидеть до крайности. Однако, помня старую обиду, возвращаться на птичьи права он не пожелал. «Возьмёте меня в штат, тогда будет о чём разговаривать», — гордо закончил он и повесил трубку. Хапузов, однако, через три дня позвонил снова и предложил профессору работу на окладе — опять же по переводам. Деньги были небольшие, но Пенсов согласился.

Когда он пришёл в издательство подписывать контракт, то узнал много нового. В частности, то, что Хапузова зовут Гремислав Олегович, что ударение в его фамилии делается на последнюю букву и никак иначе, и что у него великие планы по развитию и разрастанию издательского бизнеса. Как выяснилось несколько позже, в издательстве Хапузова звали Жора, фамилию произносили как «хапузый» и дружно ненавидели за хамство, скаредность и привычку квасить на рабочем месте.

Пенсов тоже вскоре возненавидел Хапузова, но ни высказать ему наболевшее, ни расплеваться с ним почему-то не мог. Жора его подавлял своим природным, биологическим бесстыдством. И хотя хапузовская манера вести дела напоминала профессору способ питания кишечнополостных организмов, он никак не мог принять решение, уйти. Да и уходить, в общем-то, было некуда.

Полгода Пенсов усердно перелагал русскими буквами всякую импортную мусорку: бабские романчики, детективчики и тому подобную струхню, вплоть до астрологических календариков (это печаталось анонимно, без указания автора). Он же проверял чужие переводы, исправлял самые грубые языковые и фактические ошибки, а иногда приходиось садиться и за вычитку корректуры: Хапузов старательно требовал за каждый скормленный рубль всяких сверхнормативных трудов. Но в целом всё это оказалось проще, чем Пенсов когда-то думал. Больше того: освоив систему штампов, профессор почувствовал в себе силы производить литпродукцию самому, но предложить свои услуги стеснялся.

Зато не стеснялся Хапузов. Принимая очередную работу, он почитал своим долгом устраивать замурзанному интеллигентишке распеканцию за недостаточную близость к народу. Сам Хапузов считал себя порождением народной толщи, и поучить всех этих бледнонемощных очкариков настоящей жизни было одним из любимых его занятий.