Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер - Кен Уилбер

— Трейя лечится в Янкер-Клиник. У нее рецидив в легких и мозге.

— Ох. Мне очень жаль. Я ничего не знал: был в разъездах, читал лекции. Кен, это моя мама. Она тоже лечится в клинике.

Мы с Фритьофом договорились, что встретимся позже, а миссис Капра узнала, как найти палату Трейи.

Она оказалась удивительной и прекрасной женщиной. Известная писательница — поэтесса, автор биографий, драматург, — как и Эдит, она, казалось, воплощала в себе всю мудрость Европы. Она прекрасно разбиралась в искусстве, науке, гуманитарных дисциплинах — во всем спектре проявлений человеческого духа.

Они познакомились с Трейей, и это знакомство тоже обернулось любовью с первого взгляда.

Здесь лежит миссис Капра, которую лечат от рака груди на ранней стадии. Как приятно с ней общаться! Она мне очень нравится. Кроме всего прочего, она умеет гадать по руке, и вчера она погадала нам. У Кена очень длинная линия жизни, она тянется через всю ладонь до самого запястья! Она сказала, что у меня явно выраженный «кризис здоровья», но предсказала, что скоро он расчистится и я проживу до восьмидесяти с лишним. Разумеется, это мне понравилось. Неизвестно, насколько это правда, но я почувствовала, как во мне крепнет желание осуществить предсказание. Когда я, заваленная мрачными врачебными прогнозами, сильней всего боялась рецидива, то думала: как же я буду благодарна, если проживу восемь лет вместо двух. Сегодня Кен прочитал письмо от друга, у которого мать умерла от рака груди в возрасте пятидесяти трех лет; месяц назад я бы подумала: пятьдесят три минус сорок один (мой возраст) — получается двенадцать лет; звучит вполне неплохо, на это я согласна. Но сегодня подумала: Господи, какая же она молодая. Я бы хотела дожить до восьмидесяти, посмотреть, как изменится мир, увидеть, как взрослеют дети моих друзей. Потом я спрашиваю себя: что это, эгоистичное желание? Или позитивное отношение к будущему? Может быть, это жажда отхватить себе как можно больше лет? Или проявление воли к жизни, которая восторжествует над обстоятельствами… или воля к жизни, которая игнорирует настоящие обстоятельства? Не знаю; надо настроиться на следующий год, потом на следующий и еще на один…

Может быть, дело было в этом бессмысленном, но трогательном гадании по руке, может быть, мы опять поддались искушению отрицать очевидное, может быть, мы просто не задумывались, в чем тут дело, но к тому моменту, когда мы пришли к Шейефу, чтобы он рассказал о текущих делах Трейи, мы были настроены довольно оптимистично. Тем тревожней оказалось то, что мы от него услышали.

Еще один спуск на американских горках… У доктора Шейефа оказались совершенно неожиданные известия. Опухоли в легких, похоже, вообще не отреагировали на химиотерапию. Одно из объяснений такое: химиотерапия справилась со всеми активными клетками, а оставшаяся опухоль все еще находится в дремлющем или каким-то образом стабильном состоянии в моем теле. Что-то из того, что видно на рентгеновском снимке, тоже может быть растущей опухолью; может быть, придется сделать магнитно-резонансное сканирование, чтобы определить, что именно там растет и какая часть является активной опухолью. «Тут главная опасность, — сказал он, — перелечить. Чтобы сделать правильный выбор, нужен большой опыт; врач, только что выпустившийся из мединститута, не сможет этого определить». Чрезмерное лечение может испортить ситуацию. Он объясняет так: если 80–90 % оставшихся клеток не растет, есть шанс, что третий курс химии убьет только 10–20 % растущих клеток. Но при этом он на время подавит иммунную систему, и тогда появится вероятность, что дремлющие 80–90 % клеток начнут расти: таким образом, химия может только ухудшить ситуацию. Он абсолютно в этом уверен, Мы с Кеном в шоке.

Мы знали, что ситуация довольно серьезная и что в легких и печени появились новые пораженные участки. Раньше Шейеф планировал на третьем цикле перейти от ифосамида к цисплатину, препарату, который очень эффективен именно в таких случаях. А теперь он стал говорить, что и он, вполне вероятно, не поможет, а навредит. Для такого суждения у Шейефа были веские основания, и я оценил его мужество в решении отказаться от химиотерапии, ведь наши американские врачи почти наверняка назначили бы дополнительный курс химии, точно зная, что она не поможет. Но только не Шейеф: дальнейшее лечение «повредит ее душу» и не затронет рак.

Понимайте это как хотите, но Шейеф отступился от нас, хотя сам он никогда так не формулировал. Он испытывал искренний оптимизм по поводу предстоящей программы Келли — Гонзалеса, о которой был хорошо осведомлен: может быть, может быть, она и сработает. Но факт остается фактом: он задействовал самую большую из своих пушек, но она ничего не сделала с этими своенравными клетками — клетками, на которых написана дата.

Это был наш последний разговор с этим невероятно симпатичным человеком.

Чтобы стабилизировать мою ситуацию [удержать опухоли в их теперешнем стабильном состоянии], доктор Шейеф начал лечить меня аминоглютетимидом. Это агент, который был разработан недавно и имеет гораздо большую область применения, чем тамоксифен. Кроме того, он прописал три биопрепарата: экстракт тимуса (один суппозиторий в день и две ампулы в неделю), витамин А в виде эмульсии (десять капель — 150 000 международных единиц — каждый день в течение трех месяцев в году; печень накапливает их в достаточном количестве для остального времени) и энзимную смесь ВОБЭ-МУГОС. Экстракт тимуса, недоступный в Соединенных Штатах, — неспецифический агент, стимулирующий иммунную систему. Его эффективность пока что доказана только в результате испытаний на животных. Было установлено: обычно требуется 120 тысяч раковых клеток, чтобы вызвать рак у 50 % вакцинированных животных, а если им дают витамин А в больших дозах, то для того, чтобы вызвать рак, требуется уже миллион клеток. Ну а если им дают экстракт тимуса, то эту же работу способны сделать только от пяти до шести миллионов клеток. Очень неплохой уровень защиты…

Я напомнила доктору Шейефу, что собираюсь лечиться по программе Келли — Гонзалеса, и он тут же, без колебаний ответил: «Да, конечно, это очень хорошо, очень хорошо». «Вы бы отправили к нему свою дочь?» — спросил Кен, а Шейеф улыбнулся и ответил: «Безусловно». Мне особенно приятно оттого, что программа Келли — это то, на что я могу рассчитывать теперь, когда лечение прервалось.

Мы спросили его, каковы мои перспективы. «На мой взгляд, неплохие, потому что ваш организм способен удерживать опухоли в стабильном состоянии. Это даст другим способам лечения необходимое время, чтобы сработать. Я вижу одну проблему: если вы заболеете простудой или пневмонией, то ваш организм не сможет бороться с раком». Дальше он стал говорить, что мне стоит продолжать макробиотическую программу Келли и посоветовал попробовать курс доктора Буржински. Самое важное, что все эти программы могут помочь и не могут навредить, потому что они не предполагают использования токсинов. «Всегда следует различать, где используют токсины, а где нет», — сказал он. И Келли, и Буржински — люди честные, добавил он, чего нельзя сказать о некоторых онкологах, использующих альтернативные методы.

Мы подарили Шейефу один из глюкометров Трейи — подарок от одного диабетика другому — и с грустью распрощались с ним. Я вернулся в «Курфюрстенхоф» и начал готовиться к отъезду. Трейя пошла на прогулку.

Из больницы я вышла подавленной; меня расстроило то, что сказал Шейеф. С тех пор как мы сюда вернулись, стояла дурацкая погода: ни единого солнечного лучика, все время тучи и моросящий дождь и намного холоднее, чем в мае, когда мы уезжали отсюда, — очень депрессивная погода. Я пошла по аллее Поппенхаймер, красивой улице с широкой, усаженной деревьями, похожей на парк эспланаде посередине. Я посмотрела на дома с правой стороны — уже не раз видела их раньше, — и, несмотря на подавленное настроение, во мне зашевелился интерес. Не знаю, когда они были построены (в конце 1800-х); в любом случае в Бонне попадаются очень красивые дома, все выкрашенные в разные цвета, каждый с балконами разных видов и очертаний, торчащими под всевозможными углами, с замысловатыми лепными украшениями, фронтонами, капителями, пилястрами, карнизами и завитушками бесконечно разнообразных форм и видов.

Вот светло-голубой дом с белой лепниной, а вдоль балкона на втором этаже — ящики с анютиными глазками; за ним — обшарпанный терракотовый дом с бежевыми фигурками и резьбой, а балконы второго и четвертого этажей обрамлены красными гвоздиками; за ним — темно-желтый дом, за ним — светло-зеленый, за ним — серо-коричневый, каждый — с красивым входом, изящными окнами, карнизами и балюстрадами, некоторые — красивы строгой классической красотой, другие — более изысканные, барочные, и все они укрыты густой листвой деревьев, выстроившихся вдоль тротуара, — невероятно красивая улица. Я не могла не обратить внимания на недавно построенные вдоль широкой аллеи по другую сторону улицы жилые дома с гладкими стенами, прямоугольными окнами без украшений, неуклюжими пропорциями, выкрашенные в серый цвет, — никаких признаков красоты или изящества. Но они, эти отражения современной жизни, оттеняются и своими соседями, и густой зеленью вдоль аллеи, и я почувствовала, как ростки восторга пробиваются сквозь мою депрессию.