По ту сторону рассвета - Ольга Брилева

Осаду Химринга помнили худо-бедно почти все, но один лишь Брего участвовал несколько раз в настоящем столкновении. Гили, чтобы он не слишком задавался, мимоходом упомянул стычку в Нан-Дунгортэб, опустив, по кратком размышлении то, что Берен мог бы запретить ему рассказывать: двоих людей в черном и то, что с эльфами был сам государь Финрод.

Дом пивовара стоял у подножия горы, возле самой дороги. Длинный, крытый соломой, с широко распахнутыми дверями (а скорее уж — воротами), он зазывал к себе всех, у кого пересохло в горле. Пивовара звали Бренна-Раскоряка, прежде он был сотником, но пять лет тому в какой-то стычке его ранили в бедро, и теперь он ходил враскоряку (правда, никто не звал его так в глаза, ибо на тяжести его кулаков ранение не сказалось). Его поставили обеспечивать замок пивом (только людей — эльфы варили свое, посветлее, и на вкус горцев — жидковатое), варить его летом и следить, чтобы оно до следующего лета не кончилось, но и не испортилось, что он и делал исправно. Сейчас, когда ячмень нового урожая вот-вот поспевал, Раскоряка распродавал излишки. Гили узнал все это, не успев отойти от пивоварни и на двадцать шагов: сведения сыпались ему в оба уха. Прежде, зная из беорингов одного Берена, да еще как-то Белгара из бретильской стражи, он только слышал, что горцы — большие любители почесать языки; теперь он убедился в этом. Пока они дошли до луга и устроились под стогом, Гили слушал уже третью историю о зимней распре между коморником и Бренной.

— …И донесли коморнику, что Раскоряка пиво разводит, а остаток — продает… Решил он, значит, самолично подстерегти, когда разбавленное пиво в трапезную понесут… Караулит с ночи во дворе, а тут мы с Хальфом выносим ведро, в которое ночью это самое… Ну, зима же, ступеньки обмерзли, скользкие, так чтобы по темному делу на лестнице себе шею не свернуть. Подскакивает он к нам, оттирает меня плечом, открывает крышку-то, черпает, отпивает глоток и орет: да разве ж это пиво? Это ж самая что ни на есть моча!

— Га-га-га!!!

Мальчишки явно слышали эту историю не в первый раз — но реготали азартно.

— А вот еще что было, — нить рассказа перехватил Фродда. — Повадился коморник ходить к жене Финндо-Рябинника, моего мардо. И так к ней и этак… И грозит, что если не подпустишь — на весь белый свет ославлю…

Бочонок пива и низка сухой рыбы обошлась им в осьмушку серебреника; полвосьмушки Бренна пообещал вернуть, когда доставят обратно пустой бочонок. Гили быстро освоил науку оттыкать чоп, подставлять рот под струю, не роняя ни одной капли, а потом переворачивать бочонок и передавать следующему. Так ему нравилось больше, чем из кружки, как в Хитлуме — никто не мог проследить, сколько он выпил.

— …И сует она ему портки, а сама его в сундук пихает. Приходит Финндо, стукнулся о сундук вроде как ненароком, пнул его ногой… Эх, говорит, и остохренел же мне этот сундук: сколь раз я тебе говорил: убери его куда-нито, я о него ноги бью, да все тебе мимо ушей. Ну, смотри же, как я все твое барахло по дороге растрясу. Берем мы этот сундучок, выносим его на двор, привязываем мою веревку за одну ручку, веревку Финндо — за другую, и рванули — только стук и пыль столбом! Сундук с боку на бок перекатывается, об каждую колдобину бьется — а не разваливается. Замок крепкий, петли хорошие, доски дубовые, скобы железные — держится. До самого Мельвина доехали, веришь? Коморника всего синего оттуда потом достали, а он нас и не видал! Сенешаль у него спрашивает: коморник, а чего это у тебя рожа вся синяя? — надулся как шкура на огне и молчит.

— Ничо, будет знать в другой раз… Он до баб охочий, из него ваше катание эту дурь не вышибло. Вот один раз заприметил он у нас в городище девчонку-сиротинку, которая за одного парня замуж собиралась… А у обоих — шаром покати. И говорит ей: девица, я человек зажиточный, и жалостно мне на твое горе смотреть, как ты замуж идешь — без приданого да за бедняка…

Истории про похотливого и скупого коморника грозили потянуться такой же длинной цепью, как и истории про пивовара, и Гили ума не мог приложить, как перевести разговор на вастаков, как вдруг судьба ему помогла: небольшой отряд чернобородых воинов с чисто и высоко выбритыми висками галопом пропылил мимо луга на юг.

— А это кто? — бухнул Гили, не бродя вокруг да около. — Говорят: вастаки, вастаки… Что это за одни?

Воцарилось довольно тяжелое молчание, потом Брего резко бросил:

— Да сволочи они, и все тут.

— Паскудный народишко, и обычаи у них паскудные, — подержал Фродда.

— Он же про Нимрет не слышал, — проворчал Радруин. — Ты расскажи ему.

Брего фыркнул.

— Нимрет — это девица? — осторожно спросил Гили.

— Ага. Если поднимешься во-он на тот холм, увидишь внизу ее могилу. Четыре года тому она за вастака замуж вышла. Сама-то она из Финнелинов, но не из старших, из простых. Полюбился ей, значит, вастак… Я уж не знаю, как такое может полюбиться — они от вшей вместо чтоб мыться, головы бреют. Ладно. Полюбился так полюбился, любовь зла… Выскочила она за него замуж. Жених отцу за нее выкуп привез, взяли они приданое и пошла она к жениху в этот его шатер…

— Они только по зимнему времени под крышей живут, — вставил Падда. — Летом гоняют по всей степи.

— Нишкни, — одернул его Брего. — Одним словом, не понравилось ей в шатре жить и с замотанным лицом ходить…

— Они своим бабам лица велят заматывать, — не удержался Падда. — Думают, раз женщина ходит с открытым лицом, то готова с каждым и под каждого. И всех наших девушек за шлюх считают.

— Я кому сказал варежку закрыть? — грозно насупился Брего. Падда опустил голову и рассказчик повернулся к Гили. — Этот парень думал, что раз он выкуп за девку дал, так он ее как корову или козу купил. Что хочу, то и делаю. Я уж не знаю, что там промеж ними было, а только захотел он после того взять себе вторую жену, из своих. А Нимрет в то время уже дитенка нянчила. Понятно, побранились они — раз он ее прибил, второй раз… Ну, взяла Нимрет мальца, увязала люльку на спину и пошла к отцу. А эти… Муженек и братцы его… Догнали ее в степи, малого отобрали, а ее… насмерть плетьми забили. И бросили там лежать, как падаль. Только у нее тоже отец был и братья. Собрали они тинг, призвали Мудрых, решили требовать у вастаков ребенка, возврата приданого и виры. Это Мудрые так посоветовали, родичи Нимрет хотели было сразу идти к вастакскому стану и на железном наречии побеседовать. Да долго раскачивались. Послали к вастакам вестника, а тот получил такой ответ: дочь ваша — прелюбодейка и убита за дело, потому виры никакой вам не будет, и еще свадебный выкуп вы нам верните, а приданое мы себе оставим. Ну, тут Финнелины взбеленились: если виру не дают деньгами, ее берут кровью. Пошли ночью и взяли вастакский стан, всех в той семье, кто мочится стоя, перебили, ребенка забрали, и скот угнали…