Ангел Паскуале: Страсти по да Винчи - Пол Макоули

Остальные захохотали. Самый старший работник, с лысиной, обрамленной жидкими седыми волосами, сказал:

— А Республику волнуют скандалы в среде живописцев?

— Здесь нечто большее, — сказал Никколо Макиавелли. Он уже успел плеснуть порцию желто-зеленой жидкости в стакан с водой и теперь выпил мутный напиток, содрогнувшись наполовину от восторга, наполовину от отвращения.

— Не стоит, Никколо, — заметил Аретино.

— Эта штука хорошо действует на мои нервы, — пояснил Никколо, принимаясь смешивать новую порцию. — А что до ссоры, это видимый симптом той болезни, которая поразила все государство. Испанская зараза начинается с вполне невинного прыщика, который даже не болит, насколько мне известно. Надеюсь, вы поняли, что я знаю об этом не из личного опыта, — добавил он, когда все засмеялись. — А тот несчастный, который позже обнаружит у себя на члене сыпь, вовремя не углядел таящейся в этом прыщике опасности. Я часто думаю, что мы похожи на врачей, советуем, как лучше жить, вычищаем заразу. Это происшествие может показаться ерундой, я знаю, но это диагноз.

Аретино выпустил длинную струю дыма.

— Публику волнует только то, чем мы захотим ее взволновать. До тех пор пока мы печатаем о чем-то, это новость. Если мы печатаем о чем-то много, это большая новость. Помните войну в Египте? Так ведь войны не было, пока мы о ней не сообщили, только тогда Синьория послала войска.

— Но война-то все равно была, — мягко произнес Никколо. Он каким-то образом уже успел прикончить вторую порцию напитка и допивал третью.

— Но другая война! — воскликнул Аретино. — Не скромничай, Никколо. Ты должен упиваться своей властью.

— Я слишком хорошо знаю, куда приводит упоение властью, — сказал Никколо Макиавелли.

— Без риска не будет награды.

Аретино с наслаждением перекатил сигару из одного угла рта в другой. Мерцание свечей отражалось в его глазах. «Он похож на дьявола», — подумал Паскуале. В такую ночь было несложно представить, как эти циничные мужчины действительно правят миром посредством своих слов, в чем они сами, кажется, не сомневались.

Самый старший спросил:

— Так в чем же значительность этой ссоры, Никколо? Что это за болезнь?

— Пожалуйста, прочитай мою статью, Джироламо. Сейчас уже так поздно, боюсь, я не смогу пересказать, перевру сам себя.

Аретино сказал:

— Война старого с новым, механиков с художниками, Папы Медичи с нашей драгоценной Республикой. Нам необходимо ответить на вопрос, чью сторону мы примем? Кто из них ангелы?

— Те, кого полюбит Бог, — отозвался кто-то.

— Это прекрасно, — раздражился Аретино, — но мы не можем дожидаться небесного суда, который часто нескор и странен.

— Ну, это не новость, — продолжал пожилой журналист. — Каждый, у кого есть глаза, знает, что Папа прибывает через два дня. Каждый, у кого есть уши, знает, что это посольство должно погасить угли бесконечно тлеющей войны между Флоренцией и Римом. Рим когда-то пытался ослабить Медичи убийствами и войной, а теперь один из Медичи стал Папой и вынужден договариваться с теми же механиками, чьи машины спасли правительство Джулиано де Медичи. Глупая стычка — это не тот крючок, на который можно повесить что-нибудь столь же тяжелое, как заговор с целью скрыть правду от граждан.

Никколо сказал:

— Прекрасно известно, что Рафаэль посланник Папы. У всех художников имеются глаза, правда, юноша? А у Рафаэля они лучше, чем у многих других, как раз чтобы высмотреть, какие в городе настроения. И еще речь идет о жене некоего уважаемого горожанина, женщине, которая питает особый интерес к искусству. — Тут все заулыбались, и даже Макиавелли, кажется, развеселился. — Но здесь ее имя лучше не упоминать, слишком хорошо оно известно.

Паскуале, желавший знать, кто эта женщина, небрежно бросил:

— Петушок Салаи грозился назвать ее имя, если мастер Рафаэль выйдет из себя.

— Пустая угроза, — отмахнулся Аретино. — Любовные похождения твоего мастера Рафаэля освещают самые популярные издания христианского мира. Многие мужья, кажется, мечтают, чтобы им наставил рога молодой гений, хотя, боюсь, они путают член Рафаэля с его кистью и думают, будто их жены приобретут большую ценность от его движений, словно пигмент, который обращается в золото, когда мастер берется за кисть.

— Может, ему подписывать своих женщин, как он подписывает свои работы, — предложил один из молодых журналистов.

— Существует мнение, — сказал Макиавелли Паскуале, — что Великий Механик уже обо всем договорился с Папой, а Рафаэль должен всего лишь уладить формальности. Разумеется, это не в интересах Флоренции, ведь наша империя живет плодами гения Великого Механика. И еще существует проблема испанского флота, в данный момент вышедшего с Корсики на учения под командованием самого Кортеса.

— Кортеса-убийцы, — вставил один из журналистов.

— Кортеса с горелой задницей, — сказал Аретино. — «Греческий огонь» подпалил его корабли, когда он пытался покорить Новый Свет, и подпалит еще раз.

— У испанцев теперь железные мундиры, — заметил пожилой журналист, — и они не утратили тяги к золоту и неофитам. Пройдя по землям мавританского халифата, они принесут свою Священную Войну во все уголки Нового Света. Представьте, что произошло бы, будь на месте Америго Веспуччи, который договорился с Монтесумой, Кортес![13]

— А при чем здесь Салаи? — спросил Паскуале.

— Салаи чувствует исходящую от Рафаэля угрозу, в этом нет сомнений, — ответил Никколо, — отсюда и этот стремительный наскок, свидетелем которого ты стал. У Великого Механика страсть к милым мальчикам, в число которых Салаи давно не входит.

— Из милого мальчика он превратился в приятного мужчину, — заметил один из журналистов.

— Рафаэля тянет только к женщинам, — заявил Аретино. — А Великий Механик старик, который питается травой, словно крестьянин, и, возможно, уже потерял ко всему этому интерес, с тех пор как выстроил свою башню. Но Салаи думает членом, из-за него он не сегодня-завтра и погибнет. Если у него нет испанской заразы, тогда остальные и подавно ее не заслуживают.

— Говорят, у Великого Механика она есть, — сказал пожилой журналист. — Говорят, он спятил. Я слышал, он держит у себя птиц. Они летают там по всем комнатам.

Аретино сказал:

— Эта история кажется мне более правдоподобной, чем сплетня, будто он оживил труп. Точнее, сшитого из кусков нескольких трупов человека. Даже я не верю в эту байку, парни! А что до птиц, что ж, у каждого должно быть какое-то увлечение, правда? Не вижу вреда в птицах.