Записки актера и партизана - Николай Сченснович

В апреле 1942 года группа пленных из пяти человек решила бежать с фабрики к партизанам и поделилась своим намерением с Сашей. Тот горячо поддержал это решение и пообещал помочь.

Началась подготовка. Саша поговорил с двумя евреями, которые тоже собирались уходить. Те согласились достать штатскую одежду для пленных.

На другой день колонна из гетто на ночную смену пришла в необычном одеянии. Некоторые женщины были в мужских пиджаках, другие - в мужских пальто. Мужчины обернули вокруг пояса брюки, засунули в карманы кепки.

Приближался день ухода. Саша сообщил маршрут, наметил место встречи с проводницей. Уходить должны были ночью во время третьей смены.

В конце смены Саша попрощался и сказал:

- Уходить надо красиво, чтобы кое-кто почувствовал это!

Он посмотрел на склад с пенькой и шерстью, пустил изо рта огромную струю дыма и с улыбкой подмигнул.

Его поняли.

Пока шла работа в складах, подготовили все для поджога. Когда стемнело, склады, как всегда, закрыли на замки.

Беглецы тем временем переоделись, положили в складах горящую березовую губку, пролезли под проволоку в заранее подготовленных местах и скрылись.

Склады горели всю ночь. Сгорели дотла, несмотря на все усилия пожарных. Рабочие и пленные помогали тушить. Но их помощь только вносила суматоху и мешала как следует тушить пожар.

На другой день было расследование. Прибывшие немцы обнаружили исчезновение пяти военнопленных, и вся вина, конечно, пала на них.

Этим дело и окончилось.

А Сашу через некоторое время по чьему-то доносу арестовали и расстреляли за связь с партизанами.

"ПАХАРЬ"

Весна 1942 года.

Немцы ходят хотя и не с таким победоносным видом, как летом 1941 года, но все же чувствуется, что они еще уверены в победе.

Через громкоговорители, развешенные по городу, пропагандисты из ведомства Геббельса изо всех сил стараются убедить, что победа не за горами. Скоро будет взята Москва - и тогда конец войне. Но для этого нужно напрячь силы, нанести последний, сокрушительный удар! Эти сообщения сопровождаются победными маршами.

А наши сводки? Послушать их - целая проблема! Это было доступно очень немногим. В первые же дни после занятия Минска немцы приказали сдать все радиоприемники. За невыполнение приказа - расстрел.

Как же быть? Но нашлись все же люди, которые в укромных уголках - в подвалах, в развалинах - устроили самодельные детекторные и другие самые примитивные аппараты.

Советское информбюро сообщало, что под Москвой стремительное наступление гитлеровских дивизий остановлено. Мало того, они разбиты. Остатки их отброшены местами чуть ли не к границам Белоруссии. Следовательно, молниеносный удар у немцев не получился. Но положение на фронтах продолжало оставаться тяжелым.

И все же мы слушали Совинформбюро. Знакомые голоса дикторов, что бы они ни передавали, были для нас приятными. Они звучали твердо, уверенно. И какие бы плохие вести они ни сообщали, думалось, что это временно, что скоро все переменится, скоро будет иначе. На войне разное бывает. Чтобы собраться с силами, нужно иногда и отступать. Так было и в 1812 году. Так поступал Кутузов и другие выдающиеся полководцы.

А немцы ходят веселые... Еще бы! Радио кричит о победах, которые непременно будут летом.

С детства я думал, что немцы сентиментальны, добры душой, очень любят детей и в семейной жизни мягки и честны. А их аккуратность вошла в поговорку.

Но все эти представления сразу резко менялись при виде фашистских зверств. Трудно было представить существо, мысли которого направлены лишь на то, как изощреннее убить человека, измучив его предварительно, доведя до такого состояния, когда смерть кажется единственным избавлением от невероятных мучений.

Как понять психологию такого изувера?

За несколько лет гитлеровской обработки молодежь превратилась в бездушных манекенов, слепо верящих в своего фюрера. "Майн кампф" была для них единственной книгой, которую они выучивали почти наизусть. Фашизм с его проповедью сверхчеловека является сам по себе формой психоза. И этому психозу поддались многие.

Славяне, по гитлеровской теории, были людьми второго сорта, полулюдьми, годными только на то, чтобы работать на чистокровных арийцев.

С такими мыслями шли немцы в Россию. Им обещали отдать завоеванную территорию и завоеванный народ в полное их распоряжение.

Человек привыкает ко многому. Постепенно привыкли и мы к выстрелам, чувству беспрерывной тревоги, хотя наша жизнь зависела от фантазии любого фашиста в военной форме, который мог без всякого повода толкнуть, избить и даже убить.

Время шло. И даже чувство опасности становилось не таким острым. Может быть, это являлось следствием большого перенапряжения нервной системы. Но все же нервы не выдерживали и сердце каждый раз опять больно сжималось, когда приходилось видеть совершенно невероятное, чего даже представить нормальному человеку невозможно.

Однажды я медленно брел по улице на работу. В тот день у меня репетиции не было. Нужно было явиться, "показаться на глаза" начальству и на этом конец.

Издали увидел небольшую толпу стоявших на тротуаре людей и что-то наблюдавших. Подошел и... оцепенел!

Огромный молодой немец вспахивал землю между домом и тротуаром. Железный плуг, вожжи, длинный кнут и упряжка из... четырех пленных с черными, исхудалыми лицами, с впалыми глазами, в изорванной одежде, из-под которой выглядывали обтянутые кожей кости.

Немец пахал деловито, наслаждаясь, видно, тем, что никто, кроме него, до этого еще не додумался. Его тупое, с квадратным подбородком лицо выражало торжество. Фуражка сдвинута на затылок, подтяжки поверх белой нижней рубашки. Солдатские сапоги с широкими голенищами начищены до блеска.

Вот он взмахнул кнутом и со всего размаха стеганул по пленным. Те рванулись, напрягли последние силы, и плуг, запущенный глубоко в землю, тронулся с места.

Что я чувствовал тогда - трудно описать. Помню, что стоял как вкопанный, не в силах сдвинуться с места.

Но вот острота первого момента прошла. Я оглянулся. Посмотрел на рядом стоящих. На всех лицах написано страдание. Все смотрят с ужасом, будто окаменелые...

Заметив группу людей, подошел патруль: два солдата и один унтер-офицер. Они молча остановились и вначале удивились. Затем дружно расхохотались.

Лицо "пахаря" расплылось в торжествующей улыбке. Он поднял глаза на патрульных и что-то сказал по-немецки. Те заговорили, быстро-быстро, пересыпая слова веселым смехом.

Вначале я подумал, что вся эта страшная история происходит только из-за умственной отсталости одного немца, не имевшего никаких человеческих чувств. Но когда подошел патруль, состоящий из здоровых молодых парней, и я услышал их неподдельный смех, шутки и советы подкормить "лошадей" овсом, понял, что дело не в одном немце, что все гораздо глубже. Понял, что все зверства и издевательства немцев над пленными и мирным населением происходят не потому, что их выполняют специально отобранные и обученные команды, а оттого, что фашистская идеология, вбивавшаяся годами в головы людей, исковеркала многим душу.