Летние истории - Александр Бойм

На английском, в придачу к неистребимому акценту, Калью мял слова и гнусавил.

Разобрать, что он говорит, Роме не удалось, да это было и не нужно.

- Серьезно!? Так это же знаменитый колледж!

Калью робко удивился осведомленности Ильи в вопросах британского просвещения.

- Ну, конечно, слышал! Это же один из трех лучших колледжей: Итон, Оксфорд и этот: - Илья явно не знал, как называется третий лучший колледж, - ну, этот: ну, твой, в общем. Конечно, слышал!

Разъяренная Света чуть ли не силой уволокла упирающегося Калью, собиравшегося к всеобщему удовольствию, разъяснить, что Оксфорд - не колледж, а университет.

Заметно потеплело, и на улицах показалась уже кое-какая жизнь, особенно вялая ранним воскресным утром. Под обсуждение доверчивого студента Страдзинский шествовал, не то чтобы раздираемый (долой штампы), а наполняемый миролюбивой кучей противоречивых ощущений.

Прежде всего, ужасно хотелось спать, во-вторых, зверски болели ноги, а в-третьих, Страдзинский ощущал себя необыкновенно глупо. Удручающе подростковые гулянья под луной с отнюдь не блистательными пейзанками никак не составлялись в целое с рисовавшимся ему образом многообещающего художника Романа Страдзинского.

Однако в то же время он ощущал, что можно быть собой и не нужно играть ранимого человека искусства - роль, удававшаяся ему чаще всего, или молчаливого самца-меланхолика, или веселого и циничного мерзавца - самая выигрышная, но и реже всего дававшаяся.

В то время как Рома, будучи собой, развлекал Любу негромкой беседой, Илья окружал Машу настоящим эверестом слов. В отличие от Страдзинского, он ограничивался всегда одним амплуа, отшлифованным зато до почти безотказного блеска.

Но сегодня его героические усилия натыкались всёё на ту же безразлично витающую улыбку и односложные ответы. Правда, Страдзинский начинал подозревать, что это и есть максимальное проявление ее чувств.

В подтверждение тому, Люба, угадывая в мельчайших нюансах настроение подруги, думала, что та, похоже, завтра в Юрьевск не поедет. Самой же Любе нравился спокойный, симпатичный парень с идущей ему сережкой, она не чувствовала своего обычного с мужчиной, тем паче малознакомым, смущения.

Гуляя, они набрели на открытый киоск. Живительная пивная струя оживила впадающие в похмелье сонные Ромины мозги, и он обнаружил, что Илья, уже минут десять рассказывающий занимательную байку, рассказывающий увлекательно, с хорошо поставленными артистическими паузами, несет полную ахинею.

Кроме того, что Илья никак не мог выбрать в каком лице: первом или третьем ему рассказывать, в байке решительно невозможно было уловить никакого смысла, там присутствовали неисчислимые персонажи, все мыслимые виды наркотиков, какой-то московский клуб, названия дюжины российских и европейских городов, а вот смысла не было.

Было очевидно, что веселье пора заканчивать, и оно закончилось.

V

Страдзинский разлепил левый глаз и, приподняв бровь, прополз им по комнате, затем, осмелев, распахнул и второй - похмелье не подступило день начинался удачно.

Натянув джинсы и рубашку, Страдзинский по привычке похлопал по нагрудному карману, ища сигареты, но, вспомнив, что бросил еще два месяца назад, двинулся вниз, шлепая босыми пятками по ступенькам.

Дом, старый добрый трухлявый дом, с заедающими рамами, запущенным садом, скрипучими лестницами, облупленной плитой, верандой, переплетенной желтыми и белыми стеклами когда-то в шахматном, а теперь безо всякого порядка, таз с потеками под умывальней, сломанный, но не выброшенный и не починенный холодильник, лет пятнадцать обживающий угол табуретной тумбочкой, метина на прожилчатом дереве стола, оставленная маминой сигаретой, скатившейся с пепельницы, абажур с выщербленным им же самим треугольником - следствие практики пластиковым и зачем-то ярко-красным мечом:

Придя в упадок после смерти деда, дом стал выказывать еще больше характера:

запахи, знакомые с детства, стали сильней, лестница скрипела громче и музыкальней, а развалившаяся стремянка валялась под кривенькой яблонькой, дыша многолетними историями.

Страдзинский воровато, но с раздражением скосился на веранду, где тюбики, коробочки, перья, кисточки и многосвечная лампа в образцовом порядке уже неделю ожидали старательного работягу.

В общей сложности Рома провел за работой едва ли час. Собственно, в Юрьевском так бывало всегда. Каждый год приезжал сюда Страдзинский, исполненный боевого задора, уверенный, что в этот-то раз он: и каждый раз уезжал домой с пустым этюдником.

В сущности, право на безделье Страдзинский заслужил двухмесячным каторжным трудом над одной милой сказкой для совсем маленьких, из тех, где на страницу приходится красочный рисунок и два-три крупношрифтовых (не стоит утомлять родителей) абзаца. Заказ на нее счастливо достался ему в венском издательстве, и теперь измученный дотошными австрияками, но довольный Рома собирался в Юрьевском лениво просмотреть все еще раз, может быть, что-нибудь набросать, тем более, что настроение одного-двух рисунков казалось ему несколько выбивавшимся из общего, но как-то:

Под взглядом дедушки, осуждающе глядевшего с выцветшей огоньковской иллюстрации, зачем-то утвержденной на стене лет двадцать назад, нерадивый внук поежился и неожиданно подумал, что, если снять теперь фотографию, на поблекших обоях обозначится яркий прямоугольник.

Страдзинский тряхнул головой, распахивая холодильник, и, почесав в затылке, решил, что готовить сегодня лень (так он решал два раза из трех). Здешние ресторанные цены могли придавить кулинара в ком угодно.

Здоровенный дом, выстроенный Стасиным папашей, стоял через дорогу белокаменной махиной. Рому передергивало каждый раз, когда он видел это вычурное чудовище.

Кривые лесенки, винтом взлетающие к крыше, многоуровневые залы, узенькие наглухо зашторенные окна, дорогая мебель того сорта, что уместен исключительно в офисе:

За распахнувшейся дверью обнаружился карамельной расцветки халат. Слепя бордовыми цветами на лазоревом фоне, он бессильно пытался прятать под складками обильное тело.

- Ромочка, заходи, - сказала Галина Петровна, приоткрывая щелку между собой и косяком, - ты еще не обедал?

Ромочка, сглотнув слюну, отказался - он обедал у них только вчера. Наскоро поздоровавшись со Стасом, Страдзинский попросился в душ неоспоримое преимущество обогащения этой семьи.

После душа, чая и жалоб на Стасино разгильдяйство Страдзинский, соблазнив наследника дармовым пивом и роскошью интеллектуального общения, отправился с ним в "Поплавок" - единственный здешний бар, где еда не извлекалась из микровэя с обязательным приложением желудочных расстройств.

В серой безнадежности неба появились голубые проруби. Обсудив прогнозы, приметы и вообще особенности здешнего климата, они решили, что пляж станет доступен на днях.

В уютном окружении тяжелой мебели и вычурных ламп, Страдзинский, с аппетитом хлебая солянку, старался не допустить сползания разговора в область искусств.

Стас отчего-то чрезвычайно любил излагать ему свои каннибальские суждения о живописи.

- Кстати, Стас, а кто вчера Анечку провожал?

- Я, - Стасик, отведя глаза, приступил к заинтересованному изучению стены, кажется, даже покраснев.

В паузах, оставляемых скверной отечественной эстрадой, было слышно, как шуршит песком набегающая волна.

От неловкой паузы их спас подсевший бомондный красавец. Рома, не зная, что сказать, опустил взгляд на цветастый спортивный костюм Павлика.

- Симпатичный костюм, - ткнул он пальцем.

- Да: стаёрье. Я иногда его надеваю для тенниса.

- Так ты с тенниса!? Кто там из наших?

- Боря подошел.

- И как сыграли? - злорадно поинтересовался Стас.

- Никак, он пришел, а я что-то проголодался: - не отрываясь от меню, буркнул Павлик.

"Ну да, такой он дурак с Борькой играть", - улыбнулся Страдзинский, заметив явное разочарование Стаса.

- Это съедобно? - брезгливо ткнул Павел в поджарку. Отсутствие в меню устриц явно его уязвило.

- Вполне, - выплюнул Стас, поднимаясь, - подходите в бильярдную.

Молча уплетая мясо по-милански, Рома посматривал на Павлика, с высокомерной презрительностью ковыряющего поджарку. Каждый кусочек он, кривясь лицом, тщательно и всесторонне осматривал, клал в рот и медленно пережевывал, подозрительно вслушиваясь в ощущения.

"А ведь он несчастный, в сущности, человек, - подумал Страдзинский, Вечно кислая рожа, вечно он фыркает, презрительно щурится и недовольно кривится. Я ведь ни разу не видел его не то что счастливым, но даже довольным!.. Как он живет?.. Всегда изображать, что все вокруг тускло, мелко, пошло, совсем не так, как в его другой, несуществующей, жизни, да еще и жить с этой:"

- Hi! - подошел к столу потный, с огромными мускулами, вываливающимися из майки, Боря. Шумно опустив свои без малого девяносто в кресло, он зычно гаркнул сока, и только тут обнаружился источник хихиканья.