Ещё три сказки, сказ и бонус - Андрей Арсланович Мансуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты хочешь сказать, что золото…
— Что оно, пока молод, позволяет неплохо проводить время. Жаль, обычно надолго его не хватает, сколько бы не заработал!
— Так завязывай быть наёмником, и устройся на должность получше! Например, тебя легко бы взяли в нашу армию сотником. Или даже — тысячником!
— Нет, Садриддин, это для меня — мелко. Я целю куда повыше!
— В начальники войска?!
— Нет. В короли.
— О-о!.. От скромности ты не умрёшь!
— Это уж точно. Вот такие мы, киммерийцы: зарабатывать — так мешок золота, править — так королевством! Причём — своим! Ладно, отдохнули, потрепались, и — вперёд!
Осторожно ступая, они перешли к двери, ведущей в крыло принцессы.
Конан кивком головы показал Садриддину, что тот должен сделать, сам с нацеленным в сторону двери мечом встал в боевую стойку — в нескольких шагах от неё.
Дверь юноша открыл бесшумно и быстро.
Вылетевший оттуда ком шерсти и ярости Конан встретил достойно: сам внезапно прыгнул навстречу, и огромный меч вонзился прямо в центр разверстой зубатой пасти!
Рёва и воя не услышали бы только дикари отдалённого Пунта: от их силы закладывало уши и буквально до фундамента содрогались стены!
Варвар, от могучего рывка твари выпустивший меч из рук, не мешкая продолжил атаку: выхватил кинжал, размером не уступившим бы местным саблям, и одним прыжком вскочил на холку корчащегося на полу зверя. С боевым киммерийским кличем Конан вонзил стальной зуб в основание черепа монстра!
После чего мгновенно соскочил, не забыв кинжал выдернуть.
— Сюда, за трон!
Ещё до того, как напарники отбежали, ощетиниваясь зажатым в руках оружием на врага и тёмный проём, стало ясно: тварь поражена смертельно. Конвульсии быстро затихли, и она вытянулась, обмякнув, в бесформенную гору-кучу прямо у двери…
Из проёма никто больше не появился.
— Конан. — Садриддину пришлось два раза вдохнуть, и сглотнуть, прежде чем перестали стучать зубы, и он смог сказать хоть что-то, — Какой ты могучий и быстрый! И если б не ты — сейчас одним идиотом-влюблённым точно стало бы меньше!
— Оно и верно. — тон Конана не позволял понять, говорить ли он серьёзно, или шутит, — Правда, ты погиб бы не потому, что побоялся бы этого тигра-медведя, а потому, что твой кинжальчик — коротковат. И не достал бы ни до сердца, ни до позвоночника, как моё оружие. Где разжился, кстати?
— У… — Садриддин закусил губу, затем всё же выдавил из себя, — У Рината в лавке.
— Ага. Что ж. Я ничего не имею против кражи оружия. Особенно — для достойной цели. Только вот не уверен — ковал ли его действительно сам Ринат?
— Ринан, Ринат. Я пробрался к нему в лавку в то самое утро, когда он ушёл во дворец, а его подручные и ученики побежали провожать. И смотреть. На его брата.
— А молодец, коллега. А почему не взял саблю?
— Потому что все они брали сабли. Ну, те, предыдущие шестьсот-с-чем-то-там…
И ни на вот столько это им не помогло! — юноша показал кончик ногтя.
— Ага, снова — молодец. Рассуждаешь, в-принципе, грамотно. Но вот длина лезвия боевого оружия — всё равно, должна быть хотя бы по локоть! А твоим — только в зубах ковырять. На вот, возьми. — Конан вынул из своей, казавшейся необъятной, сумы, ещё один здоровущий кинжал.
— О-о!.. Спасибо, Конан! Вот это да! — Садриддин вынул из ножен лезвие длиной как раз в локоть, и осмотрел в неверной мгле тронного зала его волшебно-стальные, придающие уверенности, отсветы, — А почему он — четырёхгранный?
— Это — не кинжал в обычном смысле. Это — мизерикорд. То есть — оружие для последнего удара. Я видел, как таким специально обученные бойцы в Калабрии убивают быков на потеху публики. А взял я его — как запасной. Для себя, если сломается гладий. — Конан показал плоское узкое лезвие в своей руке, — Ладно, довольно отдыхать. Нужно вынуть мой меч, да идти дальше.
— Но… Погоди-ка, Конан. Ведь мы убили тварь! Значит, теперь-то нам некого бояться! И можно идти за Маликой!
— Экий ты пылкий да нетерпеливый… — иронии во взгляде Конана не заметил бы только совсем уж крот, — Мы убили только первую тварь. А я готов прозакладывать своё ожерелье из клыков медведя против стеклянной бусины, что будет и вторая. И третья…
И тварями сюрпризы чародея не ограничатся!
Коридор, ведший в покои принцессы, оказался совершенно тёмен. Окон, или ещё чего-либо, дающего свет, здесь не имелось.
Конан вновь опустил суму на пол возле полосы света, сочащейся из открытой теперь настежь двери с её уже неопасным стражем, и достал глиняную плошку. Налил масла из бутылочки, почиркал кресалом на трут. Вспыхнувшую искру перенёс на фитилёк масляной коптилки:
— Извини, напарник, но светильник придётся нести тебе.
Садриддин, прекрасно понявший справедливость этих слов, только кивнул.
Так, держась в двух шагах от гиганта-северянина, в точности, как тот приказал, он и двигался сзади Конана, подняв как можно выше руку с коптилкой. И стараясь почаще оглядываться, и сдерживать шумное прерывистое дыхание, рвущееся из трепещущих лёгких. Чтобы полностью успокоиться, и унять дрожь в руке, чтоб не расплёскивать масло, понадобилось несколько минут…
Конан, как и прежде, шёл не торопясь. Иногда почему-то топая по полу ногой в сапоге, и пристально приглядываясь не к темноте впереди, а к потолку и стенам. Этого Садриддин не понимал, пока в одной из стен вдруг не открылся люк, и к их ногам не высыпался копошащийся клубок кого-то мелкого, чёрно-блестящего, и абсолютно бесшумного!
Конан не долго думая принялся топтать клубок подошвами сапог, успев, однако, бросить через плечо:
— Отойди подальше! Ты — в дырявых афганках, а это — каракурты. А, да, ты же не знаешь… Словом — ядовитые пауки!
На этот раз Садриддина прошиб пот, хотя в коридоре было совсем не жарко. Однако светильник в его руке не дрогнул, и освещал поле странного «боя» чётко.
Когда похрустывания и хлюпанья под толстенными подошвами затихли, Конан откинул со лба мокрые волосы, и выдохнул:
— Ф-фу… Ну, вроде, теперь можно и дальше… Э-э, нет, погоди-ка — что это там?
Оглянувшийся Садриддин ничего не увидел, поскольку отсветы огонька слепили его непривычный взгляд. Конан
