Чувство вины - Энн Мэтер

И за несколько этих головокружительных секунд, когда, казалось, весь мир вокруг нее покачнулся и поплыл, тело ее ожило до последнего нерва, до последнего ощущения. Ей показалось, будто с нее содрали кожу, будто кто-то слущил с нее внешнюю оболочку, оставив ее слабой и беззащитной. Она никогда не испытывала столь потрясающего взрыва чувств, и разум ее, осознав подспудный смысл этого взрыва, затуманился.

Разумеется, она отпрянула от него — с большей, чем требовалось, силой, так что одна из тарелок вылетела из ее рук. Но не звук разлетающихся по плиткам пола фарфоровых осколков заставил ее лицо вспыхнуть и сразу за тем лишиться всех красок. Причина была в том, что, когда она высвобождалась, ладонь Джейка проехалась по ее груди, и по его внезапно сузившимся глазам было ясно, что он понимает ее ощущения.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Спала Лаура плохо, и дело было не только в непривычном присутствии дочери в ее постели. Лауру томили жара и тревога, и, хоть ей не терпелось, чтобы уже наступило утро, она не ждала ничего хорошего от грядущего дня.

Разумеется, то, что Джулия заняла две трети постели и Лаура боялась пальцем шелохнуть, чтобы не разбудить дочь, не облегчало положения. По правде сказать, в какие-то мгновения Лаура почти сожалела, что проявила такую неуступчивость в вопросе о том, где кому спать. Если бы Джулия разделила ложе с Джейком, Лауру, быть может, и не томило бы сознание, что он находится совсем рядом, в комнате, отделенной от ее спальни одной стеной.

Теперь же это сознание дразнило ее чувства, образ смуглого, мускулистого тела Джейка, раскинувшегося поверх кремовых простыней из поплина, то и дело вторгался в ее мысли. Это какое-то наваждение, думала она, испытывая к себе отвращение. Помимо всего прочего, он был мужчиной Джулии, ее собственностью — если такой человек, как Джейк Ломбарда, вообще согласится быть чьею-то собственностью. А Лаура чувствовала, что он вряд ли на это пойдет. И тем не менее, как его ни определяй, это мужчина, за которого ее дочь собиралась замуж. И какую бы форму ни принимало влечение, испытываемое к нему Лаурой, оно оставалось и отвратительным, и жалким. Ради всего святого, думала она, он, вероятно, лет на десять моложе меня, и, даже если бы Джулия была тут ни при чем, я все равно не смогла бы привлечь внимание такого мужчины.

Ведь она всего лишь школьная учительница средних лет, она упустила какие бы то ни было надежды на счастье, когда позволила себе забеременеть в возрасте, в котором можно было бы уже соображать, что к чему. С тех пор она не испытывала никакой потребности в серьезных отношениях с мужчинами. С течением времени ей довелось повстречать одного — двоих, попытавшихся превратить случайное знакомство в нечто более серьезное, однако каждый раз Лаура отвергала их посягательства. Один только Марк продержался до конца, да и то потому, что ему ничего от нее не требовалось. В конце концов она и вправду уверовала, будто все ее сексуальные потребности благополучно зачахли, и мысль о том, что она, возможно, ошиблась, нарушала ее душевное равновесие, чтобы не сказать большего.

И, собственно говоря, на чем основываются ее заключения? — презрительно спрашивала она саму себя. Разве произошло что-либо из ряда вон выходящее, такое, что заставит ее взглянуть на свою жизнь по-иному? Ведь глупо же придавать какой-то особый смысл тому, что Джейк едва не сбил ее с ног и затем не позволил ей упасть. В подобных обстоятельствах любой сделал бы то же самое, будь то мужчина или женщина, и если она полагает, будто в его прикосновении к ней было нечто сексуальное, она попросту обманывает себя. Да, но он же обнял меня, упрямо возражала она. Он сделал так, что я оказалась в его объятиях. И неважно, что с его стороны это была совершенно спонтанная реакция. Она и сейчас ощущала впившиеся в ее тело пальцы Джейка, напрягшиеся мышцы его ног…

О Господи! Она повернулась на спину и слепо уставилась в потолок. Сколько ей лет? Тридцать восемь? А реакция как у шестнадцатилетней девчонки. Хотя, горько подумала она, именно в этом возрасте ее сексуальное развитие и застопорилось, так чего же еще ожидать?

Хорошо хоть Джулия ничего не знает. Ко времени, когда дочь после ванны спустилась вниз — чистая, распространяющая сладкий розовый аромат, обернувшая тонкое тело в ничего не скрывающее шелковое кимоно, — Лаура уже подмела пол, приведя кухню — и себя — в сравнительный порядок. Потрясших ее мгновений в объятиях Джейка как не бывало, Лаура ушла к себе, сославшись на усталость и ничем не выказав бури, кипевшей в ее душе. Она оставила их на софе в гостиной, на которую Джейк уселся, когда она настояла на том, что сама подберет осколки разбитой тарелки.

Лаура поднялась в шесть утра. Собственно, уже с пяти сна не было ни в одном глазу, и лишь сознание, что ей нечем объяснить столь ранний подъем, не позволило ей сойти вниз при первых лучах рассвета. А шесть часов казались ей вполне приемлемым временем, и поскольку гости ее улеглись лишь после полуночи, Лаура не боялась разбудить их.

Подняв жалюзи в кухне, Лаура обнаружила, что снаружи гораздо светлей, чем она думала. Солнечный свет рассыпал брильянтовые брызги по мокрой траве, птицы шумно перекликались в деревьях, отделявших ее садик от лужайки, уходившей к ферме Грейнджеров.

Ее коттедж был одним из двух, стоявших на самом краю деревни, в другом обитала пожилая вдова с дочерью. Лаура, знавшая, что местные жители и ее считают вдовой, не стремилась избавить их от этого заблуждения. В такой деревушке, как Бернфут, лучше всего жить в согласии с установившимися воззрениями, и хотя семьи об одном родителе ныне уже никого не удивляют, к человеку Лауриных лет люди могли в этом плане отнестись с предубеждением.

Поставив чайник на плиту, она через заднюю дверь коттеджа вышла в садик. Снаружи было свежо, но не холодно, Лаура сунула руки в карманы халата и всей грудью вдохнула чистый воздух. Посаженные ею прошлой осенью цветочные луковицы начинали уже зацветать, опрятные головки лиловых гиацинтов и багровых тюльпанов пробивались меж росших кучками диких нарциссов. Сад вновь обретал краски, утраченные за зимние месяцы, и Лаура подумала, что скоро уже ей придется сгребать палые листья и истреблять сорняки.

То была перспектива, которую она обычно предвкушала с воодушевлением, однако этим утром ее ничто не радовало. Она испытывала подавленность, внутренний разлад и, услышав, как на верхнем поле жалобно замычали телки Теда Грейнджера, подумала, что бедные животные расстроены не меньше ее. Непонятно только, из-за чего ты-то расстроилась? — сердито спросила она у себя. Какие у тебя поводы для огорчения?