Телесная психотерапия. Бодинамика - В. Б. Березкина-Орлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Модель двойного ответа на травму рождения хорошо соответствовала модели двоякого гипо/гипер отклика мышц как их реакции на стресс. Объединив обе модели, я пришла к заключению, что на каждой возрастной стадии характер травмированного ребенка будет определяться либо ранним гипоотликом, либо поздним гипероткликом мышц. Не останавливаясь только на действии отдельных мышц, мы смогли увидеть, что целые стадии развития тела могли определяться гипо- или гипероткликом. Это помогло нам объединять мышцы, активные на определенной стадии развития в группы и исследовать, как эти группы связаны с возрастной спецификой и проблемами.
Мы столкнулись с трудностью: как учесть все огромное количество информации, которое было в нашем распоряжении? Существует невероятное количество больших и маленьких движений, как организовать весь материал, чтобы все это имело смысл и могло быть использовано, особенно психологически? Мои студенты были сыты по горло мной и перегружены деталями. Это продолжалось до тех пор, пока мы не создали модель семи стадий развития, которую мы используем сейчас и с помощью которой мы разложили весь материал по «полочкам». Мы пришли к выводу, что имеет смысл распространить основную идею Лэйка о двойственном ответе характера на стресс рождения и на более поздние стадии развития. Сделав это, мы довольно быстро соединили концы с концами, образовав систему стадий развития и соответствующих им структур характеров.
ПБ: Расскажите, как вы пришли к изучению психологического содержания или психологической функции мышц?
ЛМ: Сначала я просто просила друзей позволить мне прикасаться к определенным мышцам и рассказывать о приходящих в этот момент ассоциациях, образах, мыслях, ощущениях, эмоциях и воспоминаниях. Так я начала собирать базу данных. Я стала преподавателем в школе релаксации и использовала эту ситуацию для исследований. После этих подготовительных этапов я начала проект, в котором просила своих студентов описывать специальным образом свою работу с клиентами. Я просила их наносить на специальную карту мышцы, с которыми они работали в сессии, и описывать всплывающие психологические темы. Я также просила клиентов записывать опыт сессий. Каждую неделю я получала около 36 писем от студентов и их клиентов. Эти заметки стали основой для супервизии, а также для построения базы данных о специфических психологических функциях мышц. Я проделывала это пять лет и получила около 5000 писем.
ПБ: Как происходил процесс установления психологического содержания мышц?
ЛМ: Это был долгий процесс. В моем распоряжении было огромное количество ассоциаций, которые было трудно организовать в определенные темы. Я сидела с этим материалом, думала, обсуждала с коллегами, а потом опять ждала информации, подтверждающей мои интуитивные догадки. Значение некоторых мышц и связь между их моторными и психологическими функциями было более явным, других — менее. Было очень сложно доверять ассоциациям. Конечно, когда есть большая картинка, потом легче вернуться к ее фрагментам и понять их. Но в тот момент ассоциации казались слишком разноуровневыми. Коллеги, многие из которых позже стали основателями Института Бодинамики, помогли найти смысл для множества ассоциаций.
Пример: Tensor Fascia Latae[5] — мышца верхней части ноги. Когда мы прикасались к этой мышце, люди начинали говорить об опыте, связанном с тем, что мы теперь называем контейнированием. Конгейнирование — это способность удерживать в себе чувства, мысли и ощущения, способность оставаться целостным, особенно в ситуации стресса. Почему эта маленькая мышца вызывала ассоциации с контейнированием? Постепенно выяснилось, что эта мышца обеспечивала напряжение фасции, обертывающей и удерживающей (от англ. «contain») ногу. Таким образом, психологическое содержание соотносилось с функцией мышцы просто и конкретно: мышца удерживала ногу, поэтому, когда ее активировали, люди ощущали себя более целостными, более контейнированными. И наоборот, когда нам необходимо чувствовать себя более контейнированными, мы активизируем именно эту мышцу. Все сошлось. Однако сам процесс перехода от очень конкретной физической функции к очень абстрактной психологической был довольно медленным.
ПБ: Я просто очарован этим движением от конкретной функции каждой мышцы к ее очень абстрактному психологическому содержанию и тем, как это можно делать.
ЛМ: Я прочла о некоторых недавних исследованиях, которые могут описать механизм такого движения от конкретного к абстрактному (New York Times, November 8, 1994, B5). Сейчас принято говорить, что высшие мыслительные процессы, локализованные в неокортексе, развиваются из мозжечка, структуры мозга, которая отвечает за планирование движений и их гармоничное осуществление. Эта связь была интуитивно очевидной для людей, изучающих тело. Существует много лингвистических метафор, связанных с телесным опытом, например: стоять на своем (stand one’s ground), я не могу этого вынести (I can’t stand it), пятиться в угол (back into a corner), быть поддержанным (being backed up), я должен признать ваше превосходство (I’ve got to hand it to you), ты зануда (you are a pain in the neck) и т. д. Откуда бы взялись эти причудливые выражения, если бы не было связи между тем, что мы чувствуем психологически и ощущаем в теле? Это исследование заставляет нас думать о существовании специфического механизма, который осуществлял эту связь в эволюции: сложное мышление, требующее планирования и исполнения движений, расширяло мыслительные способности мозга. Это означает также, что мышление имеет отражение в языке тела. Поэтому, когда мы переходим от конкретного к абстрактному, это отражает соответствующую работу структур мозга. Как будто бы мозг совершает движение и наблюдает, что происходит, как это можно использовать и как с этим можно играть. «Что произойдет, если я подвину руку в эту сторону? Что происходит, когда я с другими людьми? Ухты, если я их отталкиваю, я чувствую себя лучше. А что произойдет, если я словами, а не телом, скажу им, чтобы они шли подальше? И это работает!» Таким образом, язык развертывает и расширяет
