Окно в другое измерение - Галина Каган

— хочу город Выборга…

— УУУ- УУУ–Мы всё–таки встаём (деваться окончательно некуда) и отправляемся варить кашу для оркестрантов.

Проходя мимо двери, я замечаю, что Настя успела одеться и сидит на застеленной кровати. Она провожает меня медленным взглядом черепахи Тортиллы.

— Настя! — говорит Света. — Что надо сказать?

— Доб–ро–е ут–ро!

P. S.

По воскресеньям, уложив детей, ключ повернув на четверть оборота, мы шли среди развешенных сетей на берег, где зелёные ворота заканчивались. Дальше мы не шли.

Смотрели на окрестности земли.

Мы заставали час, когда вода озёрная становится отвесной и можно перепутать без труда рыбачьи острова и Град Небесный.

Шуршанье днища и уключин скрип, горит на мачте призрачный светильник, и ожерелье из сушеных рыб висит на перевёрнутой коптильне.

Сквозь темноту просвечивали брёвна, обкатанные озером. Внутри спокойно спали, там дышали ровно и ёжились в предчувствии зари.

На кромке озера, на одеяле мха послушай, как Вселенная тиха: то рост луны, и мерный треск цикады, и ровное дыхание стиха.

Дорогой Лёва!

Девятилетний Никита (здоровый) сказал сегодня о семилетием Антоне (тяжелый аутист):

— Ну так приятно теперь смотреть на него! Знаешь, когда ребёнку радостно, то и тебе радостно!

Дорогой Лёва!

Сегодня пятнадцатое сентября, а каждое пятнадцатое число у нас собрание.

Начинается всё с того, что я прихожу (потому что это собрание моими глазами).

Код двора, дверь Фонда, звенит колокольчик, хлопает дверь.

В полупустой пока администрации накурено и сыро. Алина поедает паданцы, горкой лежащие на столе для кофе. Я заглядываю в соседнюю комнату и здороваюсь со спиной В. П, главного и единственного бухгалтера. Он не слышит.

Ладно, возвращаюсь и сажусь на продавленное сидение. Не оглядываясь, входит И. Б. — быстрая, маленькая, с нахмуренным лбом и сигаретой в зубах.

— Здравствуйте, И. Б.

— Здрасьте, — бормочет, полуобернувшись на секунду. — Вова! — кричит она в соседнюю комнату. — Он говорит, что можно!

— А, кстати говоря, если получится то, что я задумал, — рассуждает Ж. Ж. еще откуда–то из коридора, — мы сможем получить двадцать — двадцать! — тысяч зеленью. Ми–ни–мум! Тот олигарх, с которым я вчера говорил, сам сказал…

— Ну–у-у, Женя. Это нам вообще не подходит! — говорит И. Б., нажимая на слово «вообще». — И почему ты вечно пьешь только со всякими алкоголиками? Пил бы с олигархами.

— Ира, ты несправедлива. Я пять ночей составлял обращение для Матви- енки. Спал пятнадцать минут. Это давний проект… Мы свободно можем рассчитывать… Десять тыщ поощрительных для каждого сотрудника. Долларов, конечно, не рублей. (Красивым жестом нищего миллионера достает пачку сигарет и закуривает.)

И. Б. мечется по комнате. Хлопает дверь, входит Катя с неизменным рюкзаком и выражением лица:

— Мама, — начинает она, повернувшись к И. Б., — мне оставьте пятницу для индивидуальных. Слушай, и у меня нету денег на автобус.

Через полчаса в крошечное помещение набивается пятнадцать человек, Катя вооружается блокнотом и карандашом — так начинается кровопролитное действо: надо разодрать рабочую неделю на пятнадцать частей и рассовать всех по двум маленьким комнатам.

Вокруг Кати и блокнота собирается толпа, причем каждый старается заполучить первую половину дня в будний день.

— Я не могу ездить из Зеленогорска из–за двух часов!

— Я же езжу со Ржевки ради часа!

— У меня получается трехчасовой перерыв между занятиями!

— Кто ко мне поедет в десять утра в воскресенье?

— Нужно же куда–то запихнуть Данилу.

— В понедельник работает шесть человек. Распихайте их равномерно по вторнику.

— Я не могу во вторник.

— Алеся, три музыкотерапии в неделю слишком. Не остается времени на логопеда.

— Пожалуйста, могу вообще не работать.

— Саша Макарова! Ты можешь передвинуть свое индивидуальное на полчаса назад?

— Как вы себе представляете физкультуру в МАЛЕНЬКОЙ КОМНАТЕ?

— Так же, как обучение в ИГРОВОМ ЗАЛЕ.

— Я тебя записываю на пятницу. Со скольких до скольких?

— Всё равно. Когда хочешь.

— Кто заниматься будет? Ты. Сама решай.

И так далее. В конце концов ажиотаж спадает: кое–как, но время и место разделили.

— Было бы у нас ПОМЕЩЕНИЕ!

Помещение — волшебное слово и произносится почтительно, с большой буквы. У нас ПОМЕЩЕНИЕ — как Москва у трех сестер. Все упирается в ПОМЕЩЕНИЕ, откуда ни начни.

Если будет ПОМЕЩЕНИЕ, нам не придется тесниться в двух комнатах полуподвальной квартирки. Мы развернемся! С какой скоростью аутисты будут лечиться, когда мы получим ПОМЕЩЕНИЕ! Когда у нас будет ПОМЕЩЕНИЕ!

«Когда мы будем жить просторней, мы купим себе оленя. Он будет жить в ванной».

— У нее есть двухкомнатная квартира.

— Да там же жилец.

— Выгнать. Окупится.

— Не окупится.

— Но если зарабатывать в месяц пятнадцать тыщ. Ми–ни–мум.

— Вообще–то да. Половину им, половину нам, кому какое дело.

Такие планы обсуждаются с блеском в глазах, бешеной жестикуляцией, криком, возгласами ужаса и радости. Двадцать тысяч! Триста тысяч! — мы напоминаем мне нищих аферистов в Америке 20–х годов.

— Если каждый даст хотя бы по пятьдесят долларов, — доказывает И. Б., — сколько мамашек каждый день тусуется на американских аутичных форумах? И если каждая дойдет до углового банка…

— Да ну, им не в лом?

— Подумай: тысячи матерей, и хотя бы каждая пятая даст хотя бы пятьдесят. Напечатать обращение, разбросать по всему мировому Интернету. По–английски, немецки, французски…

— И тогда, — заканчивает она, откинувшись на спинку дряхлого стула, — у нас всё будет лучше, чем у всех.

И мы будем лучше всех.

Дорогой Лёва!

Саша заболел. А в прошлый раз очень хорошо с ним поговорили.

— Саша, иди поговори с Машей.

— Нет, вы лучше тут пока… побеседуйте.

— Ну в самом деле, поговоришь часик, а потом пойдёшь домой.

— А ты мне дашь чем–нибудь угоститься?

— Нету у меня угоститься. Просто так давай поговорим.

Бабах!

— А я подожду, пока ты успокоишься. Всё, слезай со стола. Нет, не надо стулья ломать. Хватит, всё. Сядь.

— Все любимые слова сказал?

— Так нельзя говорить?

— Да нет, можно, только зачем.

— Я буду себя вести как хочу.

— Я тоже. Сними ноги со стола.

— Я психую. Нельзя психовать?

— Можно.

— Нет, не надо психовать. Успокойте меня. Вот так.

— Давай, успокой себя сам. Разложи картинки.

— Я вам буду подавать по одной.

— Ладно, давай по одной. Поставь крышку стола на место. Глянь, что тут нарисовано?

— Подождите… подождите… Долго подождите.

— Что же тут нарисовано, а?

— Возьмите у меня картинку. Вытяните, чтоб я почувствовал.

— Ты сначала скажи, а потом я вытяну.

— Это мужчина.

— Да, мужчина, а кто он? Кем работает?

— Работником.

— Ну ладно, где работает?

— На работе. Это я пошутил. Смешно?

— Не очень. Ты смешнее иногда шутишь.

— Пересмотрите меня. Я вас пересмотрю.

— А это что у мужчины в руке?

— Подождите… Подождите… Долго подождите. Я себя буду вести как хочу.

— Так что в руке–то?

— Я пылинку с вас сниму.

— Спасибо, Саш. Зачем ему гаечный ключ?

— Для безопасности.

(Это универсальный ответ. Их три:

— работником (кем работает?),

— беда (что случится, если…),

— для безопасности (зачем?))

— Можно мять картинку?

— Нежелательно… Вынь закладку.

— Можно, я её с собой возьму?

— Можно, она мне не нужна.

— В пакет положу.

— Как ты их вообще поднимаешь, твои пакеты? Они же весят…

— Пошутите со мной!

— Как?

— Вот так. Смешно я лицо сделал?

— Ага. Всё, вперёд.

— Тру–ба зо–вёт. Да?

(Зевает, крестит рот.)

— Смотри. Ну?

— (с воодушевлением) Это самолёт, на него можно сесть и улететь куда глаза глядят…(подумал)…В далёкие края…

P. S.

Подслушала в коридоре:

— Ты любишь математику?

— Если я её не люблю, то она хорошая. А если я её люблю, значит, она плохая.

Приносит две коробочки, туго обмотанные бумажным скотчем.

— Это, — говорит, — чтобы дождь не замочил.

— А как же ты откроешь теперь?

— А я никогда не открою.

— А если захочешь открыть?

— А я никогда не захочу

— Ну давай, — говорю, — твои коробочки поставим вот на этот стул, а сами заниматься будем.

Садится заниматься. Через некоторое время поворачивает голову: