Быстрый взлет. Королевские ВВС против люфтваффе - Джон Брехэм

Глава 6

В конце июня эскадрилья из Дебдена была направлена в Дигби,[52] в Линкольшире. Это был тяжелый удар. Казалось, что штаб намеревался держать нашу эскадрилью настолько далеко от врага, насколько это возможно. Большинство эскадрилий дневных истребителей были полностью обескровлены в боях над Францией и во время эвакуации наших войск из Дюнкерка. Одна или две из ночных истребительных эскадрилий регулярно одерживали победы над южным побережьем и около Лондона, но только не мы. Однако на новой базе мы скоро успокоились, наш дух поддерживал Мак и его недавно прибывший адъютант, наш «отец-исповедник», Сэмми Френс. Он был пилотом Первой мировой войны, и, подобно многим мужчинам своего поколения, бросил гражданскую работу, чтобы второй раз пойти на войну.

В Дигби была почти такая же рутина, что и в Дебдене, – главным образом ночные действия совместно с прожекторами. В этой части страны еще не было радиолокационных станций наведения истребителей-перехватчиков. Нашими единственными реальными руководителями были прожектора и зенитная артиллерия. Там, где виднелись разрывы зенитных снарядов или сходились лучи прожекторов, вероятно, мог быть самолет, и мы направлялись туда, чтобы найти его. Мы часто видели мимолетные тени самолетов, но только затем, чтобы снова потерять их.

В одну из ночей я дежурил в составе звена «В» во главе с Сэнди Кемпбеллом. От нечего делать мы устроили «скачки» вокруг барака, расположенного около стоянки самолетов. Питер Сисман и я подумали, что пришло время «подравнять» Сэнди, – в шутку, конечно. Но Сэнди был чрезвычайно крупный мужчина, и нам пришлось туго. В разгар дружеской потасовки зазвонил телефон. Затаив дыхание мы застыла на месте. Схватив телефон, Сэнди послушал мгновение и крикнул Сисману и мне, чтобы мы немедленно взлетали, а он вскоре последует за нами. Мы трое вместе с бортстрелками помчались в темноте к нашим самолетам и с ревом поднялись в небо, все еще не отдышавшись после нашей шутливой схватки. Я взял курс к одной из патрульных линий сигнальных ракет около побережья и сообщил, что буду постоянно барражировать на высоте 2400 м. Сэнди и Сисман были направлены к другим линиям патрулирования. Мой бортстрелок обратил мое внимание на зенитный огонь вдали, и спустя несколько секунд я услышал по радио голос Сисмана, сообщавший, что он обстрелял «хейнкель». Я ввел свой «бленхейм» в крутой вираж и повернул в его направлении. Мы снова услышали голос Питера, но на сей раз он звучал очень возбужденно, и было трудно разобрать слова. Вероятно, он приказывал своему бортстрелку, чтобы тот выключил огни. Затем наступила тишина, и мы увидели впереди на земле огромную вспышку. Что это было, взрыв бомбы или «хейнкель», в который стрелял Сисман? Наземный пункт управления ничего не смог нам сообщить и спустя час приказал возвращаться обратно на базу. В бараке на стоянке меня приветствовал Сэнди, который, хотя и был счастлив снова видеть нас, выглядел обеспокоенным, так как был уверен, что с одним из наших самолетов случилась неприятность.

Поскольку я вернулся, а Сисмана не было, мы сделали вывод, что именно с ним, должно быть, что-то случилось. Сэнди слышал по радио тот же самый неразборчивый разговор, что слышал и я, и действительно видел самолет с включенными опознавательными огнями, обстрелянный другим самолетом. Он загорелся и разбился. Все выглядело так, будто бедный старина Сисман оставил-таки включенными опознавательные огни, когда атаковал джерри,[53] чьи хвостовые бортстрелки использовали их в качестве точки прицеливания. На следующий день наши опасения подтвердились. Нашли место катастрофы, Сисман и его бортстрелок были мертвы. Их похоронили с воинскими почестями. Я был одним из тех, кто нес гроб, и, хотя каждый в военное время становится черствым к смерти, похороны хорошего друга, которого мы дразнили из-за его школьной внешности, произвели на меня глубокое впечатление. Его родители и сестра присутствовали на похоронах, и мы, его товарищи, пытались хоть как-то их ободрить. Они держались прекрасно, и, я думаю, они воспринимали свою трагедию более стоически, чем многие из его друзей-летчиков.

В начале пребывания в Дигби моя подруга из женской вспомогательной службы[54] подарила мне маленького красивого щенка английского сеттера. Это было очень трогательное животное, и я решил попытаться приучить его к «бленхейму». Сначала я думал, что шум напугает его, но вскоре обнаружил, что он как ни в чем не бывало свернулся на полу кабины около меня. Он пробыл у меня недолго. Ко мне в столовой подошел Чарльз Винн и сказал, что моя собака погибла, перебегая дорогу, – ее сбил армейский грузовик. Я ушел в свою квартиру и заплакал. Я очень полюбил эту восхитительную небольшую собаку и поклялся, что никогда больше не заведу другой, и это обещание хранил в течение долгого времени.

Вскоре после начала Битвы за Англию в конце июля 1940 г. пользовавшегося нашей любовью командира эскадрильи Маклеана перевели на штабную должность, а его место занял сквадрэн-лидер Чарльз Уиддоус. Все эскадрильи привязались к Киви Маку.[55] На прощание мы устроили ему шумную вечеринку и пообещали, что 29-я последует за ним в полном составе, если он когда-нибудь получит под командование другую эскадрилью. Подобно всем хорошим командирам, он немного отрезвил нас к концу мероприятия, попросив, чтобы мы предоставили новому командиру эскадрильи ту же самую поддержку, что оказывали ему. На первый взгляд Уиддоус казался немного занудным, но мы скоро привыкли к нему, и в течение долгого периода своего командования он доказал, что не только довольно придирчивый, но также и очень храбрый человек.

Вскоре после того, как прибыл Уиддоус, Дэйв Хемфри над восточным побережьем атаковал и, вероятно, сбил «Хейнкель-111». Остальные отнеслись к этому с некоторой ревностью и задавались вопросом, почему неуловимый враг не появлялся у нас на пути. Некоторые экипажи ночных истребителей на южном побережье и в районе Лондона уже добились весьма существенного числа побед, и имена Джона Каннингхэма[56] и его оператора радара Роунсли скоро были у всех на устах.

В эскадрилье теперь было так много бортстрелков-радиооператоров, что у нас непрерывно менялись члены экипажа. Однако, как и все другие пилоты, я предпочитал летать с несколькими избранными. Пайлэт-офицеры Вильсон и Ватсон, сержанты Уилсден, Уоллер, Уингфилд и Мосс были среди тех, с кем я действовал удачно. Было абсолютно ясно, что успеха, скорее всего, добьется экипаж, который регулярно летает вместе и члены которого полностью понимают друг друга.

24 августа 1940 г. стало одним из наиболее успешных дней для парней из дневной истребительной авиации и для меня лично. Той ночью сержант Уилсден и я добились нашей первой победы. С первых ночных часов над районом Хамбера была большая активность, и уже вскоре звено «В» получило приказ вылететь к нашим линиям патрулирования. Ночь была темная, на небе – ни облачка. Я патрулировал взад и вперед над своим районом на высоте 3000 м, наблюдая далеко на севере действия зенитной артиллерии и прожекторов. Внезапно я почувствовал, как кто-то стучит мне по плечу, и от неожиданности едва не выпрыгнул из самолета. Уилсден, собственной персоной, выкарабкался из своей турели и прополз через внутренности самолета, чтобы прокричать мне в ухо: «Хотите бутылку пива и сандвич?» Это было настолько неожиданно, что я согнулся от смеха. Приняв предложение, я по-дружески стукнул его и приказал вернуться обратно в свою турель. Я получал удовольствие от пива, несмотря на тот факт, что подобные напитки были строго запрещены в самолетах.

Я продолжал по радио запрашивать дежурного офицера оперативного центра сектора ПВО, есть ли для меня какая-нибудь работа. Наконец, он ответил положительно и направил меня к прожекторам, лучи которых были в нескольких километрах впереди. Прибавив газу, мы направились туда, и внезапно в дальнем луче я смог различить самолет, который казался мотыльком, летящим в ярком свете. Волнение в нашем «бленхейме» теперь достигло пика, я перевел кольцевой прицел в положение для стрельбы и дал короткую, прогревочную, очередь из своих пулеметов. Так как Уилсден в хвостовой турели не имел хорошего обзора вперед, я быстро сообщил ему о том, что увидел в лучах прожекторов, и услышал, что он выпустил пробную очередь из своего единственного пулемета «виккерс».

Казалось, прошла вечность, пока мы сократили дистанцию, но на самом деле это заняло лишь несколько минут. Мало того что я был возбужден, так еще и открыл огонь со слишком большого расстояния и, что непростительно, даже не идентифицировав самолет. Мои трассеры показали, что я слишком далеко, так что я продолжал приближаться, но уже более спокойно. Теперь я опознал самолет, двухмоторный бомбардировщик «дорнье». Другие прожектора метались в небе вокруг нас, и, сокращая дистанцию, я заметил короткий отблеск от «харрикейна», пролетевшего через луч прожектора. Он был выше меня, и внезапно я услышал грохочущий позади пулемет Уилсдена. Я понял, что он по ошибке стреляет в «харрикейн», поскольку «дорнье» все еще находился впереди нас. Я закричал по внутренней связи, чтобы он прекратил огонь, но было слишком поздно, поскольку в свете прожекторов я смог увидеть, что за «харрикейном» потянулся шлейф, похожий на вытекающий из двигателя гликоль. Тогда я ничего не сказал Уилсдену, так как знал, что это будет мучить его. Кроме того, я не был уверен в том, что это следствие его огня, ведь, возможно, «харрикейн» был подбит огнем нашей зенитной артиллерии, которая стреляла плотно и быстро. К этому моменту я уже оказался в пределах досягаемости «дорнье», прожекторы которого все еще усердно освещали для нас, но, к сожалению, скорость сближения была настолько большой, что у меня хватило времени лишь для очень короткой очереди, пока я безуспешно пытался сбросить скорость. Однако я с удовлетворением увидел появившийся дым и искры при попаданиях в него моих пуль. Поскольку я не мог держаться позади, я постепенно приблизился к нему с его правого борта, настолько близко, насколько возможно, чтобы Уилсден мог развернуть свой пулемет. Это позволило ему дать очередь по наиболее уязвимому месту врага, по кабине. Немецкие бортстрелки, должно быть, были ослеплены или ранены, поскольку не последовало ответного огня, когда мы медленно пролетали мимо. Уилсден выпускал длинные очереди из своего пулемета. Я увидел пламя и в тот же самый миг услышал, как Уилсден радостно закричал: