Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939-1945 - Ганс Рудель

Пилоты помоложе с трудом сдерживают улыбки. Полковник слышит в трубке сдержанные смешки – и это все. Не нам судить нашего командира полка, который годится нам в отцы, если, не справившись с нервами, он преждевременно нажал спуск бомбосбрасывателя. Он заслуживает похвалы только за то, что отправился с нами на выполнение столь трудной задачи. Между возрастом двадцать пять и пятьдесят большая разница. Особенно при полетах на пикирующих бомбардировщиках.

Мы вылетаем снова, чтобы атаковать «Киров». Самолет Штейна в вылете не участвует – по возвращении с предыдущего задания колесо бомбардировщика попало в неровность на посадочной полосе, машина скапотировала и погнула винт. 7-е звено дает ему самолет на замену, и вот самолеты эскадрильи уже разгоняются и поднимаются в воздух. Но самолет капитана Штейна снова наталкивается на какое-то препятствие и снова непригоден к полетам. На сей раз замены взять негде – самолеты уходят в воздух один за другим. Из штаба никто, кроме меня, не летит. И потому, выбравшись из своего покалеченного самолета, Штейн вскарабкивается на крыло моего.

– Я знаю, что ты обозлишься на меня за то, что беру твою машину, но командую эскадрильей я – я и должен лететь с ней. Я возьму Шарновски для этого вылета.

Раздосадованный и сердитый, я направляюсь туда, где ремонтируются поврежденные машины, и занимаю себя работой инженера. Эскадрилья возвращается через полтора часа. Первого номера – штабного самолета с зеленым носом – нет. Я полагаю, он был вынужден совершить вынужденную посадку где-то на нашей территории.

Как только мои коллеги приземляются, я спрашиваю: что произошло со штурманом. Слышу уклончивые ответы, пока кто-то не произносит:

– Штейн пикировал «Киров», на высоте две или полтори тысячи метров в него попал снаряд. Зенитка повредила горизонтальное оперение, и его самолет потерял управление. Я видел, как он пытался выйти прямо на корабль, используя элероны, но промахнулся и упал в море. Взрыв тысячекилограммовой бомбы серьезно повредил «Киров».

Потеря нашего командира и моего верного капрала Шарновски была тяжелым ударом для всей эскадрильи и стала трагическим завершением успешно начавшегося дня. Этого прекрасного парня Шарновски больше нет! Нет и Штейна! Оба они были образцовыми воинами, и их потеря невосполнима. Им повезло в том, что они погибли в то время, когда еще пребывали в уверенности, что все перенесенные ими трудности принесут победу Германии.

Временно руководство эскадрильей взял на себя капитан из штаба. Я выбрал в качестве бортового стрелка рядового 1-го класса Хеншеля. Его прислали из резервного звена в Граце, где он был со мной в нескольких учебных полетах. Время от времени я беру в полеты других – нашего финансиста, офицера разведывательной службы и, наконец, офицера медицинской службы. Ни один из них не гарантирует мою безопасность с задней полусферы. Хеншель всегда выходит из себя, когда я оставляю его на земле, а его место занимает кто-то еще. Он ревнив, как влюбленная девица.

До конца сентября мы делаем множество вылетов в район Финского залива и достигаем нового успеха, потопив еще один крейсер. Однако с линкором «Октябрьская революция» нам не везет. Он поврежден бомбами небольшой мощности, но не очень сильно. В тот день, когда во время вылета нам удается сбросить 1000-килограммовую бомбу прямо на корабль, ни одна из тяжелых бомб не взрывается. Несмотря на самое серьезное расследование, не удается определить, имело ли место вредительство. Так или иначе, но Советы сохраняют один из своих линкоров.

Под Ленинградом наступает затишье, а мы нужны на другом ключевом направлении. Наступление пехоты завершилось успехом, русские сброшены с берега, в результате чего Ленинград блокирован, но не пал, поскольку его защитники контролируют Ладожское озеро, по которому проходит трасса снабжения этой крепости.

Глава 5

ПЕРЕД МОСКВОЙ

Мы осуществляем еще несколько вылетов на Волховский и Ленинградский фронты. Во время последнего вылета в воздухе совсем тихо, и мы заключаем, что нас скоро переведут на другой участок. Нас посылают обратно в центральный сектор Восточного фронта, и немедленно по прибытии мы видим, что пехота готовится к действиям. Ходят слухи о наступлении в направлении Калинин – Ярославль. Через аэродромы Мошны и Кулешевка мы облетаем Ржев и приземляемся в Старице. Нашего погибшего командира заменил лейтенант Пресслер.

Постепенно устанавливается холодная погода и появляются первые признаки наступающей зимы. Низкая температура заставляет меня, офицера-инженера эскадрильи, столкнуться со всеми мыслимыми техническими проблемами, которые может вызвать холод. Но вскоре опыт дает мне возможность с ними справиться. Задача поддерживать самолеты в рабочем состоянии в основном лежит на старших механиках. А с моим механиком случилось неприятное происшествие. Он сгружал бомбы, одна из них вывалилась и расплющила большой палец на его ноге. Когда это произошло, я находился рядом. Какое-то время он не мог произнести ни звука, затем с сожалением сказал: «Больше мне в длину не прыгать!» Теперь он в наших вылетах не помощник. Погода не морозная, небо затянуто облаками, но воздух значительно потеплел.

Калинин уже занят нашими войсками, но Советы отчаянно стремятся его вернуть и до сих пор удерживают позиции около города. Нашим дивизиям трудно их сдержать, особенно когда погода сильно помогает русским. Кроме того, непрекращающийся огонь сильно уменьшает численность наших войск. Наше снабжение затруднено, поскольку главная дорога от Старицы до Калинина, проходящая прямо перед городом, находится в руках противника, оказывающего постоянное давление с востока на нашу линию фронта. Скоро я сам могу видеть, насколько эта ситуация тяжела и запутанна. В настоящее время результат воздействия наших воздушных сил невелик. Причины – аварии, плохие погодные условия и т. д. В отсутствие командира я летаю первым номером при налетах на Торжок – железнодорожную станцию северо-западнее Калинина. Нашими целями являются станция и дороги в тыл. Погода плохая, высота облаков примерно 600 метров. Это очень мало для целей с сильной противовоздушной артиллерией. Если погода ухудшится до такой степени, что возникнут трудности для нашего возвращения, нам придется сесть на аэродром недалеко от Калинина. Мы долго ждем истребителей сопровождения в точке встречи. Они не появляются – возможно, им помешала непогода. Мы потеряли много горючего. Облетаем Торжок, пытаясь определить наименее защищаемый участок фронта. Поначалу нам кажется, что огонь сильный повсеместно, но затем находим менее защищаемое направление и атакуем станцию. С удовольствием я вижу, что мы при этом не потеряли ни одного самолета. Но погода становится все хуже, да еще начинается сильный снегопад. Возможно, мы с нашим запасом топлива можем добраться до Старицы, при условии, что нам не придется делать большой крюк из-за погоды. Я быстро принимаю решение и направляю самолеты к Калинину; кроме прочего, небо в этом направлении яснее. Мы приземляемся в Калинине. Кругом необычная суета, все в касках. Здесь уже размещаются истребители-бомбардировщики из другого полка. В тот момент, как я выключаю зажигание, на аэродром падает танковый снаряд. В нескольких самолетах видны пробоины. Я поспешно направляюсь в комнату командования, чтобы прояснить ситуацию. Из того, что я узнал, понимаю, что должен спешно загружаться бомбами. На аэродром наступают танки и пехота Советов, они уже в полутора километрах. Аэродром защищает по периметру тонкая цепочка наших пехотинцев; железные чудовища могут ворваться сюда в любое мгновение. Появление «Штук» – благословение для защитников. Вместе с «Не-123» мы до позднего вечера осуществляем непрерывные налеты на атакующих, поднимаясь в воздух всего через несколько минут после приземления. Теперь наземные войска могут справиться и без нас, но мы постоянно наготове, если прорвутся русские танки. Ночь мы проводим в казармах на южных окраинах города. Лязг гусениц постоянно нас будит. Это наш трактор перетаскивает орудие или наступают танки иванов? Здесь, в Калинине, может случиться всякое. Пехотинцы говорили нам, что вчера несколько танков выехали на рынок, стреляя во все, что попадалось на пути. Они прорвали наши передовые рубежи, и потребовалось немало труда, чтобы с ними справиться. Мы слышим постоянный орудийный гул; артиллерия стреляет по иванам через наши головы.

Ночи из-за низких облаков очень темны. Воздушные бои если и ведутся, то совсем низко над землей. Пути снабжения снова перерезаны наземными войсками, и у нас снова многочисленные нехватки. Однако куда страшнее погодные условия. Внезапно грянувший мороз в 40 градусов замораживает обычную смазку. Пулеметы выходят из строя. Говорят, русские не обращают внимания на холод – у них есть специальный животный жир и прочие средства. У нас же не хватает буквально всего, а это уменьшает наши возможности в условиях жуткого холода. До нас доходит совсем немногое. Местные жители не могут припомнить подобных холодов в последние двадцать – тридцать лет. Борьба с холодом тяжелее, чем борьба с противником. Советы не могли и мечтать о лучшем союзнике. Танкисты утверждают, что башни их танков не поворачиваются, все замерзает. Мы возвращаемся в Калинин и на протяжении нескольких дней совершаем боевые вылеты. Линия фронта снова отодвигается на несколько километров к востоку от нашего аэродрома, и мы возвращаемся на свой аэродром в Старице, где нас совсем заждались. Мы делаем вылеты на Осташков, после чего получаем приказ перебираться в Горстово около Рузы, примерно в 80 километрах от Москвы.