Государство фюрера: Национал-социалисты у власти: Германия, 1933—1945 - Норберт Фрай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От прихода в правительство до мартовских выборов
Коалиция откровенно заявляла о намерении освободить немецкую политику от «марксизма». Коммунистов, которые на последних выборах добились своего лучшего результата (почти 17 % голосов), следовало вывести из игры, социал-демократов (20 % голосов), а вместе с ними профсоюзы— лишить по меньшей мере всякого политического влияния. Правые реакционеры были по горло сыты парламентаризмом. Они собирались установить прочное авторитарное президентское правление. По этому вопросу в новом кабинете также царило единство, как показала дискуссия о назначении новых выборов. Вице-канцлер мог быть уверен в согласии Гитлера, когда на втором заседании кабинета, 31 января, объявил: «Лучше всего теперь же установить, что предстоящие выборы в рейхстаг будут последними и впредь следует избегать возврата к парламентской системе»[50].
Выступлению Папена предшествовало сообщение Гитлера о состоявшейся утром беседе с прелатом Каасом и доктором Перлициусом — лидерами партии Центра, чье участие в правительстве обеспечило бы коалиции парламентское большинство и предоставило ей важный аргумент против роспуска рейхстага. Именно поэтому Гитлер быстро привел переговоры к срыву[51]: он не хотел, чтобы коалиция расширялась, чтобы Центр терпел его правительство, а парламент сколько-нибудь надолго сумел продлить свое существование. Канцлеру требовались новые выборы. Ради этого он даже готов был дать гарантии НННП: результаты выборов никак не повлияют на состав правительства, обещал он Гутенбергу, справедливо опасавшемуся за свою электоральную базу. Не прошло и 48 часов после образования кабинета, как рейхспрезидент подписал указ о роспуске рейхстага, избранного только 6 ноября прошлого года. Народ, сказал Гинденбург, должен выразить свое мнение о «правительстве национального сплочения»[52].
Гитлер, без сомнения, ожидал от НСДАП больших достижений на новых выборах. Как узнали его министры еще за день до принятия решения, он рассчитывал на то, что за правительственную коалицию будет отдан 51 % голосов. Фюрера манил шанс впервые провести избирательную кампанию, находясь на государственном посту. После неудачи прошлой осенью и последовавшего за ней внутрипартийного кризиса, который привел к уходу из партии последнего видного представителя левых национал-социалистов — Грегора Штрассера, солидный успех на выборах благотворно подействовал бы на НСДАП. Но главный мотив Гитлера заключался в другом: он добивался согласия немцев на проведение политики формирования антипарламентского и антимарксистского государства. Ему хотелось запустить процесс монополизации политического господства, имея плебисцитарную поддержку.
Разумеется, в начавшейся предвыборной борьбе это не выглядело столь однозначным и рассчитанным. Наряду с интенсивной пропагандой, без каких-либо ограничений использовавшей все технические средства, которые имелись в распоряжении правительства в эпоху Веймара, в том числе прямой доступ к радиовещанию, развернулся террор. Посягательства государства на свободу печати и собраний, санкционированные чрезвычайным постановлением рейхспрезидента «О защите немецкого народа», сопровождались все более масштабными силовыми акциями рядовых национал-социалистов против мероприятий и организаций коммунистической и социалистической партий, а заодно и партии Центра. После факельного шествия по берлинским правительственным кварталам вечером 30 января «коричневорубашечники» стали хозяевами улицы. А в левом лагере не прекращалась ожесточенная вражда между коммунистами и социал-демократами. К идейно-теоретическим обоснованиям тактики выжидания (пока фашистский эксперимент монополистического капитала «неизбежно» закончится коммунизмом) начало примешиваться разочарование. «Единый, от профсоюзов до КПГ, фронт против нынешнего правительства рейха», о котором Гитлер предупреждал коллег-министров[53], оставался химерой.
В действительности же наблюдался быстрый дальнейший упадок политико-культурного самосознания и в первую очередь критического мышления среди интеллектуалов и либерально-демократической буржуазии. Многие уже не сопротивлялись «фашизации общественной жизни»[54], происходившей с самого начала 1930-х гг., когда СДПГ была вытеснена из правительства. Наступало политическое омертвение: даже буржуазные деятели культуры почти не отреагировали, например, на закрытие полицией конгресса «Свободное слово», на котором было зачитано выступление Томаса Манна против национал-социализма. А уход в середине февраля Генриха Манна и Кэте Кольвиц из Прусской академии искусств, представлявший собой акт самопожертвования ради спасения этого учреждения, над которым нависла политическая угроза, расценивался как признание виновности и доказательство смирения[55]. Сила притяжения молодого, динамичного «движения к обновлению», пришедшего к власти после многолетней борьбы, была велика. Перед ней не могли теперь устоять умы и организации, до сих пор выжидавшие и державшие дистанцию. Повсеместно звучавшее требование национал-социалистов «перестать стоять в стороне» находило в таких кругах серьезный отклик, и не всегда по оппортунистическим соображениям. Еще до того, как Йозеф Геббельс создал свою систему цензуры, важнейшие печатные органы, выражавшие общественное мнение, принялись демонстративно выказывать расположение к гитлеровскому правительству[56].
Несомненно, существовала некая политическая потребность в авторитаризме, и Гитлер отвечал духу времени. Но масштабы политических изменений, произошедших еще до выборов 5 марта 1933 г., нельзя объяснить только этим. Они стали результатом хитрой тактики, политического мастерства… и случая.
Как ни мало, казалось, было в правительстве национал-социалистов, все необходимое для «атаки против марксизма» (так сформулировал Гитлер свой «предвыборный лозунг» в кабинете министров[57]) паладины рейхсканцлера Геринг и Фрик сумели обеспечить, и прежде всего важнейшее — доступ к полиции, в первую очередь в столице рейха и в Пруссии. В качестве исполняющего обязанности прусского министра внутренних дел Геринг уже 7 февраля, через день после распоряжения Гинденбурга о роспуске прусского ландтага, назначил группенфюрера СС Курта Далюге «комиссаром особого назначения». Политическая чистка, которую Далюге практически как частное лицо провел в министерстве внутренних дел и аппарате берлинской полиции, стала образцом для последующих акций на местах.
Зимой, пока общественность занималась лихорадочной предвыборной борьбой, в Пруссии национал-социалисты намечали пути проникновения в аппарат государственного управления и овладения им. Сурового режиссера этого сценария звали Геринг. Его так называемый расстрельный приказ от 17 февраля предписывал сотрудникам полиции под угрозой дисциплинарного взыскания «принимать самые жесткие меры против деятельности враждебных государству организаций… и при необходимости без колебаний применять оружие»[58]. «Национальные объединения» и их пропаганду должностным лицам теперь, напротив, надлежало всячески поддерживать. Это еще сильнее ограничивало свободу действий левых партий и открывало СА и СС простор для террористических акций. Нападения на предвыборные собрания оппозиции теперь зачастую просто не фиксировались в полицейских сводках, а во время уличных стычек полиция держалась в стороне, если туго приходилось только «марксистам». В последние недели перед выборами в Германии произошло 69 политических убийств, 18 жертв были национал-социалистами[59]. Наконец, когда из рядов СА, СС и «Стального шлема» около 50 000 человек было принято
