При дворе последнего царя. Воспоминания начальника дворцовой канцелярии. 1900-1916 - Александр Мосолов

Ребенка отчитали и отправили к себе, при этом надолго запретив, к большому его огорчению, появляться за обеденным столом.

Даже при первых проявлениях болезни цесаревич оставался веселым; только если присмотреться внимательнее, можно было заметить, как на лицо его набегает тень; а иногда вдруг пропадала вся его живость и он выглядел больным и вялым.

Делались неоднократные попытки найти мальчика его возраста, который мог бы стать цесаревичу товарищем для игр. Сначала приглашали детей матросов, затем племянников дядьки цесаревича – Деревенька Потом эти попытки прекратили.

В гувернерах у цесаревича состоял месье Жильяр, великолепный учитель и человек большого ума. Он рассказывал мне, как трудно было учить цесаревича. Только наладятся регулярные занятия, как он заболевает; кровоизлияния причиняли ему сильные страдания; ночами он стонал и просил о помощи, а помочь ему не мог никто. Болезнь истощала его и сказывалась на нервной системе. После выздоровления обучение приходилось начинать сначала.

Можно ли было обвинять этого несчастного мальчика, что ему не хватало старания и усердия?

Серебряные салазки

Два случая, сохранившиеся в моей памяти, показывают, как легко было доставить радость маленьким великим княжнам.

В первый раз это было, когда царский поезд остановился на станции Рошково Московской губернии. Царь инспектировал тогда войска этого округа, и поезд пять дней стоял прямо в поле.

Медленно тянулись долгие часы безделья, но однажды великая княгиня Ольга, сестра царя, придумала для своих племянниц новый вид развлечения.

Поезд стоял на высокой насыпи, и решено было воспользоваться склоном, чтобы кататься на санках – это в середине-то августа! Санки достать было трудно, но ничто не могло остановить выдумщиков. Из буфета принесли серебряные подносы. Каждому ребенку дали по подносу, и они стали съезжать на них вниз по склону, а потом взбираться наверх.

Дети были так довольны, что развлечение решили продолжить после обеда в присутствии их величеств. Один из военных атташе спросил меня с некоторым опасением, будут ли гости участвовать в новом состязании. Я поспешил обрадовать его, что нет.

Одна из фрейлин вызвалась быть судьей на финише. Генерал-адъютант Струков объявил детям, что первым будет внизу. Когда раздался сигнал на старт, он прыгнул на поднос прямо в своем парадном мундире, с лентой Александра Невского через плечо, с наградной саблей с бриллиантами (он брал Андрианополь в 1877 году) и понесся вниз с семиметровой насыпи и по колено увяз в осыпающемся песке. Не знаю, как он ухитрился выйти невредимым из этой переделки?

Живой соболь

Вторым случаем была история с живым соболем, привезенным прямо из далекой Сибири.

Однажды мне пришлось составлять срочный отчет для министра двора, и я велел, чтобы меня не беспокоили. Вдруг в кабинет вошел мой старший курьер.

– В чем дело? Что-нибудь срочное?

– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, там какой-то старый крестьянин со своей женой прибыли из Сибири. Они привезли в подарок его величеству живого соболя. Мужик настаивает, чтобы я доложил о нем вашему превосходительству. Он говорит, что ему нечем платить за ночлег.

– И ты его пожалел?

– Я не смог отказать ему.

– Веди его сюда.

Вошел весьма приятный на вид старик в сопровождении своей жены. Он заявил:

– Я – охотник. Однажды я поймал живого соболя. С помощью жены мне удалось его приручить. Мы решили сделать подарок царю-батюшке. Это прекрасный соболь. Мы собрали все деньги, что у нас были, и приехали сюда.

Он достал соболя, и тот сразу же прыгнул на мой письменный стол и принялся обнюхивать стопки приказов о новых назначениях при дворе. Старик как-то по-особому свистнул, и соболь прыгнул ему на руки и спрятался за отворотом его кафтана, так что виден был только кончик его носа.

– Как же вы добрались до Петербурга?

– Денег-то нам хватило только до Москвы. Мы уже хотели остаток пути пройти пешком, но помог нам один господин – храни его Господь. Он дал нам денег на билет. Прибыли мы нынче утром – и прямиком в Зимний дворец. Постовой послал нас к вам. У нас ни копеечки не осталось, но уж больно хочется посмотреть на царя-батюшку!

Я решил, что живой соболь понравится великим княжнам, – они ведь тогда были еще совсем детьми. Я дал старику немного денег и оставил его на попечение своего курьера.

Я, конечно, спросил старика, кто в Сибири может поручиться за него.

– Прежде чем ехать-то, – ответил он, – ходил я к губернатору. Он сказал, что, мол, ехать он мне не запрещает, да только не примет меня государь. Он и письма мне никакого не дал.

Я отослал телеграмму губернатору, чтобы убедиться в благонадежности старика. На следующий день пришел положительный ответ. Я позвонил княжне Орбелиани и рассказал ей о соболе. Через час я получил ответ с просьбой отправить старика, его жену и соболя во дворец – «как можно быстрее, ибо дети сгорают от нетерпения».

Я отправил пожилую пару со своим курьером, наказав доставить их назад после аудиенции. Длилась она очень долго. Два пожилых человека больше часа провели с детьми в присутствии самой императрицы.

– Мы-то хотели забрать соболя обратно с собой, – сказал мне старик, – когда для него какую-нибудь клетку соорудят. Да ведь дети не хотят с ним расставаться. В конце концов царица повелела мне оставить соболя у них. Я сказал, что должен повидать царя, что не могу я вернуться в Сибирь, не повидав царя. Они сказали, что меня известят. – И задумчиво добавил: – Я чего боюсь-то – набедокурит мой соболь здесь во дворце. Не привык он к таким хоромам.

На следующий день я получил указание прислать обоих крестьян во дворец к шести вечера. Вернулись они около восьми. Соболь снова сидел за отворотом кафтана старика.

– Я же говорил, – сказал он мне, – не сможет он себя хорошо вести. Только я вошел, как он и прыгнул ко мне.

Царь-батюшка, – продолжал он, повторяясь, – царь-батюшка вошли. Мы и бросились к ногам его. А соболь на него глянул, как будто понял, что это сам государь и есть. Мы прошли в детскую. Царь мне велел отпустить соболя, и стали дети с ним играть. Но пока я был там, он себя тихо вел. Потом царь велел мне присесть. И сам спрашивал – как это я решил приехать и как мне удалось к императрице попасть. – Крестьянин продолжал свой рассказ, все больше оживляясь: – Он спрашивал, как там дела в Сибири, как охота… Потом царица сказала, что обедать пора.

Царь-батюшка спросил, как с соболем обходиться-то Когда я объяснил, он велел мне отвезти его в охотничью деревню в Гатчину. Но я сказал:

«Царь-батюшка, нельзя его в чужие руки. Они на шкурку позарятся, убьют его да скажут, что по случайности. Знаю я охотников этих. Нет у них к зверям жалости». Тогда царь сказал: «Я бы нашел надежного охотника. Да, пожалуй, ты прав. Забирай-ка ты его назад в Сибирь. Заботься о нем, пока он жив. Вот такой тебе мой наказ. Ступай к Мосолову и скажи, чтоб одарил тебя хорошенько. Да присматривай за моим соболем как следует. Ну, Бог с тобой!»

На следующий день, прежде чем Фредерикс начал свой доклад, царь рассказал ему о беседе со стариком охотником из Сибири.

Старику вручили часы с царским гербом; жене его подарили брошь; им заплатили за соболя и еще дали денег на обратную дорогу.

Великие княжны были безутешны.

– Но ничего не поделаешь, – говорили они. – Папа так решил.

У них не было гувернантки

Дети получали достаточно обширное образование; но в их обучении участвовало очень мало людей, как взрослых, так и сверстников. В начале моей службы при дворе у княжон вообще не было учителя. В их покоях были няни и больше никого. Когда няни уходили, дети были фактически предоставлены самим себе, если не считать их матери. Императрица, однако, почти все время проводила неподвижно в своем кресле и никогда не разговаривала с детьми в чьем-либо присутствии.

Чтобы дочери не унаследовали материнскую застенчивость, княжон с раннего возраста стали допускать к родительскому столу. Мария Николаевна начала обедать со взрослыми с шести лет. Поскольку девочки вели себя за столом хорошо даже без присмотра, их мать часто отсутствовала за обедом, а фрейлины, не получив указаний учить их хорошим манерам, тоже оставляли их одних. Должен сказать, что после трапезы, оказавшись в обществе взрослых, они порой вели себя совсем не так, как ожидалось от царских дочерей.

В конце концов учительницу им нашли, хотя официально она ею не именовалась. Звали ее Катерина Адольфовна Шнейдер. Она была племянницей доктора Гирша, придворного хирурга, и приглашена в качестве учительницы в Россию великой княгиней Елизаветой Федоровной после ее брака с великим князем Сергеем Александровичем. Впоследствии ее взяли в услужение к императрице.

Тонкая, хрупкая и стеснительная, эта юная дама была очень активна и готова на любую жертву. (Ее потом расстреляли большевики где-то в Сибири.) Она боготворила императрицу и ее детей. Ее работоспособность поражала. Она учила Александру Федоровну русскому языку и одновременно была ее личным секретарем; она делала для ее величества все закупки, сопровождала ее детей, куда бы те ни отправились. Она была бесконечно терпима и добросердечна. Единственным недостатком было то, что дети ни в малейшей степени ее не слушались.