Курс на Мираж - Андрей Буторин

– Бобик!

Еще несколько голосов подхватили:

– Бобик, уходи!

А вот и с другой стороны:

– Жучка, беги! Прячься, собачка!

– Ребята, да она не одна!..

И впрямь, возле непонятно откуда вынырнувшего – прямо посередине меж сближающихся рядов – Бобика-Жучки появилась вдруг еще «собака». Потом еще и еще… Быстро, быстро, очень быстро!.. Они словно выскакивали из-под песка, – да так оно, скорее всего, и было – отряхивались, ложились и замирали, поглядывая то на «желтых», то на «красных». Скоро шестилапых созданий лежало между двумя армиями столько, что идти солдатам дальше, не наступив на «собак», стало попросту невозможно.

И тогда Семен сделал шаг вперед, заметив краем глаза, что так же шагнул и один из «залгов», поднял руку и зычно, перекрывая начавшийся ропот, крикнул:

– Взво-о-од! Слушай мою команду!

Точно такая же фраза донеслась эхом от «вражеских» рядов. Семен узнал голос, улыбнулся и гаркнул что есть мочи:

– Взво-о-од! Снять маски! – И первым отбросил шлем в сторону.

Гуси-лебеди

Гуси-лебеди летелиПо-над полем, по-над полюшком,По-над реченькой, по-над чистою…

Я стою на берегу тихой речки, юная и наивная, подняв голову к белокрылой стае. Стою и пою, и шепчу завороженно:

– Гуси-лебеди, птицы белые!Вы – чудесные, вы – волшебные!Подарите мне волшебства чуток —Дайте, птицы, мне жизнь легкую!

Минуло уж двадцать лет – промелькнула белой птицей юность. А гуси-лебеди все летят в моей памяти. Ведь исполнили они мою просьбу: так, как мне легко – легче не выдумать! Все эти годы, бо́льшую их часть, я не имею веса.

Я – гравитолог. И на станциях, где я работаю, никогда не используют установки искусственной тяжести. Это помешало бы сверхчувствительным приборам, которыми я исследую гравитационные поля планет.

Вот и сбылась мечта, хоть и не так совсем, как она представлялась. Но я ни о чем не жалею. Я люблю свою работу, разноцветные лики планет, наблюдения и вычисления, сомнения и озарения, люблю парить птицей по коридорам станции, люблю мечтать, писать стихи в перерывах между вахтами…

Облака белокрылою птицейПроплывают сегодня внизу.Я всегда к ним привыкла стремиться,Тосковала по ним я в грозу,Я скучала по ним в ясный полденьИ в алмазную звездную ночь…Все свершилось, этап этот пройден —Притяженье отринула прочьИ взметнулась я к ним на свиданье,Но мечту я пробила, как дым…Снова я на большом расстоянье,И опять я тоскую по ним.

Нет, по этим облакам я не тоскую. По тем, что сейчас внизу. Они не белые – оранжевые, желтые, коричневые, красные. И ядовитые – аммиак, метан. Планета Ряга – двойник Юпитера, лишь чуть больше его по размеру. Только разделяют ее с «братцем» почти шесть световых лет – Ряга вращается вокруг знаменитой летящей звезды Барнарда. Сама звезда – красный карлик, ее радиус в шесть раз меньше солнечного, и для меня она ничего интересного не представляет. Ряга – другое дело. Она обладает крайне нестабильным гравитационным полем.

Моя станция, по сути, – кусок толстой и длинной трубы. Звездолет «Вадим Нестеров» сбросил нас с ней над Рягой, а сам отправился дальше, по своим важным звездолетовским делам. И пока он не полетит назад, я так и должна была болтаться в этой трубе полгода, за которые и планировала успеть сделать все наблюдения и измерения.

Станция снабжена очень слабенькими ионными двигателями – только для небольших корректировок орбиты. И когда Ряга выкинула свой первый фокус, я первый раз серьезно задумалась о смерти. Тогда притяжение Ряги просто пропало! Я смотрела на приборы и думала, что они отключились. Но «отключилась» Ряга. А станция стала медленно, но верно улетать в открытый космос. Я включила ионники, но понимала, что долго на них на орбите не продержаться – запаса топлива хватает на сорок восемь часов непрерывной работы. А если бы меня унесло от планеты, то могла легко подхватить звезда Барнарда, и что было бы тогда – я посчитать так и не успела.

Но в тот раз пронесло. Ряга вновь обрела гравитационное поле, так же мгновенно, как с ним и рассталась. Но такого быть не могло в принципе, и я стала догадываться о причине. Поле не пропадало – оно видоизменилось!..

Впрочем, что это я! Какое это теперь имеет значение? Ведь сейчас Ряга позвала меня в гости… Она «тянет» к себе станцию очень плавненько, почти нежно, но настойчиво. Уже третий день. Я еще жду, когда ей надоест играть со мной – но, честно говоря, уже потеряла надежду.

Ионники включены на максимальную мощность, но это ничего уже не даст – топлива почти не осталось. Я медленно падаю в Рягу. А скоро начну падать быстро. Интересно, я успею сгореть, или Ряга меня раздавит?

Первый раз я подумала об этом вчера. И сразу вспомнила древнюю книжку – «Путь на Амальтею» Стругацких. Я вообще люблю фантастику конца двадцатого века – она такая наивная, легкая, добрая… А в той книжке все так похоже на мое теперешнее положение – там планетолет падал в Юпитер. Но у него все же был двигатель, хоть и с аварийным отражателем, и герои книги его все-таки починили. И спаслись. Мне же чинить нечего. А так – совпадений много. Даже в названии книги, да и по тексту, фигурирует Амальтея – спутник Юпитера. А ведь Амальтею открыл не кто иной, как Барнард…

Единственное, что я смогла сделать, это послать сигнал «SOS». Двусторонняя гравитонная связь отказала, как только Ряга начала чудить. Она ведь как раз и «игралась» гравитонами, на которых работает приемопередатчик! Поэтому «SOS» я отправила в радиоволновом диапазоне. До Земли он дойдет почти через шесть лет, до «Нестерова» – раньше, но уже когда тот полетит сюда сам. Надеяться на чью-то еще помощь лучше не стоит – космос отнюдь не кишит звездолетами, их и всего-то пока шесть. Разве только Братья… Но я сама-то хоть чуточку верю в это? Конечно, нет. В самих Братьев, разумеется, верю – нельзя отрицать очевидного, – а вот в то, что они услышат меня и придут на помощь… Я скорее поверю, что сюда прилетят все шесть земных звездолетов разом! Нет, о спасении извне нечего и мечтать. Меня может спасти только сама Ряга. И то теперь только если «включит» антигравитацию! Ведь даже если она полностью «уберет» поле, как в первый раз, я по инерции буду продолжать лететь в нее – топливо в ионниках только что кончилось. А значит – спасения нет и быть не может.

Я уже ничего не исследую. Только смотрю на красно-коричневые облака Ряги, которые становятся все ближе и ближе. «Красно-коричневые»… Этот термин тоже из двадцатого века, я знаю. Это что-то очень-очень плохое и страшное! Как ядовитые облака Ряги. А вот оранжевые облака – совсем как пламя! Тревожное пламя пожаров. Желтые – это листья в осеннем лесу. Я не люблю осень. Не любила… Именно в эту – воспетую поэтами, – золотую пору. «Унылая пора, очей очарованье!» Да, очень унылая! Когда я смотрела на желтые листья, то чувствовала, как тоска и безысходность сжимает сердце. Наверное, уже тогда моя душа знала, как все будет…

К листьям не ведаю жалости!Мокрые, желтые, кислые…Символ тоски и усталости,Знак увядания быстрого.Лучше уж ветры с морозами —Звонкие и бесшабашные!Если листы – то лишь с прозою(Само собою – бумажные).

Облака-листья, облака-пожары, облака-грязь, облака-кровь… Нет только белых облаков моей мечты. Где же вы, гуси-лебеди?

Я падаю в чужие облака. Мне страшно. Мне очень-очень-очень страшно! Где же вы, гуси-лебеди?

Как я умру? Я сгорю в облаках-пожарах, или меня раздавят облака-грязь? Засыплют облака-листья, или зальют облака-кровь? Мне страшно, мне страшно, мне страшно! Где же вы, гуси-лебеди? Теперь я знаю, что совсем не то попросила у вас в юности. Совсем-совсем-совсем не то…

Гуси-лебеди, птицы белые,Прилетите ко мне, волшебные!Подарите мне волшебства чуток —Дайте, птицы, мне смерть легкую!

Желтый аспид

А кто сказал, что путешествия во времени безопасны? Никто не говорил.

Даже если перемещаться только вдоль оси времени, и то неизвестно, что окажется в этой точке пространства тридцать веков назад. А триста? А три тысячи? Казалось бы, это достаточно просто рассчитать. Не тут-то было! Надо учитывать столько факторов, что все равно чего-нибудь не учтешь. Да и надо ли? Ведь потом придется лететь к Земле, которая может оказаться к тому времени за сотни парсеков. Точнее – была там, если речь идет о путешествии в прошлое.