ЕВАНГЕЛИЕ ОТ РАФАИЛА или ВСЁ ПУТЁМ - Рафаил Нудельман

Начфин же, уловив намек Командора (произнесенный сквозь сжатые губы, он прозвучал как "мо-око!!!" с глухим пристаныванием в конце), вывел Лаконичнейшего из лаконичных на дойную бабу. Вскоре в руках у Командора появилась литровая банка молока, из которой Они то и дело прихлёбывали по пути, объясняя Широким Массам, что иначе оно прольётся. Так, покинув сионистскую банду на пустынной дороге коротать ночь с зубами и Джеромом, неся на спине рюкзаки, а в руке - трофеи, мы поднялись по холму к монастырю, где под огромными елями, стоящими на 50-метровом обрыве над озером, Командор милостиво повелеть соизволили быть ночлегу.

И БЫСТЬ СЕЧА ЗЛА

Тихо лежало под обрывом озеро, на дальнем берегу его, как укоризненно поднятый к небу гипсовый палец, белела чухломская колокольня.

БЛЮДИ ПРАВО ПЕРВОЙ КОМАНДОРСКОЙ НОЧИ

А здесь, под мощными стволами елей, Командор руководили подготовкой к чревоугодию. Ш.М. разводил костёр и выметывал на стол продукты под панический шепоток Начфина: - Банка сгущёнки – одна, банка тушёнки – одна, литр молока – один, хлеб белый и чёрный - много...

Возлежа на боку подобно римским патрициям, с которыми у Командора так много общего, Вождь с достоинством отпробовали от каждого блюда. Оставшиеся стакан молока, треть тушёнки и полбанки сгущёнки, а также куски хлеба Они предоставили Широким Массам, милостиво разрешив есть в своём присутствии и даже некоторым - сидя.

В ложбинке у елей была постелена постель, после чего Командор протрубили общий сбор и, пройдя перед строем, проверили общую боевую готовность. Впереди был трудный переход к Авраамиеву монастырю, останки которого высились тут же на пригорке.

Под водительством Командора мы поднялись к развалинам для получения эстетического удовольствия. После краткого обмена мнениями пришли к выводу, что живописный пейзаж монастырских руин несомненно выиграл бы, если вписать в него столь же живописные, но более сохранившиеся тела юных пейзанок. - Можно даже туристок, - задумчиво добавили Командор, внимательно изучая детали архитектурного декора середины семнадцатого века.

Продолжая переход, отряд пришёл в соприкосновение с передовыми разъездами студентов московского архитектурного института, расположившимися на поляне перед братским корпусом. Поинтересовавшись половым составом реставрационной бригады и выяснив, что в ней представлены лишь гомосексуальные с нами особи, Командор бегло уточнили, что именно реставрируют вышеупомянутые, после чего отвели части на место ночлега.

Небо было белое, озеро серое, тишину нарушал лишь гулкий вой комаров, слетавшихся на ночное пиршество. Близился одиннадцатый час вечера - время людского сна и комариного бдения. Впереди была знаменитая кровавая битва, которая, даже описанная слабым пером моим, войдёт в историю ярчайшей страницей.

Полюбовавшись озером и спящей деревней, Командор отметили, что храм, стоящий в самом Ножкине и уродливый в ярких лучах солнца, ныне, в свете белой ночи, приобрёл ажурные очертания. Главкульт осмелился добавить, что, возможно, именно таким - в контуре, ажурным - виделся он архитектору на чертеже. Беседа об искусстве зодчих завершена была оглашением диспозиции Командора: всем мазаться "Дэтой" и ложиться поверх спальных мешков; топоры и ножи, а также огнестрельное и стратегическое реактивное оружие привести в боевую готовность и положить под подушку.

Первая атака неприятеля была мощной и неожиданной. В отличие от комаров под деревней Степаново ножкинские комары легко пробивали броню "Дэты" и наносили частые и мелкие удары как по защищённым, так и незащищённым местам. Отдельные комары типа "Летающей крепости" пронзали даже толщу штанов и рубах, нанося сокрушительные бомбовые удары по находившимся в упомянутой одежде телам.

Широкие Массы то и дело вздрагивал, вскрикивал, взвизгивал и, наконец, вполз в спальник, укрывшись им с головой. В оставленную щель он выставил нос и глаз, коим уважительно взирал на Командора, мужественно копошившегося в ширинке несмотря на суровую опасность момента. Увидев недоумение в глазу Широких Масс, Командор небрежно бросили: - Что-то душно...

ЧТО КОМАНДОРОВО - ТО ЗДОРОВО

Духовная стойкость и выдержка Вождя породили в мозгу Поэта состояние энтузиазма, которое вылилось в следующий вдохновенный гимн:

А Командору хоть бы хныЕму укусы не в новинкуОн даже расстегнул штаныЧтоб член дышал через ширинку 

Командор жизнерадостным смехом одобрили творение Поэта. Возревновавший же Вриосекс в жажде высочайшей похвалы, ощутил в себе внезапно шевеление некоего зуда, принятого им по малограмотности за поэтический, и в радостной потуге разродился топорными строками, выражавшими мечты, рисовавшиеся в его одномерном мозгу:

Девок порем, порем, порем –Стёрся член под самый корень.

Твёрдая убеждённость Командора в светлых перспективах похода влила новые силы в тело Широких Масс, изнемогавших в неравной схватке с духотой. Ш.М. решительно выдвинул верхнюю часть туловища из спальника и подставил её комариным полчищам.

Но слишком неравны были силы. Не прошло и минуты, как Командор взревели, аки вепрь подстреленный, и полезли в мешок, а Широкие Массы трусливо спрятался под полиэтиленовую накидку.

Некоторое время всё было тихо, если не считать победного воя комаров. Потом из спальника осторожно выдвинулась голова Командора и оглядела поле боя. Ш.М. судорожно отбросил накидку и возник из-под неё, торопливо хватая воздух широко раскрытым ртом на потном банном лице. (Мог ли Ш.М. в тот момент предполагать, что в мозгу Командора уже формировалась мысль о настоящей бане для народа?!).

Ш.М. первым взялся за тюбик "Дэты". Он мазал ею лицо, как мажут белый хлеб белым маслом - равномерно и толсто.

- Смотри, плакать будешь! - сурово сказали Командор, попутно борясь с крылатыми врагами посредством свободных конечностей.

- Буду! - охотно согласился Ш.М. - Я всё буду, лишь бы не жрали живьём эти суки.

Утомлённые маханием конечностей, Вождь промолчали.

Близился двенадцатый час ночи, когда Командор, издав последний стон, от которого задрожали и притихли окрестности до самой Чухломы, схватились за "Дэту". Но даже в эту минуту Они нашли в себе силы заметить для летописи: - Любимых женщин надо называть "Дэтой".

Эта глубокая мысль вдохновила Поэта на нижеследующий экспромт: